— Ох, и немногие вас поймут, — качал головой Гоша.
— Потому как совесть потеряли старые! Пузо распустили, а в руках, кроме ложки с вилкой, ничего не держится. Да и в голове, окромя тараканьих жопок, ни черта нет! Я своим мальчишкам воспрещаю деньги на нас изводить. Нехай на себя и детей тратят. Что нам, старым, нужно нынче? На хлеб пензии имеем. А мясо, вона мужик в конце осени такого медведя завалил, что и нынче котлеты едим. Черемши по весне набрали. Картоху с капустой сама вырастила на огороде, еще и детям дали.
— Добрые вы люди! Не всем так повезло с родителями! — позавидовал поселенец.
— Детей не иметь, а любить надо! — ответила бабка скупо и подала Гошке в тарелке оладьи с медом.
— Ешь, покуда горячие. Простынут, перестанут быть вкусными, — заставила бабка поесть человека. — Знаешь, как оно в жизни приключается, дед мой сказывал. По ранней весне стряслась беда. Паводок раней обычного поднял медведей с берлог. Так-то неприятность и достала зверьи семьи. Покуда мату- ха одного медвежонка унесла в сухое место, второй в берлоге захлебываться стал. Сам не смог вылезти наружу, мал был, умишка не хватало. Тут мой дед рядом случился. Выволок пискуна за загривок и отнес на сухое. На дерево подсадил на всяк лихой случай. Сам сбег, чтоб медведицу ни встренуть. Они по весне кого хошь заломают. Но видел Коля, как матуха его человечьи следы нюхала. Потом медвежонка ухватила и ходу от залитой берлоги, — рассмеялась Притыкина и продолжила: — Дед мой думал, что на том все закончилось. Ан, не тут-то было! В начале осени приволокла медведица к Колькиному шалашу целую колоду меда! Положила и ушла сама. У ней одна лапа кривая и двух когтей не достает. Сломала. Вот и узнавал ее мой старик по той лапе. А ведь медведи, каждому ведомо, сами мед уважают шибко. Эта колоду целиком подарила, в гостинец! И не тронула, не попробовала сама, хоть и зверь. За медвежонка поблагодарила. Ныне люди на такое не способные. Спасибо не скажут. Так-то оно в свете перепуталось, что зверь добрее и благодарнее человека стал, — вздохнула хозяйка.
Гоша понятливо кивал головой.
Вскоре поселенец уехал от бабки. Он вел лодку вдоль берега и внимательно смотрел вперед. Не случайно. Вот дюралька ткнулась носом в сети. Гоша заглушил мотор, выскочил из лодки, зацепил сеть багром и только хотел достать нож, как услышал знакомый голос:
— Гоша, не хулигань! Это моя сетка! — вышел из-за деревьев Станислав Рогачев.
Поселенец нахмурился:
— И вы озоруете, гражданин начальник? Вас я здесь никак не ждал увидеть.
— Куда деваться, Гоша? С моей зарплатой как ни старайся, ни на что не хватает. Пойми верно, не
на продажу, самим на зиму хочу запас сделать. Ин че не выдержать. У меня пацан с нехватки витаминов в больницу попал. Совестно такое признавать, а куда деваться?
— Мне не жаль, но, глядя на вас, что скажут поселковые? Мол, одним потрафил, других за жопу взят. Нескладуха получается, хотя и отказать не могу. Здесь вы на самом виду, оттого худо. Не лучше ли ловить в Белой? Немногим дальше, зато от людских глаз. И мне спокойнее, никто не упрекнет. К тому же там через пару недель семга, нерка и кижуч пойдут на нерест. Вкусная рыба! Пацану полезная. Сам вас отвезу на нерестилище. Туда, кроме меня, никто не появляется. За три-четыре дня управимся! — предложил Гоша!
— Ну, давай так! — согласился Рогачев и попросил: — Помоги конец сети поднять, смотаем ее и отвезем.
Поселенец уже смотал половину сети, как увидел сзади себя лодку с поселковыми мужиками, возвращавшимися из Октябрьского.!
— Гляди, а поселенец начальника милиции прищучил! Его сетку снимает. Совсем мозги посеял хмырь! Рогачев его в КПЗ до смерти законопатит! Ну и придурок! Нашел с кем связываться!
— Поскорей бы Стас этого Гошку к ногтю прижал.! Нам же проще дышать станет.
— Такого же отморозка пришлют! — не поверил кто-то из поселковых.
— Развоняют теперь на весь Усть-Большерецк! — сморщился Рогачев.
— Эта брехня нам только на руку! — весело отозвался Гошка.
Вскоре они погрузили сеть в лодку, отчалили от берега и увидели катер поселковых строителей.
— Эй, Стас, и тебя рыбнадзор прищучил? Прижми ему хвост, пройдохе! Никому от него житья нет! Сбрось его в реку, козла вонючего! Хочешь, поможем! — послышались голоса с катера.
Корнеев зло оглядел строителей, ничего не ответил, но для себя решил, если поймает, ни одного не отпустит.
Рогачев тоже ничего не сказал людям. Отвернулся, будто не слышал ничего.
Гошка, приметив дым костерка за деревьями, свернул к берегу, понял, там уже разделывают рыбу браконьеры.
Следом за поселенцем вышел из лодки Рогачев. Едва они ступили на берег, их окружил поселковый народ:
— Что надо?
— Зачем возникли?
— Если на уху, проходите к костру! Всем хватит! А коли с проверкой, уносите ноги, покуда целы. Нас тут много! С вами шутя справимся. Уроем надежно. Всей ментовкой не разыщут! — вынырнул откуда-то сбоку плюгавенький рыжебородый мужичонка с грязно-серыми бегающими глазами. Он постоянно шарил по своим карманам, в которые давно ничего не клал даже по забывчивости, но все еще искал в них что-то по старой привычке.
