44
среда, 24 октября (ночь)
Милый Фред.
Меня расстроило сегодняшнее письмо от Дэна. Он продолжает общаться с французской семьей, в которой живет. И она ему по-настоящему нравится. Он рассказал Анри о тебе, не зная, что его слушает и младший брат парня, так что и он тоже все узнал. И это очень плохо, потому что Клоду всего восемь лет. Он так расстроился, узнав, что друг Дэна, то есть ты, умер. Он думал, что умирают только старые люди. Поэтому все в доме принялись уверять, что обычно так не бывает, такое случается очень редко… Нетрудно представить себе: целый поток полуправдивых утешений, лишь бы к бедному малышу вернулась прежняя вера, что все в мире устроено правильно и разумно.
Слава богу, в которого я не верю, что когда я прочитала письмо, я была у себя в пещере. Я плакала навзрыд, Фред. Потому что лишь теперь поняла: ведь и я считала, что умирают только старики.
Где-то в глубине моего глупого сердца именно так я и думала.
45
Когда я просыпаюсь, в палатке никого, спальник Холли тоже исчез. Я разгоряченная, потная и липкая. Сейчас бы в душ! Один из множества недостатков пеших походов – отсутствие привычных удобств. Разматываю шарф Бена, который по-прежнему у меня на шее, сажусь и тянусь за ботинками.
Отхожу подальше от лагеря ради утреннего туалета, потом иду к берегу, чтобы умыться с наименьшим количеством мыла из всех возможных: нас замуштровали насмерть, приучая сводить к минимуму загрязнение природных источников воды. Процедура умывания до боли освежающая, поэтому в палатку я возвращаюсь в гиперактивном состоянии, достаю из рюкзака сухой завтрак и направляюсь к костру, чтобы выяснить, нельзя ли там разжиться молоком.
С удивлением, которое я скрываю так ловко, что за актерское мастерство мне полагается «Оскар», я вижу Холли и Бена, спящих бок о бок возле пылающего костра. Высветленные пряди смешались с темными кудрями.
– С такими друзьями, как она… верно? – злорадствует Хьюго, заметив меня.
Я забираю у него молоко, спокойно добавляю его в хлопья, возвращаю пакет, подхожу к спальникам и толкаю Холли мыском ботинка, чтобы разбудить.
– Ох… – говорит она. – Ой! – Она вскакивает, как ужаленная. – На самом деле все не так, как это выглядит.
– А как это выглядит? – интересуюсь я.
– Мы просто заболтались. И, наверное, за-снули.
– Вот так это и выглядит. – Я медленно ем хлопья, стараясь не перекусить ложку пополам. Ревновать я решительно отказываюсь: просто Холли есть Холли. – За спальником ты приходила так тихо, что я вообще ничего не слышала. Спасибо, что не стала будить.
Бен стонет, просыпается и расцветает улыбкой. В отличие от Холли, никакой неловкости он не испытывает. Он ведь Бен. Принц в своем праве на любую фигню.
– А, Сибс, – говорит он. – Хлопьями поделишься?
– Нет, – отвечаю я, изо всех сил стараясь не раздражаться. И сажусь рядом с ним, но достаточно далеко, чтобы он не выхватил миску.
– Я принесу нам обоим, – обещает Холли. – О-о, моя голова! Кто меня напоил?
– Я. – Винсент помогает ей встать.
– Вредина, – радостно заявляет она.
Холли добивается только одного – популярности, решаясь на минимум жертв. Схематично это можно нарисовать так: плохая девочка-ромашка – ровно столько риска, чтобы считаться «прикольной», но не слишком много, чтобы ненароком не прослыть потаскушкой.
Утро мы тратим на дремоту, еду, подделку записей в дневниках похода и составление графика ступенчатого возвращения в школу. В разное время и с разных сторон, чтобы никто не догадался, что разнополая группа из восемнадцати человек провела выходные на расстоянии трех часов ходьбы от школы, тусуясь, хотя считалось, что в это же время шесть однополых групп по три человека осваивают новые территории и пешком идут по многомильным маршрутам.
Поддаваться стрессу не стоило. Но в итоге я без каких-либо веских причин надулась на Холли и Бена. Правда, подруга удивила меня, решила немного поработать и сложить палатку, – я увидела это, когда вернулась с прогулки вдоль реки вместе с – да, – по-прежнему самым красивым парнем в мире.
Элайза оттянулась по полной: нашла очередную идеальную трассу для пробежек и планирует в ближайшем времени вернуться туда. Она с довольным видом щебечет о сокращающихся волокнах в мышцах и о разнице требований в ее спортивном режиме, направленных на наращивание скорости, выносливости и мышечной массы, а также о том, какие именно протеины ей надо потреблять до и после тренировок. Холли то и дело перебивает ее, излагая диковинные «факты» из кодекса правильного питания Горгоны, который кишит такими нелепостями, как «никаких углеводов после семи вечера», а также разными прочими пикантными и бескалорийными подробностями, выуженными из диет всевозможных знаменитостей.
