– Я же вам говорила – не снимет она, – заключила Холли. – Пойдем искать новую подружку, у которой сильный характер.
– У меня тоже сильный, – заявила я, спустила трусы до колен и снова надела их.
– Ты их даже не снимала до конца, – возразила она. – Так нечестно. Ты обманщица. Ну, давай, теперь покажи попу.
Откуда она вообще брала эти запутанные правила, одно сложней другого?
«Попа» меня добила. Я знала, что она только моя. Я в ответе за свою попу, и никто другой не имеет права дотрагиваться до нее или говорить, что мне с ней делать. Но как раз на прошлой неделе мы рисовали схемы «Чужие и опасные», и я поместила Холли в свой «внутренний круг доверия». А теперь никак не могла вспомнить, можно или нельзя показывать попу человеку, который входит в твой круг доверия.
– Ладно, идем, – скомандовала Холли и сделала шаг в сторону. – Она нюня.
Стремясь сохранить подруг, я стащила трусы, повернулась к ним задом и быстро подняла платье.
Холли торжествующе улыбнулась и поступила в полном соответствии со своим сценарием, заданиями, испытаниями и оценками, которым я даже следовать не могла, и уж тем более предвидеть дальнейший ход событий.
Она бросилась на игровую площадку с криком:
– Мисс Мензис, мисс Мензис, а Сибилла Куинн под перечным деревом показала нам троим голую попу!
Вот и сегодня, вдобавок ко всем публичным унижениям, Холли вышагивает по двору, размахивая моими трусами. Наверное, вывалились из моего пакета с бельем, пока я несла его из прачечной. Трусы великоваты. Честно говоря, они прямо гигантские. С низкой посадкой на ляжках и высокой на талии. Мне нравится надевать эти панталоны, когда у меня месячные, особенно на ночь, а тем более в лагере, потому что здесь случайно протекший тампон означает позорный внеочередной поход в прачечную. Вот я и надеваю большущие трусы для подстраховки. Но это вообще-то строго личное. Не то, чем я хотела бы трясти у всех на виду.
Холли решила иначе. И теперь размахивает трусами с видом танцовщицы из бурлеска. И привлекает к себе внимание, чего она и добивалась.
– Что за хрень? – спрашивает – только этого не хватало! – Билли Гардинер.
– Собственность Сибиллы: труселя-макси – чистый хлопок, море комфорта, ноль соблазна!
Я пытаюсь выхватить у нее трусы, натужно улыбаясь. Она отдергивает руку и, еще разок крутанув их на пальце, эффектным жестом сбрасывает мне на голову.
– Гы-ы, в эти шаровары только вдвоем влезать, – шутит Билли.
Я изображаю веселый смех, пытаюсь убить Холли свирепым взглядом и, лишенная остатков достоинства, поднимаюсь на крыльцо корпуса «Беннетт», мысленно давая себе клятву впредь не спускать глаз со своего белья.
37
понедельник, 22 октября (позже)
В Париже есть широкий пешеходный мост, который называется Passerelle des Arts – Мост Искусств. Он переброшен через Сену от Института Франции на левом берегу до квадратного двора музея Лувр на правом.
Деревянные планки его настила плавно поднимаются от одной стороны к середине моста и полого сбегают к противоположной. Упасть с моста пешеходам не дают панели с крестообразным узором прутьев, протянувшиеся между старинными серовато-зелеными фонарными столбами.
И словно металлической чешуей или лепестками, ромбы из этих прутьев по всему мосту сплошь усеяны тысячами висячих замков – «замков любви».
Каждый замок – история любви, обещание, дань уважения, память…
Распечатать письмо из Франции (ура!) я смогла лишь после того, как все уснули.
Лу, я повесил замок от каждого из нас и от Ф. Я знаю, что ты не против. Я ведь тоже любил его. Но ты и так это знаешь.
Я держусь, занимаюсь школьными делами, сражаюсь с французским, и, наверное, тебе некогда скучать там, в холодных горах, так как ты занята выживанием. Всем известно: закрытая школа – последний рубеж в глуши. Как только все вокруг начнут мазать лица грязью – беги.
Вот пара снимков замка. Может, когда-нибудь ты приедешь навестить меня. Видишь, какой замок прочный с виду? Он переживет всех нас, Лу. Я заказал гравировку на нем низенькому часовщику в пятом аррондисмане[17]– меня туда свозил Анри; выглядел этот малый точь-в-точь как Румпельштильцхен. Я решил, что надписи должны быть выгравированы, а не накаляканы каким-нибудь фломастером или лаком для ногтей, как на других замках. Мой рядом с твоим. Годы будут идти, а замки – составлять друг другу компанию.
Смотрю на снимки: с виду очень прочный медный замок среднего размера, уютно угнездившийся среди других замков множества форм и размеров. Гравировка гласит «фредлюбитмлулюбит» – все строчными буквами по замкнутому кругу, без пробелов, так что беглым взглядом слова не различить. Мне очень нравится. Интимно. Идеально.
Рядом – замок Дэна. На нем написано «мой друг», инициалы Фреда (ФБФ – Фредерик Браймер Фицпатрик) и цифры – дата его рождения. Дата его смерти вытатуирована у Дэна на левом ахилле. Об этом мало кто знает, даже мать Дэна не в курсе. Его друг Оливер уговорил подождать шесть месяцев, а потом отвез в знакомое место за две недели до отъезда Дэна в Париж, чтобы сделать татуировку.
