Или надавить на них.
И он, и Леопольд ощущали ранее приступы ярости. Что эти дети о себе вообразили? Что они могут заставить братьев Куртзон дать слабину, проявить милосердие? Что? Что заставляет их так думать? Они не понимают, что мы суровы и эффективны?
От них надо срочно отделаться.
И все же Хенри произносит:
– А нам обязательно нужно их убивать?
Лицо Леопольда искажается гримасой, в глазах появляется то решительное выражение, которое всегда возникает, когда он в чем-то глубоко уверен, а уверен он бывает часто, куда чаще, чем сам Хенри, хотя иногда становится вдруг воплощением сомнения.
– У тебя есть предложения получше? – спрашивает Леопольд. – Конечно же, они могут пригодиться в качестве заложников, но живыми они будут нам большой обузой.
– Но надо ли убивать детей? Наша игра, похоже, все равно проиграна.
– Мы должны доиграть ее до конца, – отвечает Леопольд. – Ты хочешь сидеть в тюрьме тридцать лет?
– Нет, нет! Вся идея с самого начала была неудачная, – говорит Хенри и видит, как в глазах брата закипает злость.
– Мы знали, что делали, когда похитили их на Пхукете и привезли сюда на чартерном самолете. Не так ли? – кричит он. – Это не была неудачная идея. Или надо было от всего отказаться? И ты прекрасно знал, что делаешь, когда усыпил детей перед полетом и когда заплатил пилоту.
Хенри молчит. Затем произносит:
– А теперь – теперь мы ничего не получим.
– Но мы можем доказать отцу, что не слабаки, – отвечает Леопольд.
И в этот момент, когда их должна была бы охватить паника, наступает спокойствие – как в тех историях, которые он слышал о гибели «Титаника», когда пассажиры спокойно шли навстречу своей судьбе, и корабль пошел ко дну без особой паники на борту.
Или катастрофа «Эстонии». О ней тоже рассказывали подобные истории.
– Мы можем оставить их в живых, – говорит Хенри. – Отпустим их. Покинем дом, а их кто-нибудь найдет. Им три года и шесть лет, мы не можем их убить.
– Мы должны.
– Зачем?
– Чтобы показать нашу власть. Нашу силу. Чтобы ее увидел весь мир.
Хенри смотрит на своего брата, видит несгибаемую уверенность в его глазах – в его рассуждениях есть своя суровая правда.
Никто еще не убегал из темной тесной комнаты.
Никто, побывав там, не может больше поднять глаза и увидеть небо.
Вместо этого – жажда, страсть чего-то другого.
– И куда мы потом отправимся? – спрашивает Хенри.
– Мы исчезнем. Дадим часовому механизму отсчитать время до конца. Уничтожим все свидетельства того, что мы тут были.
– А куда мы поедем?
– Поплывем на катере в Эстонию. Нам надо всего лишь переплыть Балтийское море, запаса горючего хватит на больший отрезок. А потом сядем на самолет в Южную Америку. Или в Азию. Мир велик. С деньгами, которые у нас в чемодане, мы долго продержимся.
– Окей, сделаем, как ты говоришь.
– Отлично. Но прежде всего мы должны убить детей, – шепчет Леопольд.
– А не достаточно того, что они погибнут во время взрыва?
– Нет, мы должны это сделать, ты должен это сделать, чтобы быть уверенными, что они умерли. Детей в кладовке надо уничтожить, и мы должны сделать это сами.
В конце концов Хенри кивает.
Он снова поднимает и опускает голову, и они поднимаются этажом выше, в неиспользуемую четвертую спальню, открывают шкаф, вынимают пистолеты и автомат.
Стоят с оружием в руках в спальне в сумеречном свете.
Смотрят друг на друга.
У них ничего нет, кроме друг друга.
Они срослись друг с другом.
Они обнимаются – и чувствуют, как кровь в их жилах сливается в единую кровеносную систему и как сомнения и решимость, любовь и ненависть, добро и зло, алчность и щедрость сплавляются в единое качество без названия, которое стремительно растекается по их телам и душам.
Братья размыкают объятия, спускаются на самый нижний этаж дома, наполовину скрытый под землей, находящийся в скале, возле крутого уступа которой построен дом.
Они открывают дверь за дверью по пути в ту комнату, где заперты дети.
Они слышат тиканье.
С этим надо разобраться.
Поначалу они очень шумели, эти дети. Несмотря на мелки, которые им дали.
«Но нам удалось заставить их замолчать, – думает Леопольд. – Во всяком случае, почти. Они почувствовали наш гнев».
Сейчас там, внутри, тихо. Они даже не плачут. Похоже, у них в легких не осталось крика – только немой страх.
Братья снимают оружие с предохранителя.
И открывают последнюю дверь.
Ту, что ведет в темную комнату.
Ту дверь, которая ведет к детям.
Глава 57
Слышится лишь слабое гудение мотора.
Они миновали Норртелье и теперь въезжают прямо в глубокие леса, покрывающие побережье. В ночи деревья кажутся привидениями, ухмыляются, глядя на Малин, хотя она и не видит их лиц.