— Ты, дед, отвали из-под ног, не то зашибу ненароком, последний зуб сломается, — отвернулся от человечка Корнеев.
Но мужичонка неожиданно вскипел:
— Это ты про меня изгаляешься? Зашибить вздумал? Ну, змей проклятый, ни на того нарвался, супостат окаянный! Я тебя сверну в штопор, тюремщик облезлый! — кинулся с кулачонками на поселенца.
Гоша отодвинул его в сторону, цыкнул грозно:
— Брысь отсюда, твою мать! Не задевай! Тебя покуда никто не трогал, и ты не суйся, хорек плешатый! — пошел к палатке, где суетились люди. Их было много вокруг горы рыбы, лежавшей на площадке и накрытой брезентом.
Женщины спешно потрошили рыбу, складывали ястыки с икрой отдельно в ведра и тазы. Они даже не глянули на приехавших, торопились.
— Прекратите разбой? — заорал Корнеев. Сцепив кулаки, он подскочил к мужикам, прятавшим полные ведра икры.
— Чего орешь, Гоша? Что тебе нужно? Зачем сюда возник? — встал перед поселенцем здоровенный мужик, которого весь Усть-Большерецк звал не иначе, как Вася. Он работал грузчиком в магазине один за целую бригаду, сам разгружал машины, таскал мешки и ящики. Человек никогда не жаловался на усталость. Силищу имел не человеческую, но никто не помнил, чтобы грузчик хоть кого- то тронул пальцем, даже по пьянке. Именно за это миролюбие и добродушие Васю очень любили поселковые.
— Вася, это ты поймал рыбу? — спросил Гоша.
— Я? — ответил простодушно.
— А ты знаешь, что лов лососевых запрещен?
— Гош, а государство подумало про меня и моих детей? Что мы жрать будем? У меня их пять душ! Все в школу пойдут. Чем я кормить стану свою семью? Ни на базар ловил!
— Вася, всем запрещено ловить рыбу. Детям иль взрослым, без оговорок! За такое не только штраф полагается, а и под суд отдают людей. Так что прекращай браконьерство и не доводи до беда? — предупредил Гошка.
— Да пошел ты! А то вот наступлю тебе ногой на «репку», и не станет инспектора! Пусть запретчики попробуют пятерых ребят вырастить здесь без жратвы! — повернулся спиной к Гоше и оказался перед Рогачевым.
— Вася, сматывайся? Пока добром просим. Ни одного тебя с реки погнали, слышь? Иначе и на хлеб не будет! Уходи, линяй отсюда, пока худшего не случилось! — предупредил Стас.
— Черт вас принес!
— Все ловят, чем мы хуже?
— Проваливайте отсюда! — галдели люди.
— Предупреждаю, хоть пальцем тронете иль слово добавите, будете отвечать перед Законом за рукоприкладство или оскорбление лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей! — сказал Рогачев, и поселковые тут же стихли.
— Указ о запрете лова лососевых издавал не Гоша! Ему велено следить за его исполнением. Так что нечего на нем отрываться! И прошлым хватит упрекать! Любой из вас может оказаться в тюрьме вот за этот улов, если Гоша напишет акт. Поняли? И срок будете отбывать реально.
— Не, мужики, нас еще пужают зоной? — вывернулся из-за спин рыжий мужичонка.
— Да пшел ты вон отсюда! — шикнули на него раздраженно.
— Ну, так как? Договорились? Сматываемся добровольно или составляем акт? — прищурился Гоша, оглядев мужиков, всех до единого.
— Да будет тебе наезжать!
— А эту рыбу, что поймали, дашь забрать? — спросила молодая смазливая бабенка. Она высоко подоткнула юбку, заголила ка общее обозрение белые красивые дат.
Стас старательно отводил взгляд от них, от высокой груди, нежных округлых плеч, но справиться с собой было нелегко. Рогачев глянул на Гошу, во взгляде — мольба без слов.
— Ладно, эту, что поймали, забирайте, но больше не дам! Никому — глянул на бабу, споено кнутом стеганул. Та юбку одернула со страха, села, опустив голову.
— Давайте, мужики. Закругляйтесь! И чтоб через полчаса никого тут не было. Я проверю, — пообещал поселенец и пошел к реке, не оглядываясь. Следом шел Рогачев, спотыкаясь и вздыхая, поминутно оглядываясь на женщину, бросавшую на него озорные взгляды.
«Эх-х, хороша бабенка! Да народу много. Словом не перекинешься. Тут же из мухи слона сообразят.
Но кто она? Наверное, чья-то жена? Одиночкам ту делать нечего. Кто ж она?» — не давал покоя навязчивый вопрос.
— Гош, а ты всех знаешь из этих? — кивнул Стас на тех, оставшихся за спиной.
— Там вся пекарня. В полном сборе, а с ними! Вася. Они давно кентуются промеж собой. Вот та которая просила улов оставить, — кондитер ихняя. Для детсада и школы всякую хренатень печет: булки, печенья, сушки и даже торты. Знаю их всех. А вот, тот «окурок» — в ихних сторожах! Вместе с котом на «пахоту» возникает Кошак весь в хозяина, такой же рыжий и нахальный. Мышей ловит за себя и хозяина. Тому деньги, а коту — ни хрена, хоть мужик ночи напролет спит на одном боку. Ну что тыздить на той пекарне? Муку или сахар? Кто из-за этого рисковать головой станет? Нет таких полудурков! — убежденно говорил Гоша.