Прилагаю ключ от твоего замка, Лу, – я подумал, может, ты захочешь бросить его с вершины какой-нибудь горы, спрятать в расщелину или утопить в бездонном озере… или просто сохранить.
Я много думаю о тебе. Эстель и Джейни передают привет и скоро напишут. Они ходили со мной на тот мост, Джейни фотографировала, потому что у меня тряслись руки. Она сделала вид, что не заметила этого, и сказала только, что фотограф из меня никудышный и что ты заслуживаешь лучшего. Скоро напишу еще.
Целую,
Я держу ключ, зажав его в ладонях, пока он не нагревается до температуры тела, а у меня на коже не появляются два глубоких отпечатка. Не хочу его отпускать.
Спасибо тебе, Дэн. Ты тоже мой друг. И хранитель.
Скорее бы встретиться с ним, когда он вернется домой и меня отпустят. Мы будем сидеть и молчать. Или поговорим. Но не для того, чтобы убедить кого-нибудь, кто не понимает, что мы чувствуем, в том, что у нас все в порядке.
Не помню точно, когда Фред начал звать меня «м’Лу» из детской песенки. «Лу, Лу, скачу к м’Лу…» – то есть к «моей Лу». Надо было записывать такие вещи.
Где пропадал этот чертов дневник, когда он был так нужен?
38
Организовать обед в компании мистера Популярность не так-то легко, как может показаться. Прежде всего потому, что я по натуре не липучка. Само собой, раньше этот факт оставался скрытым, так как у меня не было парня и липнуть было просто не к кому. Вся эта история с отношениями до сих пор смущает. Здесь, в лагере, «встречаться» – значит выставлять свои отношения напоказ. И место рядом с Беном это мне и гарантирует. Но Холли чужда моя щепетильность, и она, похоже, считает, что отныне мы обе автоматически приняты в его компанию.
Бен может сидеть с кем угодно. Даже сам по себе, а люди будут собираться вокруг него, как будто он мессия. Но даже если и не соберутся, ему все равно. Он ни на минуту не озаботится своим одиночеством. Как будто он находится внутри собственного силового поля, куда любой только рад попасть.
Холли вечно раздражает то, что я забываю годовщины и вообще недостаточно внимательна ко всем этим отношениям. Но даже я заметила, что кое-кто из друзей Бена не в восторге от того, что я попала в их компанию.
Пропуск для свободного доступа в закрытую зону Бенландии. У меня он есть. А он нужен им.
Компания Бена – большая и разветвленная. Мощная социальная сеть. Готова поспорить на всю сумму из моего фонда путешествий, что Бен никогда не являлся на обед с гнетущим чувством, что придется обойти кружок по столовой, а потом, притворяясь равнодушным, удалиться в библиотеку, потому что его немногочисленных друзей сегодня нет в школе или у них нашлись неотложные дела, которых у него нет. Спорт. Театральная студия. Дебаты. Из-за этих якобы безобидных вещей я зачастую лишалась друзей в обеденное время. Без друзей я оставалась в тех случаях, когда Холли без предупреждения меняла компании и давала мне понять, что на меня эти перемены не распространяются. В восьмом классе ее целью стала Тифф Симпсон, но все закончилось слезами, и вскоре Холли уже снова сидела со мной и остальными низкоранговыми особями из нашего круга.
А теперь мы все тусуемся вместе. Красота.
К примеру, Тифф без колебаний поднимает голову, улыбается и двигается, освобождая место, когда я подхожу. Своим новым статусом и благожелательным приемом я обязана Бену и рекламному щиту: их соотношение в кругу девчонок – примерно пятьдесят на пятьдесят, в кругу парней – может, семьдесят на тридцать. Ведь все-таки Бен – их божество. Еще месяц назад для Тифф я была невидимкой – разве что удостаивалась редких озадаченных взглядов «кому могло прийти в голову явиться на люди в таком виде?»
Первые пару раз, когда все они двигались, чтобы освободить мне место, я оглядывалась через плечо, потому что все это просто не могло быть для меня. И они действительно старались не ради меня. А ради воображаемой конструкции, которую они выстроили из новой Сибиллы Куинн, не имеющей ко мне никакого отношения. Они улыбаются девушке с рекламного щита. Девушке Бена. А настоящая я сижу в сторонке, скептически наблюдаю и вспоминаю, как раньше меня не принимали, порой осаживали, и с каким горделивым превосходством эта компания относилась к среднестатистическим ученикам. Новая я сижу и думаю: ведь они же такие славные ребята, когда узнаешь их поближе. Как здорово быть вместе с ними, одной из них. Но ведь не может быть так, чтобы настоящая я и новая я были правы. Обе. Или может? Какая из версий уцелеет, если мы сольемся и станем одним целым?
Холли ведет себя так, словно все идет, как и полагается. А на самом деле – ничего подобного. Это просто каприз природы, случайная социальная мутация, которую отчасти вызвало наличие у меня не какой-нибудь, а совершенно особенной феи-крестной. И все может измениться в худшую сторону так же быстро, как в предыдущий раз. Интересно, почему я никак не могу почувствовать себя свободно среди этих людей?