Вот почему я решила садиться за обедом вместе с Майклом, чтобы он на время откладывал книгу и вел себя, как полагается человеку, хотя мне неловко думать о том, что я могла бы уделять ему и побольше внимания. Майклу в голову бы не пришло прятаться в библиотеке, хотя он часто сидит один. У него всегда, именно всегда с собой книга, компания которой его полностью устраивает. И, несмотря на то что он прекрасно сознает, что ведет себя как лузер, одиночка и ботан, ему абсолютно все равно. Благодаря чему он и попадает в другую категорию: да, он одиночка, но настолько самодостаточный, что просто не может выглядеть лузером.
В этот весенний день, в этот обеденный час, когда воздух кажется терпким, как незрелая слива, нас потянуло на солнышко. Мы летим к нему, как пылинки, сморгнув воспоминания об утренних уроках. В пятнистой тени листьев на прочных скамейках в рустикальном стиле расселись симпатичные подростки, небрежно одетые в форменные спортивные брюки, достаточно разные, чтобы мы чувствовали себя как индивидуальности, достаточно одинаковые, чтобы мы ощущали себя командой. Небольшие вкрапления учеников из других стран: мы гордимся своим мультикультурализмом. Смотримся мы как дурацкий экзерсис пиар-отдела на тему «как чудесно в этой школе». Да, так и есть. И нет. Точно так же, как каждая вторая школа, наша не совсем то, чем кажется.
Я прохожу мимо собравшегося фан-клуба Бена – прошло три дня после нашей годовщины, так что, думаю, я не нарушаю никаких правил, действующих в мире парочек, – и направляюсь туда, где Майкл нашел солнечное местечко, чтобы уничтожить тщательно выбранную еду, которая похожа сама на себя. Как Бен и Элайза, он поглощает калории в огромных количествах. Бегуны, что поделаешь. Его обед – четверть жареной курицы. Два крутых яйца. Две цельнозерновых булочки. Яблоко. Танжело. Большая миска салата. Два ломтя фруктового пирога. На поднос все это еле помещается. А я соорудила себе рулет с курятиной, салатом и двумя видами чатни, прихватила яблоко и ломтик шоколадного кекса. Оса имеет виды на мой чатни, лениво зудит и летает кругами рядом.
Когда я прохожу мимо компании Бена, кто-то произносит: «Старик, твоя телка… куда это она?» Бен расплывается в улыбке и вскидывает голову, словно кивает мне наоборот. Даже сейчас в это верится с трудом, но я знаю, что могу подойти к ним, и Черное море расступится, освободит мне местечко рядом с Беном, но я уже направляюсь в сторону Майкла и сворачивать не собираюсь.
Лу является одновременно со мной.
– С чего они взяли, что называть кого-нибудь «телкой» – это нормально?
Бен улыбался? Слышал «старика»? А «телку»? Ему все равно, что так отзываются обо мне – или еще о ком-нибудь?
Я запихиваю все ингредиенты рулета поглубже, чтобы как следует завернуть его и откусить.
– Без понятия. Рэп виноват.
Я пытаюсь перевести разговор в шутку, но на самом деле злюсь, потому что терпеть не могу все эти намеки на сутенеров и проституток. Особенно когда они исходят от белых мальчишек из среднего класса.
– Причем ни с того ни с сего, – продолжает Лу. – Почему они считают, что могут швыряться такими словами?
Майкл смотрит на меня.
– Ты почему промолчала?
Почему промолчал Бен?
– А стоило ли связываться?
Я подбираю ошметки салата и тертой морковки, переместившиеся из рулета на мои же колени и отправляю их в рот, изображая равнодушие.
Лу вздыхает.
– Беда в том, что если ты молчишь, значит, по сути дела, ничего не имеешь против.
– Правильно, – поддерживает Майкл.
– Я много лет старалась не молчать. И ничего не изменилось.
– А может, если бы ты всегда молчала, было бы гораздо хуже, – возражает Лу.
Майкл улыбается. Ему нравится Лу. Не помню, когда в последний раз он добавлял кого-нибудь в свой список «нравится».
Делая важное лицо, к нам подбегает Холли.
– Вы что, поссорились?
– Мы с Беном?
– А кто же еще?
– Нет.
– Тогда что ты тут делаешь? – спрашивает она.
– Обедаю.
Холли смотрит на Майкла и Лу так, словно никак не может понять, что за чушь я несу.
– Что ж, значит, тебе не светит делать вместе с Беном задание по «Отелло». Он выбрал меня и Тифф.
– Не очень-то и хотелось.
Но на самом деле сердце у меня сжимается: он даже не попытался уговорить на это меня.
– Сделаешь его вместе с нами, – предлагает Лу.
Майкл кивает.
– Поработаем втроем.
– Ты что, совсем не злишься, что теперь мы с Беном партнеры? – уточняет Холли.
– Если вас трое, вы уже не партнеры, – возражает Лу.
– Партнерство подразумевает двоих, – одновременно с ней сообщает Майкл. У педантов мысли сходятся. Но им обоим это без разницы.
– Да ради бога, лишь бы всех устраивало, – отмахивается Холли, бросая в меня взгляд, отчетливо говорящий: «Ох уж этот твой чокнутый дружок!»
А вот теперь я чувствую себя брошенной трижды. Мой парень, моя лучшая подруга и мой самый давний друг нашли себе пару для задания, и никому из них даже в голову не пришло сначала спросить меня.
