Он проглядел все глаза, потому что Чинара не показывалась на улице, извелся, дожидаясь, когда повечереет, а день тянулся долго и нудно, можно подумать, что ему не будет конца. Он возлагал все надежды на вечер, потому что вечером жених поведет невесту в дом, а значит, вчерашние гости соберутся вновь, и, конечно, придет Чинара.
Торчать дома было сущей мукой, и после полудня он отправился гулять по аулу; на этот раз аул показался ему славным и в самом деле родным. Сначала он пошел к сараю, на крыше которого лежал с Чинарой, и увидел при дневном свете старую развалюху. Но не было сейчас, пожалуй, на земле более дорогого ему места. Этот сарайчик был единственным свидетелем счастья, которое пришло к нему, Асету, в эту ночь.
Потом он набрел на колхозный клуб и невольно вспомнил, как впервые в жизни целовался с девушкой. Они спрятались с Саулетай вон там, за клубом, у штабеля строительного камыша…
В ту зиму тяжело заболела мать, и он, окончив школу, остался в колхозе. Однажды он вез колхозное сено и увидел Саулетай. Она стояла возле своего дома, статная, румяная от мороза, и смеялась, глядя, как он приближается на санях. Ну что бы, казалось, из того, что Саулетай стоит на улице и смеется? Проезжай своей дорогой, потому что такая красавица не про тебя. Но в том-то и дело, что Саулетай сама остановила его.
— Асет, сбрось немного сена! Ну хотя бы пару вил! — крикнула красавица.
— Что ты?! Сено колхозное! Увидит бригадир — хлопот не оберешься, — ответил Асет растерянно.
— Асет, голубчик! Охапку всего, — взмолилась Саулетай.
Он не выдержал и сбросил вилами пласт сена к ее ногам.
— Спасибо! — сказала Саулетай, улыбаясь чарующе, и потом, когда он, отъехав, обернулся, помахала ему ладошкой, и после этого облик красавицы прочно обосновался в его еще не искушенной душе.
Вечером он залез в материнский сундук, стащил деньги и, сложившись с приятелями, купил бутылку водки. Выпив свою долю, он отправился в клуб на танцы. По правде говоря, доза была невелика, поэтому Асету пришлось прикидываться пьяным. Ему хотелось убедить девушек, что он уже стал вполне взрослым человеком.
Появившись в клубе, он сразу же подошел к Саулетай и, притворно покачиваясь, молча уставился на нее. Если бы кто-нибудь тогда заглянул в его душу, то обнаружил, что она трепещет, будто травинка на ветру.
— Ай-яй-яй, да никак он пьян! — воскликнула Саулетай, прикидываясь возмущенной.
— Пьян я или не пьян, тебя это не касается. Ну-ка, выйдем на улицу! — приказал он, храбрясь.
— Куда, куда? — удивилась она совершенно искренне.
— К штабелям! Поговорить надо, — объявил он, держась изо всех сил.
— Ишь, чего захотел. Ступай один, мне хорошо и здесь, — ответила она со смехом.
— Если не пойдешь, убью! Прямо сейчас и убью! — пригрозил он в отчаянии.
— Ты убьешь? Сам?
— А кто еще? Вот возьму и убью!
— Тогда пошли, — сказала она просто.
Когда они подошли к штабелям, от смелости Асета не осталось и следа. Он стоял перед Саулетай, беспомощно опустив руки, не зная, что говорить, что делать.
— Ты еще маленький. Тебе-то пить зачем? — заговорила Саулетай по-матерински.
— Кто это маленький? Я, что ли, маленький? — запетушился он вновь.
— Совсем ребенок, — сказала она.
— Тогда ты увидишь сейчас, какой я ребенок.
Он неумело обнял Саулетай, неуклюже ткнулся губами в ее щеку. Она оттолкнула его, тут они оба не устояли на ногах, повалились на камыши и захохотали…
С этого вечера менаду ними установились странные отношения. Не понять: вроде бы не пустое баловство и в то же время не назовешь любовью. Бывало, встретятся и ну дразнить друг дружку, будто смертельные враги, а потом заберутся в укромное место и целуются едва не до утра.
Весной в ауле появился студент, этакий франтоватый парень. Он приехал в колхоз на практику и в тот же вечер появился на танцах, смутив самых неприступных красавиц. Но студент отдал все внимание самой первой из них — Саулетай, и та мигом позабыла о существовании Асета. Бедняга долго переживал, не раз пытался о себе напомнить и даже написал душераздирающее письмо. Но девушка осталась непреклонной, и все его попытки кончились тем, что она запретила попадаться ей на глаза.
Всякой практике рано или поздно приходит конец, закончилась она и у студента. Он собрал свой тощий чемодан и укатил на станцию, оставив Саулетай с будущим ребенком в чреве. У Асета к этому времени случилось свое, теперь уже подлинное, несчастье — умерла его мать. Оправившись от горя, он подумал о своем житье-бытье и решил отправиться в город на учебу. И тут-то к нему подступила родня Саулетай. «Ты что же? Обесчестил доверчивую девушку и думаешь сбежать в город? Нет, мы заставим тебя жениться», — заявила родня Саулетай. А своя родня сказала так: «Женись, не позорь нас и не сей в ауле вражду». В райкоме комсомола его долго не снимали с учета, но потом добрые люди разобрались, что к чему, и он уехал из аула, пообещав никогда не возвращаться.
