— Гош, иди в спальню, — позвала мужа.
Тот пошел, спотыкаясь, разделся и, едва коснувшись головой подушки, тут же уснул.
Ольга, встав, уже не захотела ложиться. Помогла Анне почистить грибы, помыла их. Порезав, поставила варить. Хозяйка тем временем управлялась в сарае.
Вернувшись, Анна заставила гостью выпить парного молока и принялась готовить завтрак. Ольга села за отчет, и только Гошка спал безмятежно.
Может, он проспал бы до обеда, но почтальон постучал, принес письмо от Степки.
Анна на радости о печке запамятовала, и если бы не Ольга, забыла бы обо всем. Та довела приготовление до конца и фаем уха — что поделаешь, все женщины любопытны — слушала письмо мальчишки.
«…А у меня скоро закончится первая четверть! Мама, как здорово учиться в городе! Нас учат работать на компьютере! А какие классы! Как преподают! Я будто на Луну попал. Мои знания оказались совсем слабыми, и дядя Юра взял мне репетиторов по химии и английскому языку. Да еще у меня после уроков дополнительные занятия на компьютере. К концу дня башка трещит! Так много никогда не занимался. Учусь без выходных. Некогда! Нужно наверстать упущенное в поселке. Спать ложусь в двенадцать ночи, раньше не получается. Я не ленюсь, просто не успеваю. Много приходится переучивать, еще больше запоминать. Мама, не обижайся, но в этот раз не приеду на каникулы. Да и короткие они, всего три дня. А билет на самолет дорогой. Лучше мне потерпеть до лета. Как ты? Не обидишься? Я вовсе не забыл и очень скучаю по тебе, по дяде Гоше. Напишите, как вы там? Я часто вижу вас во сне. Вы успокаиваете, говорите, что все дома хорошо. Что Динка родила шесть щенков. А корова — двух телят. Что дядя Гоша больше не будет водовозом, а станет работать инспектором рыбоохраны.
И его не будут «пасти» поселковые. Но это только сны, хорошо, если бы они сбылись.
Мам, а знаешь, я дружу с девчонкой, со своей соседкой по парте. Сказал ей, что мой отец — дядя Юра, ну, нарочно. Она от зависти и теперь сохнет. Жвачку мне приносит, глазки строит как взрослая. Все спрашивает, когда в гости позову. А мне не хочется. С мальчишками тоже дружу, со многими, потому что они помогают мне компьютер поскорее освоить. И уже получается. Дядя Юра купил мне к школе джинсовый костюм, майку-африканку и кроссовки. Получился из меня супер-пупер прикольный отморозок. Не привык к такому, поначалу меня заставляли так одеваться. Теперь не спорю, приметил, как девки оглядываются. Правда, времени на них не остается вовсе. Из-за этих уроков, репетиторов даже курить бросил насовсем! Во, дожил! Ой, дядя Юра репетитора привез по английскому. Он меня мучить сейчас будет. Потому заканчиваю письмо. Целую обоих! Ваш Степка! И вы пишите мне!».
Анна смеялась:
— Вот уже и девочка появилась у пацаненка!
— Рано ему бабьем голову забивать! Мал еще! Девки до хорошего не доводят. Годков через пять, куда ни шло. А вот что с куревом завязал, это здорово! — потягивался в дверях Гоша и, заглянув к Динке, сказал удивленно, — а ведь точно шестерых щенков принесла наша девочка! Выходит, что и с коровой угадать должен. Вот будет здорово! — тут же замолчал, услышав стук в дверь.
— Гош, выйди! Поговорить хочу! — позвал во двор отец одного из браконьеров, осужденного по заявлению инспектора.
— Чего надо? — нахмурился Корнеев.
— Прошу тебя, давай потолкуем по-человечески, — сказал мужик, переминаясь с ноги на ногу.
— Некогда! Отчет писать надо, — хотел закрыть двери.
— А ведь в водовозах человеком был. Когда успел скурвиться мужик?
— Ты это обо мне трандишь? — вспыхнул поселенец.
— О ком еще? Про тебя сказал! — поплелся человек к калитке, опустив голову.
— Тормози! Чего надо? — вышел Корнеев на крыльцо.
Человек, оглянувшись, вернулся, сел на порог и сказал тихо:
— Хохорев я! Иван Лукич! Но мы не знакомы, в суде только виделись один раз. Ты моего сына в зону отправил…
— Значит, заслужил такое, — ответил Гошка.
— И я и не спорю с тобой, прав или нет? Суд дал срок.
— Так что теперь?
— Заболел мой сын. Ушел в зону здоровым человеком, а в бараке чахотку зацепил. От зэков заразился. От него теперь и половины не осталось. Не узнали его на последнем свидании. Старей меня выглядит. А в зоне лечить нечем, нет лекарств. Умрет мой мальчишка, и дети его сиротами останутся. Мне уже за семьдесят. Сколько протяну? Да и помочь особо нечем. Сдохну, никого на свете нет, ни единой родной души. Да и отца не дождутся: болезнь сожрет, — всхлипнул человек коротко.
— Так что от меня хочешь? — присел Гошка на корточки, закурил.
— Понимаешь, я говорил с начальником зоны. Он сказал, что болезнь эта заразная, может всю семью покосить, но и в зоне держать нельзя, опасно для других. И в то же время отпустить не может без согласия милиции и твоего добра.
— У Рогачева был? — спросил Георгий.
— Ходил к нему. Он ответил, что не может решить судьбу сына в одиночку. Пока ты свое слово не скажешь, к нему не приходить.