Я выбита из колеи внезапно накатившей тоской по дому. Обида настолько несущественная, из тех, которыми я могу поделиться только с мамой, прибежав к ней выплакаться после школы, и она не осуждает меня, а выслушивает, обнимает, наливает чаю, и мне становится легче, как когда я была маленькая. Если бы я оказалась дома, то устроила бы уютную норку из своих же подушек и одеяла и уселась бы в ней дуться. Мне так осточертело делать вид, будто все досадные мелочи ничего не значат. И даже в конце дня нельзя взять и отделаться от всего плохого разом. День переходит в ночь, а она – в следующий день. И так раз за разом, и я уже больше не могу. Я переполнилась раздражительностью, которая только нарастает вдали от дома, моей зоны декомпрессии. Может, поэтому все здесь носятся по горам, как заведенные. Чтобы хоть как-нибудь облегчить душу. Может, и мне побегать? Хоть это и тревожный признак.
39
вторник, 23 октября
Я сказала.
Я сказала Майклу.
Я сидела в пещере, а он пришел искать меня. Произнес «тук-тук» – ха-ха, а двери-то нет.
– Я тут подумал… может, хочешь поговорить о ревности, манипуляциях, предательстве и убийстве? Это для письменной работы по «Отелло».
А я сказала, что по счастливой случайности, ревность, манипуляции, предательство и убийства – мои излюбленные темы для беседы.
Мое убежище теплое и сухое, как и полагается всем приличным пещерам, но, увы, таких раз-два – и обчелся. И места для гостей здесь хватает с избытком.
Он сказал:
– Мне нравится, как ты тут все устроила.
Рядом со мной лежал «Большой Мольн»[18], Майкл заметил его.
– Я прочитал его с большим удовольствием. А тебе он нравится?
Я успела прочитать примерно половину, но сказала:
– Да, мне посоветовал ее друг, и мне очень нравится.
В книге лежала закладка, которую сделал ты, и он спросил – смущенно, потому что совсем не назойливый:
– Этот твой друг?
Я кивнула. Он посмотрел на наш снимок, потом на меня.
– А я как раз думал, где эта часть тебя. Мне казалось, что она должна где-то быть. – И он криво и виновато улыбнулся, показывая, что он давно привык к тому, что люди слишком часто осуждают то, что он говорит.
Но я не отвела взгляд, и он снова спросил:
– Этого человека больше нет рядом?
Я покачала головой. Говорить я не могла. Но все было в моих глазах. Их переполнило сознание, что тебя нет. Переполнили слезы. Переполнила невозможность выговорить эти слова. И у меня задрожали губы от напрасных стараний не расплакаться.
Майкл сказал:
– Ох, Луиза, мне жаль. Мне так жаль.
Он не отвернулся, Фред. Он смог выдержать. Он взял меня за руку, сжал ее в теплых ладонях. И сидел со мной, держа мою руку и мою боль. Я чувствовала себя, как на процедуре переливания сочувствия, а я изголодалась по нему. Я даже не представляла, насколько остро мне требовалось открыться кому-нибудь.
40
Еще и трех недель не прошло, меньше трети семестра, а мы уже намозолили друг другу глаза до состояния травмы мозга.
Открытая война между Энни и Элайзой находится в состоянии эскалации, ее причина – бить или не бить жуков-пауков. Энни решила завербовать нас всех в вегетарианцы, просвещает нас насчет самых жутких подробностей мясоедения и требует спасения каждого паука или насекомого, попавшего в корпус. Элайза остервенело уничтожает их и беззастенчиво лопает мясо.
Несмотря на всю защиту и спасение муравьев, Энни боится, что кто-нибудь из них ночью заползет ей в ухо и проберется оттуда в мозг. Убедить ее, что между слуховым проходом и мозгом связи нет, невозможно.
Энни в своем репертуаре – даже когда ей предъявляют в доказательство медицинские схемы, она заявляет: «Вы что, совсем лузеры, и даже «Ремонт в доме» не смотрели? Стены можно снести. Или прогрызть».
Наши менструальные циклы постепенно синхронизируются. Шесть ПМСов в одном помещении, начинающихся вразнобой и совпадающих по времени частично, выдержать непросто. Но не дай бог, если у всех ПМСы будут наступать одновременно. Тогда нас ждет резкая смена жанра: вместо «драмы взросления» – «второсортный ужастик». Лучше заранее прячьте ножи. Так и вижу место преступления, обнесенное сигнальной лентой.
Всех нас достало, что Пиппа ничего не делает по дому. Приветливость не в счет, когда уже в тысячный раз оставляешь на столе разделочную доску, чтобы кто-нибудь другой вымыл ее, вытер и убрал на место. Или когда твой вклад в любое общее дело исчерпывается тем, что просто сидишь поблизости, выполняя чисто декоративные функции.
А между тем кто-то продолжает попахивать. Несильно, но постоянно, в воздухе появляется тот противный запах, явно телесный. А от кого, не определить, потому что все мы после походов, пробежек, мероприятий возвращаемся мокрые, вонючие и грязные. Но чей запах оказывается настолько стойким? Или кто-то копит грязное белье? На последнем собрании корпуса Холли прорвало, и к длинному списку правил: самостоятельно вытаскивать волосы из стока в душевой, закрывать сетку на двери, не разбрасывать использованные салфетки и ватные шарики, убирать за собой в кухне, прибавилось еще одно – КТО ВОНЯЕТ, СДЕЛАЙТЕ ОДОЛЖЕНИЕ, ПРИМИТЕ ДУШ И ВОСПОЛЬЗУЙТЕСЬ ДЕЗОДОРАНТОМ! Кем бы она ни была, эта вонючка, до нее должно дойти хотя бы на этот раз.