Сколько бед он хлебнул из-за Саулетай, но вот сегодня ему уже смешно, словно это случилось с кем-то другим. И он было подумал, а не отколоть ли такую штуку, — не зайти ли на почту, ну, скажем, для того, чтобы позвонить в Алма-Ату. А там, может, удастся поболтать с Саулетай и вполне по-дружески расспросить о том о сем, как, мол, сейчас поживает. Но пыл его быстро прошел. И к тому же эту не совсем серьезную идею вытеснили мысли о Чинаре.
А солнце засело на небе словно навсегда. Он исходил аул в ожидании вечера, ему надоело то и дело здороваться с людьми, которых он, в сущности, давно забыл и которые, в сущности, его уже не знали; его язык устал отвечать одно и то же: мол, так-то живу и столько-то получаю, а каждый встречный считал непременным долгом остановить Асета на улице и подступиться к нему с неизменными вопросами.
В конце концов он вернулся к дому сестры, сел на солнцепеке, и взгляд его тут же уперся в дом Шалгынбая.
«Что это со мной? — спросил он себя озадаченно. — Ну, если подумать серьезно? Солидный человек, женат, ребенок — и здрасьте! Люди узнают, засмеют так, что сгоришь от стыда. И все из-за девицы в конопушках».
Он пытался изгнать из себя облик Чинары и гнал его, точно беса. Но голос ее стоял в ушах: «Дяденька, милый…»
Губы его еще хранили память о ее губах, прохладных, неподатливых, а руки помнили прикосновение ее пальцев. Да что там говорить…
«Благо еще была бы красавица. Сплошные веснушки», — сказал он себе.
Он вызывал в памяти образы других женщин, что нравились ему когда-то, и бросил этот собранный наспех отряд против Чинары. Но те мигом слиняли, потускнели перед ее яркими веснушками и курносым носом. Тогда он сдался окончательно.
Наконец солнце все же закатилось, и вечер настал. Асет отправился вместе с Куракбаем в дом, куда его племянница вошла невесткой. Его пригласили к почетным гостям, но он решительно отказался и заявил, что намерен праздновать вместе с молодежью.
Вступив в дом, отданный самой буйной части гостей, он увидел почти весь вчерашний состав. Не хватало одной Чинары. Уж он оглядел сидящих за столом хорошенько — не скрылась ли она за чужой спиной. Но Чинары не было. Зато сегодня на свадьбе появилась Саулетай.
Асета усадили на почетное место, и он обнаружил, что сидит напротив Саулетай и что она пристально изучает его. Он заерзал на стуле, почувствовал себя стесненным, его щеки залило жаром. Стараясь скрыть волнение, он помахал перед разгоряченным лицом ладонью и обратился к соседям:
— А в доме, кажется, жарко.
Он вертел головой каждый раз, когда кто-нибудь входил в комнату. У него уже заболела шея, и уже вчерашний тамада провозгласил первый тост, а Чинара так и не пришла.
За первым тостом последовал второй, за ним третий, так дошло, наверно, и до десятого. Когда коротышка Базикен вооружился баяном и наступил неизбежный черед песен и танцев, Асет сослался на духоту и вышел на улицу.
Как и вчера, ночь стояла темная, безлунная, с гор задувал будто бы все тот же вчерашний ветер. Асет засунул руки в карманы пальто и зашагал по улице. Только теперь он заметил, что выпил все-таки порядочно. Мысли в голове роились, путались. Вскоре он обнаружил, что стоит около дома старика Шалгынбая.
Асет сделал было шаг к дому и заколебался. Ну, допустим, он постучится, и его впустят внутрь, что он скажет хозяевам? Чем объяснит свое появление? Да и удастся ли увести девушку прямо на глазах у Шалгынбая? Если старик что-нибудь заподозрит, тогда только держись…
Во дворе сразу же до хрипа, яростно залаяли собаки. Сколько их там — в темноте не счесть. Асет подумал, что каждая из них во всяком случае размером с годовалого теленка. Слава богу, хоть еще привязаны.
«А, была не была!» — сказал себе Асет, выдернул кол из ограды, подошел к окну. Между занавесками оставалась узенькая щель, он заглянул через щель в комнату и увидел все семейство Шалгынбая. Старик, его жена, их дочь и двое мальчишек сидели за столом и пили чай.
Асет постучал, надеясь на то, что к окну подойдет Чинара, но вместо нее поднялся один из мальчишек. Асет отпрянул в сторону, прижался к стене.
— Кто там? — спросил мальчишка.
Он, наверное, прижался носом к стеклу, всматриваясь в темноту. Асет выждал немного и постучал снова.
На этот раз мальчишка выскочил на улицу. Асет успел спрятаться за углом.
— Эй, кто там? Что нужно? — рассердился мальчишка.
Он постоял, дожидаясь ответа, затем громко сказал, обращаясь в темноту:
— Ну, вот что: Чинара не выйдет! — И добавил, словно в раздумье: — Спустить, что ли, собак?
Асет так и замер, крепко сжимая кол.
— Ладно, но если еще будешь стучать, спущу собак обязательно! — предупредил мальчишка и ушел в дом.
Асет пошел назад. «Может, это к лучшему», — сказал он себе.
Над ним прямо-таки кишели бесчисленные звезды; точно пыль, клубился Млечный Путь. Будто кто-то недавно проехал, разделив небо надвое.
«Завтра уеду, и на этом все кончится. Прощай, аул, — подумал Асет, — как там сынок и жена?» Он вспомнил, как сын плакал на перроне, тянул к нему ручонки. Теперь-то он спит, вкусно причмокивая. А жена, наверное, тревожится — еще не привыкла к его поездкам, — ходит по комнате, прислушивается к каждому стуку. Надо было взять ее с собой: ей-то, городской женщине, все здесь в новинку.