— Ну? — спросил он Кулшару с многозначительной ухмылкой.
— Точ дембу латьде?[6] — спросила Кулшара, поглядывая на него, Бокена.
— Ен наюз[7], — смеясь, ответил Кокбай.
Они говорили на каком-то странном, незнакомом языке. Бокен даже разинул от изумления рот. А мужчина и женщина обменялись еще двумя-тремя словами, и Кокбай наконец сказал ясно и понятно:
— Придется немного постоять. Проверю мотор.
Все трое вышли из кабины. Кокбай опять начал рыться в моторе, а Кулшара вынесла из машины его старую куртку и села на траву. Бокен от нечего делать тоже нашел себе занятие — стал мять ногами длинные стебли полыни.
— Проклятье, куда же делся гаечный ключ? — вдруг спросил Кокбай самого себя и захлопал по своим карманам. — Наверное, выпал, когда стояли у родника. Что же делать? Эй, Бокен, ну-ка вернись, посмотри. Это же близко.
Бокен, привыкший слушаться старших, уж было и вправду отправился к роднику, да тут же вспомнил, как двоюродный брат шутки ради сгонял его за водой, унизил в глазах Кулшары, и повернул назад.
— Ты чего? — насторожился Кокбай.
— Сам иди, если хочешь. Не падал твой ключ, вот что! — резко сказал Бокен.
— Раз я говорю, значит, выпал. Я старший, и ты должен мне подчиняться.
— И все равно не пойду, — заупрямился Бокен.
— Господи, какой непослушный мальчик! — воскликнула Кулшара и осуждающе зацокала языком.
Они растерянно смотрели друг на друга.
— Тогда придется сходить тебе, Кулшара, — сказал Кокбай, подумав.
— Мне? Ну, конечно, я схожу посмотрю. Иначе будем целую вечность стоять, торговаться, — согласилась Кулшара.
— Но там же ничего нет, никакого ключа! — горячо вмешался Бокен.
— Ты опять начинаешь спорить, — поморщилась Кулшара.
Она поднялась и снова сказала Кокбаю на их непонятном языке:
— Дешьпри?
— Дупри домсле, — ответил Кокбай.
Теперь Бокен понял все. Они хотели что-то скрыть от него и переставляли буквы в словах. Как же он сразу этого не заметил? Ему стало очень обидно. Но винил он только одного Кокбая.
Кулшара, словно играя, то прищелкивая пальцами, то развязывая и снова завязывая платок, покачивала плечами, осторожно ступая с кочки на кочку, словно перенося нечто хрупкое, стеклянное, пошла через поле и вскоре скрылась за холмами.
Кокбай ходил вокруг машины, будто бы осматривая ее в ожидании ключа. Но вскоре его терпение будто бы иссякло.
— Ай, разве на женщину можно надеяться? — пожаловался он Бокену. — Пойду-ка поищу сам!
И он решительно пошагал в сторону родника. Бокен пошел следом за ним.
— А ты куда? — спросил Кокбай, обернувшись.
— Я тоже за ключом, — ответил Бокен, не придумав другого объяснения.
— Но ведь ты сам только что отказался? Ты ведь не верил, что ключ упал?
Бокен ничего не сказал, снова пошел за Кокбаем.
— Останься, Бокен! Присмотри за машиной. Как бы что не пропало.
Кокбай просил! Это было непривычным для уха Бокена. Но он не остался. Кокбай ускорил шаг, и Бокен сделал то же самое.
— Слышишь, останься! Я кому говорю?
Вот это прежний грубиян Кокбай.
— Не останусь! — твердо сказал Бокен.
— Тьфу! Неужели ты ничего не понимаешь?.. Ну и дурак же ты! — совсем разозлился Кокбай и, сплюнув, пошел дальше, уже не оглядываясь на Бокена.
Он ошибался, Кокбай. Бокен кое-что понял и потому хотел уберечь Кулшару.
А женщина стояла в лощине, за холмом, и смотрела в их сторону. Родник Жарбулак находился совсем в другом месте. Значит, Кулшара тоже не верила в потерю ключа и даже не пыталась его искать. Она ушла сюда, чтобы увидеться с Кокбаем наедине. Он-то, Бокен, ее оберегал, а она сама ждала Кокбая!
— Бог с ним, с этим ключом! Идем, ехать пора! — крикнул Кокбай Кулшаре и, наклонившись к Бокену, яростно прошипел: — Шею бы тебе свернуть, щенок!
Зеленые кошачьи глаза двоюродного братца от злости покраснели, но Бокен смело встретил его угрожающий взгляд, как бы говоря: «Попробуй сверни!»
Как и думал Бокен, с машиной все было в порядке. Кокбай повернул ключ зажигания, надавил внизу подошвой, и она как миленькая понеслась по дороге.
Теперь все молчали. Кокбай хмурился, сердито покусывал губы. Кулшара поглядывала на Бокена и морщилась, словно у нее болели зубы, а Бокен страдал от новой обиды, нанесенной на этот раз Кулшарой. «А еще красивая», — с горечью думал он.
Вскоре разбитая грейдерная дорога, по которой они скакали, тряслись, переваливались с боку на бок, влилась в широкое асфальтированное шоссе, и машина полетела плавно, точно по стеклу.
Здесь машины бежали сплошным потоком. И кажущиеся хрупкими легковые, и ЗИЛы-великаны, тащившие прицепы с зерном. Эти напоминали целые поезда. Они катили, точно хозяева, чуть ли не во всю ширину дороги. Казалось, не уступи им, и они сомнут, отбросят в кювет. Но ЗИЛы проносились мимо стрелой, обдав сильным ветром.