Они уходят вперед, а я слушаю вполуха и размышляю о том, как и почему мы с Холли все еще дружим. С тех самых пор, как мы с ней начали общаться, стало ясно, что она главнее. Она принимает решения, я им подчиняюсь. Я обязана ставить ее на первое место, а она с полным правом может отодвинуть меня на второе. Я должна быть в ее распоряжении всегда, когда ей понадобится, и вместе с тем быть готовой к тому, что меня бросят, если подвернется что-нибудь получше. Мне могло попасть и зачастую попадало исключительно по ее прихоти и по самым разным поводам. С другой стороны, я не получала автоматического права сердиться на нее. Впрочем, даже Холли понимала, что, постоянно третируя или пренебрегая мной, можно довести меня до предела, когда я не выдержу и сломаюсь. И тогда она принималась успокаивать меня, уверять, что мы лучшие подруги, и рано или поздно я снова начинала верить ей.
Я всегда смутно сознавала, что в нашей расстановке сил есть какой-то перекос. Но и меня, и Холли это устраивало.
Может, это тревожный признак – что я всегда довольствовалась пассивной ролью? И на самом деле диким выглядит то, что я вовсе не возражала, видя, как меня то отталкивают, то подманивают?
Нет, мне ясно, что я была и, наверное, до сих пор остаюсь мазохисткой в этих отношениях. Но ведь это продолжается так долго. И опасения, и разочарования Холли известны мне так же хорошо, как ее видимая уверенность в себе и заносчивость. Наши отношения не назовешь идеально устойчивой конструкцией, но у нее есть свой центр тяжести.
Я слабее. И вместе с тем умнее. Холли не возражает, поскольку «ум» стоит далеко не на первом месте в ее списке желательных достоинств, вот он и достался мне. Это тоже играет свою роль. Даже если тобой играют, это ничего, – главное, что ты понимаешь, что происходит.
Зато она симпатичнее. Безусловно, из нас двоих красотка – по-прежнему она, несмотря на рекламный щит. И она до сих пор решает, что мне идет, а что нет, и как мне причесываться, и так далее, и рассчитывает, что я признаю ее авторитет.
Но теперь, пока я считаюсь типа знаменитостью, я приобрела что-то вроде сияния гламура, и я вижу, что людям нравится быть рядом со мной. Не то чтобы они вдруг полюбили меня, но это ведь так приятно – взять и сказать: а я дружу с моделью с рекламного щита, видите девушку вон там? Она моя подруга, она встречается с моим знакомым, учится в моей школе, мы тусуемся вместе. А Холли это и нравится, и нет. Нравится быть в той зоне, где перепадают всякие ништяки. И не нравится все, что представляет угрозу для ее превосходства.
Она привыкла, что при сравнении наших достоинств последнее слово всегда остается за ней. Но теперь мнение высказывают и другие люди, и оно не всегда совпадает с ее собственным. Придется опекать ее. Ей понадобится дополнительная поддержка. Но дело того стоит, ведь она срывается именно тогда, когда теряет уверенность в себе.
Так что нас, конечно, мотает вверх-вниз, как на качелях, – бум-бах, бум-бах, – но в моменты равновесия все у нас здорово. Она смешит меня, как никто другой. И уже помогла мне одолеть тучу социальных препятствий. И вообще, кто сказал, что дружба всегда логична?
46
пятница, 26 октября
Не вполне понимаю, что происходит.
Атмосфера в корпусе «Беннетт» чу-уточку напряженная.
Ты не поверишь, но Холли, кажется, настаивает, чтобы Сибилла занялась сексом. С Беном. Поначалу Сибилла реагировала, как ей свойственно (ИМХО, но я права), – слишком пассивно и чересчур добродушно. Но Холли не унималась. Опять-таки, разве это ее дело? И еще раз нет. Когда же наконец Сибилла проявит характер? Молчать мне становится все труднее. Почему бы Холли не подыскать себе кого-нибудь из симпатичных ребят и не заняться сексом самой с собственным парнем?
Или ей взбрело в голову чужими руками заграбастать Бена и сделатьего своим парнем?
Только вот загвоздка: Бену нравится Сибилла. На его особенный, эмоционально-дефицитный, недоступный лад она ему нравится.
Он, пожалуй, социопат – мне так кажется. Или еще какой-нибудь «пат». Может, психопат. Легко представить его себе в роли генерального директора или премьер-министра – словом, на любой работе, где не обойтись без ледяного сердца.
Я говорила о нем с Майклом, который знает, в какой обстановке живет Бен дома, и оказалось, что все сходится. Отец Бена – видный, известный во всем мире гуру рекламы; внешний вид там ценится превыше всего. У матери Бена проблемы со здоровьем, с самого его детства она то и дело ложится в больницу, лечиться от депрессии. Двое младших детей в доме смотрят на Бена, как на божество, тем больше у него причин уподобляться ему.
И он действительно живет как божество. У него все под контролем.
Насчет привлекательности Сибиллы: по-моему, она – полная противоположность человеку, способному впасть в депрессию. Она самодостаточна до мозга костей.
Самоуверенности в ней нет, она даже не представляет толком, кто она такая, но от нее исходит ощутимая аура безопасности. Или комфорта. Или надежности, или дома. Не могу дать ей точное определение, но вижу ее.
Для Майкла она как лекарство.