— Иван Лукич, ну, положим, я соглашусь, но вед вы целой семьей рискуете. Все откинетесь, до единого! Кому в радость такое? Чахотка — не понос. С годами, до конца жизни лечат. Нешто никого не жаль.
— Всех жалко! От того к тебе пришел. Мы своего не в дом привезем, а враз к дядьке. Он лесника: работает. Лечить умеет и нашего берется на ног поставить. Да ты его знаешь — Яков Торшин! Он про тебя много доброго говорил нам, хвалил как человека. Оттого и насмелился прийти.
— Сына как зовут, напомни.
— Толик Хохорев, а отчество — Иваныч, — засветилась надежда в глазах.
— Это тот, который с рогатиной за мною по тайге гонялся? — прищурился Гошка.
— Но не достал и не ударил ни разу…
— Сколько ему дали?
— Пять лет.
— Не достал, говоришь, не ударил? Если бы достал, не пятак, червонец получил бы гад! — вспомнил Гошка Анатолия.
Тот наловил много рыбы и вместе с женой выдавливал из кеты икру. Когда подошел инспектор, Хохорев тут же ухватился за рогатину, которую держал под рукой именно для Корнеева. Гошка рот не успел открыть, как Толик бросился к нему с рыком:
— Урою паскуду! Сгинь, падла!
Инспектор еле успевал перескакивать коряги, петлял зайцем меж деревьев и еле сумел заскочить ; в лодку. Хохорев зацепился за сук дерева, упал. Эта маленькая заминка помогла поселенцу, дала возможность уйти живым от рассвирепевшего мужика, который еще долго орал вслед Гошке всякие пакости.
— Просишь за козла! А ведь он убить хотел, да случайность помешала. Зато теперь сама судьба поймала его. Это неспроста. Такой выйдет. Не даст покоя никому. Его нельзя прощать. Он на доброе не способен. А помогать, вытаскивать его из зоны, чтоб завтра он снова пытался убить кого-то, извини, Иван Лукич, но я — не тот придурок! И добро не дам! — встал Гоша и указал на калитку, дав понять, что разговор закончен.
Не успел поселенец сесть за стол позавтракать, как услышал во дворе детский плач. Он вышел и увидел жену Анатолия. Она оставила во дворе дома двоих детей, сама вышла за калитку:
— Сумел посадить их отца, теперь сам расти этих детей! Мне нечем кормить. Ты — изверг и сволочь! — кричала женщина, убегая.
— Дура, тормози! Их тебе вернет милиция! А не возьмешь, до смерти запрут в психушке!
Но она не вернулась, убежала, а Гоша, взяв детей за руки, повел их в милицию.
Жители поселка оглядывались на инспектора, смеялись, подначивали:
— Когда успел стать многодетным?
— Куда волокешь ораву голожопых? Тебе и под них никто не подаст!
Георгий шел, сцепив зубы. Войдя в милицию, оставил детей у дежурного, сам пошел к Рогачеву. Тот говорил по телефону и жестом потребовал, чтобы Гоша вышел в коридор и подождал, когда позовут.
Корнеев нервничал. Он слышал, как кричали дети. Их плач дошел и до слуха Стаса. Он вышел в коридор, увидел Гошу и спросил:
— Кто там орет?
— Дети Хохоревых.
— Зачем они здесь?
— Я их привел! Их мать ко мне притащила, мол, сумел посадить отца, теперь сам воспитывай! До нее старший приходил, Иван Лукич, просил, чтоб простил сына. У него чахотка…
— Ну, и что ты решил?
— Отказал ему. Не тот человек, которому стоило б простить. Я помню, как он гонялся за мною по тайге.
Если б догнал, убил бы не задумываясь. Я это в дел и понял, мужик без стопоров. Такого на вол отпускать не стоит. Он сдвинутый. Его и на зоне тол ко в одиночке держать надо. Этот с «репой» не дрожит, и баба у него шибанутая. Детей жаль, но и по них не прощу козла. Ведь потом все поселковы хмыри меня на смех поднимут.
— Нет, Гош, ничего такого не случится.
— Да завтра сотни таких Толиков придут. Все баб своих сопляков ко мне потянут, — злился Гошка.
— Не кипи! Умер Анатолий! Мне только что звонил начальник зоны.
— От чахотки?
— Нет! Пытался бежать и был застрелен охраной.
— Иван Лукич говорил, что сын совсем ослаб!
— Не знаю. Возможно, хотел использовать последний шанс, но ему не повезло. Так что, если мы с тобой и согласились бы, отпускать на волю было; некого. Это случилось сегодня, под утро…
— А как теперь дети? — спросил Корнеев.
— У них есть мать и дед. Если откажутся, сдадим в детдом. Возможно, там им даже лучше будет. Они уже не первые и не последние в том списке.
Вскоре Рогачев дал распоряжение оперативникам; доставить в отдел Ивана Лукича и его невестку Через десяток минут обоих ввели в кабинет.
— Иван Лукич, что за цирк устроили? Вы подсказали Галине подкинуть детей, своих внуков, инспектору на воспитание? Вам разве не известно, что он сам поселенец?
— Знаем, но жизнь взяла за горло! — оправдывался человек, краснея.
— Он виноват, что отца нет с нами! — крикнула баба, указав на Гошку.
— Опоздали упрекать. Некого винить. Ваш Анатолий не вернется домой никогда!
— Почему?
— Он умер?
— Убит при попытке к бегству из зоны. Я говорил с начальником, официальное подтверждение уже получено по факсу, — говорил Стас с каменным лицом.