Зак за рулем. Собран и целеустремлен. Конни Нюгрен отправился домой. Они не захотели брать его с собой – поначалу он протестовал, но потом сдался. Маловероятно, что братья и дети находятся на острове к северу от Норртелье – скорее всего, дом выпал из реестров из-за банальной административной ошибки.
«Хочу довести это до конца, – подумала Малин. – Я должна это сделать. А если вдруг окажется, что братья скрываются там с детьми, то лучше, если нас будет мало, – так больше шансов незаметно пробраться туда под покровом ночи. Ведь так?»
Похоже, Зак придерживается того же мнения.
Малин закрывает глаза.
«Взрыв на площади подбросил меня в воздух, – думает она. – Ударная волна уносит меня далеко в шведскую тьму; поначалу все расширилось, распространилось, а теперь снова сгущается.
Куда мы сейчас направляемся? Там ли братья, там ли дети?»
Но она убеждена – Йоксо Мирович говорил правду о детях.
Отчаяние в его глазах не могло быть наигранным. Да и запись подлинная.
«Папа… папа…»
На самом же деле Елена и Марко могут находиться в любой точке мира. Может быть, в Таиланде? Спрятаны где-то там. Или убиты – еще несколько дней назад…
Времени было так мало, что они не успели найти никаких электронных следов братьев – ни переписки по электронной почте, ни разговоров по мобильному, ни кредитных карточек, выданных на их имя, которые были бы где-то использованы. Ничегошеньки.
Постарайся уснуть, Малин. Используй этот час в дороге. Тебе понадобятся силы.
Руки Зака уверенно лежат на руле.
В машине тихо.
Похоже, они прибудут на место около полуночи.
Сон приходит к ней быстро, и чуть откинутая спинка сиденья таит в себе редкостные сны, потоки, рожденные из холода весенней ночи.
Лица девочек Вигерё.
Белые, отмытые от вины, они обращаются к ней из темноты сна:
«Неужели слишком поздно, неужели все пропало, Малин? Мы знаем, но не решаемся рассказать».
«Еще не поздно», – произносит Малин, но голос принадлежит не ей, а Туве.
«Еще не поздно!» И девочки смеются, а потом они исчезают, на их месте появляются два темных силуэта, которые протягивают к ней руки.
«Где ты, где ты?» И она видит Юсефину Марлоу в ее комнатке в подземелье, как та в своем сне протягивает руки к отцу и матери, и как они принимают ее, но их руки – из раскаленного металла, и вместо пальцев на них шевелятся страшные острые шипы.
Есть ли тут дети?
Есть ли тут Елена и Марко?
Затем появляется Ханна Вигерё, с мужчиной – судя по всему, это ее муж, и он говорит: «Дети есть, Малин, они есть, но где они? Мы не нашли девочек, но мы так хотим разыскать их! Разве смерть – это не такое место, где существует только любовь?»
Но тут сон чернеет, и она кричит своему собственному сну, пытаясь успеть, пока не поздно:
«А мой брат? С ним всё в порядке?»
И девочки, и белые дети без лиц шепчут ей в ответ:
«С ним всё в порядке, но ему одиноко, и он ждет, когда ты придешь к нему».
Бёрье Сверд бродит взад-вперед по своей кухне.
Полчаса назад ему позвонил Юхан Якобсон и сообщил, что Малин с Заком направляются на остров в шхерах, где есть крошечный шанс обнаружить спрятавшихся братьев и детей Йоксо Мировича.
Вся оперативная группа в курсе событий в Стокгольме, и ему начало казаться, что следствие движется к концу.
Стало быть, ни исламисты, ни активисты, ни мотоциклисты не имели к этому никакого отношения.
Его первая реакция на информацию о действиях Малин и Зака – полное безумие ехать туда одним, без прикрытия. Но потом он осознал, насколько маловероятно, что братья и дети находятся там, так что лучше всего провести небольшую вылазку – двое полицейских, которые тихо сделают свое дело.
К тому же он знает Малин. Знает настолько хорошо, что понимает: такое дело она, самостоятельная до полного умопомешательства, хочет сделать сама, и Свен Шёман склонен давать ей волю в подобных ситуациях. Свен тоже счел, что им стоит съездить туда.
Но все же…
Он не может справиться с тревогой. И как ни поверни, Малин, возможно, близка к разгадке – и тогда все это очень опасно.
Без Анны дом кажется пустым. Но ее дух парит над убранством дома, которое в сотни раз более изысканное, чем то, что мог бы придумать он сам.
И тут звонит его телефон.
На дисплее – номер Вальдемара Экенберга.
Вальдемар Экенберг стоит в своей кухне, курит сигарету под вытяжкой и старается успокоить себя словами Бёрье Сверда, но у него это плохо получается.
– Разве стокгольмские коллеги не могли дать им подкрепление?
– Ты же знаешь, что за человек Малин.
– Так что – прыгнуть в машину и ехать следом?
– Сейчас уже поздно, не так ли? И потом, это наверняка холостой выстрел.
– Куртзоны – богатые свиньи, – бормочет Вальдемар, делая последнюю затяжку. – Когда пахнет деньгами – вернее, потерей денег, – может случиться все что угодно, ты знаешь это не хуже меня.