— Хоть бы годок посидеть на такой за рулем… — вдруг размечтался Кокбай.
— У нас же есть эти машины, — напомнила Кулшара.
— Есть-то есть, да, видно, не про нашу честь. Ходил я к председателю, просил. Не раз! Да только он, как увидит меня, тотчас становится злее волка. «Не для тебя, говорит, эта великая техника». Хотел я уйти в автоколонну, да мать не хочет переезжать в район. Говорит: «Как мы там будем жить без наших родичей?» — «Да как, говорю, живут другие, и ничего». Она все равно ни в какую!
— И правильно делает! — сказала Кулшара. — А ты что? И вправду хочешь уехать?
— Не волнуйся, кое-кого не забуду, нет-нет да приеду, навещу, — сказал Кокбай и посмотрел на Кулшару веселым глазом.
— И все равно не надо!
Кокбай громко засмеялся, обнял свободной рукой Кулшару, притянул к себе.
— Шучу! Никуда не уеду.
— Отпусти! — вырвалась застыдившаяся Кулшара. — Хоть бы постеснялся младшего брата!
— Да пошел бы он куда-нибудь подальше! — сказал в сердцах Кокбай.
«Иди сам!» — мысленно ответил Бокен и, отвернувшись, стал смотреть в окно.
Вдали, в голубоватой дымке, тянулась неровная полоса гор, словно зазубренный край земли. «Хорошо, что учил географию, — подумал Бокен. — А то бы и в самом деле поверил, что Земля наша плоская и у нее есть края. Верят же в это старые темные люди. А до чего похоже на лист железный с рваными краями! Тут невольно поверишь, если неграмотен и ничего не читал. Интересно, Кокбай учил географию? Наверное, учил, да все равно не знает…»
— Не могу по асфальту ездить. Разве это езда для мужчины? Так в сон и тянет, — пожаловался Кокбай, зевая.
«Тебе бы только гонять кур по нашей улице да пересчитывать кочки и рытвины, — съязвил в душе Бокен. — А еще хочешь работать в автоколонне. Очень ты нужен им!»
Раскаленный ветер опалял лица, как пламя. Все трое раскраснелись от жары, вспотели. Осоловевший Кокбай таращил глаза, боясь заснуть за рулем. Кулшара то и дело обмахивалась надушенным платком. Запах духов, еще недавно приятно щекотавший ноздри, теперь раздражал Бокена. Он демонстративно морщил свой короткий нос.
— Все казахи такие, — сказал Кокбай, стараясь себя взбодрить и будто бы продолжая прерванный разговор.
— Вот именно, — поддакнула Кулшара.
«Уж кому бы других судить, да только не вам», — мысленно возразил Бокен.
Вдали показался город. На горизонте выросли зеленые купы деревьев и между ними белые стены многоэтажных зданий. Потом сверкнула лента воды, лежащая перед городом.
Кокбай оживился и вдруг предложил:
— А что, если нам искупаться в Коктале? Почистимся! Освежимся! Как новенькие въедем в город.
Кулшара и Бокен не возражали: Кокбай свернул с дороги, вывел машину на берег реки и, остановившись перед густым ивняком, подступившим прямо к воде, первым выпрыгнул на песок, потянулся, помахал, разминаясь, руками, подрыгал ногами и начал раздеваться.
— Бокен, мы с тобой будем купаться здесь! — крикнул он задорно, весело, словно Бокен был для него закадычным другом.
Бокен побежал на его зов, снимая на ходу рубаху. А Кулшара молча отделилась от них, ушла в заросли ивняка.
Раздевшись, Кокбай и Бокен подошли к обрывистой кромке берега, стали рядышком, плечом к плечу.
— Раз! Два! По-ошли! — скомандовал Кокбай, и они дружно прыгнули в прозрачную, медленно текущую воду.
Вода оказалась холодной. На коже тотчас выступили гусиные пупырышки. Кокбай и Бокен окунулись раз-другой и, лязгая от холода зубами, вышли на берег и улеглись на горячий песок.
— Хорошо, а? — сказал Кокбай, еле шевеля посиневшими губами.
Бокен только кивнул, соглашаясь.
— Лежи, сейчас мигом согреешься, — пообещал Кокбай и, загребая руками песок, насыпал целую кучу на спину Бокена.
Бокен блаженно засмеялся.
— У нее лучше, да?
— Ой, щекотно! А теперь я согрею тебя!
Кокбай перевернулся на живот, и Бокен начал сыпать на него горстями жаркий песок.
— Ой, горячо… ой, жжет! — притворно застонал Кокбай.
Они баловались, играли, забыв про недавнюю ссору.
— А ты сможешь переплыть Коктал! До того берега? — спросил Бокен.
— Для меня все равно что плюнуть. Разве это река? — сказал Кокбай, поднимаясь и стряхивая песок. — В армии я Дон переплывал. Слышал о такой реке? Географию знаешь? Так вот там ширина, наверное, метров четыреста, не меньше.
— И ты переплывал четыреста метров? Ну да? — не поверил Бокен.
— Честное слово! Хочешь, покажу? Переплыву этот Коктал без передышки раз десять!
— Покажи!
Кокбай азартно бросился в воду и с тихим плеском, загребая руками воду, поплыл к противоположному берегу. Его смуглая влажная кожа блестела как у змеи, и голова Кокбая тоже по-змеиному высоко торчала над водой. Достав до другого берега, пловец резко повернул назад. Плыл он уверенно и красиво. Смотреть на него было одно загляденье. Бокен и завидовал ему, и восхищался им.
Вернувшись к этому берегу, Кокбай выскочил из воды.