Я знаю, что Бен держит слово. Мы же договорились не болтать, и он не станет.
– Я применила старую-старую уловку, а он купился, – она улыбается, глаза сияют. – Сказала, что уже знаю все от тебя, так что пусть не боится, ничего нового все равно не расскажет. Кроме того, что вы сделали это дважды. Этого я не знала.
– Ничего ты не знала.
– Зато я быстро соображаю. Я же знаю, что ты сказала бы мне правду, если бы до сих пор считала подругой. Мы ведь раньше рассказывали друг другу все, – ей хватает наглости надуться и притвориться, будто она обижена.
– Да мне раньше и рассказывать было нечего, – говорю я.
Холли – само озорство, словно никогда в жизни так не развлекалась.
– Значит, ты переспала с Беном… ну и как?
По моей спине бегут мурашки – я узнаю выражение ее лица, каким оно было в давние времена куклы Мэгги Макгрегор: в душе Холли сражаются ревность-ненависть и восхищение-зависть.
– Ты правда считаешь, что это нормально – обманом выведывать правду? Теперь он считает, что проболталась я.
– Слушай, ему все равно, кто и что узнает, он тебе просто уступил, у тебя же задницу припекало, ты все причитала, как бы кто не пронюхал.
– Это он так сказал?
– Что-то в этом роде.
– Он мой парень. Почему тебе вечно надо быть в курсе наших дел? Ты как будто добиваешься такой же доли его внимания.
– Ой, да хватит ревновать! Парни этого терпеть не могут. И вообще, мы с ним друзья. Так что я имею право общаться с ним. Господи, ему просто надо было кому-нибудь довериться, ты ведь ему настоящую истерику закатила с перепугу, что он скажет что-нибудь не то.
– Никаких истерик я не закатывала. И я не ревную.
Я вру. На самом деле ревную. Может, как подружка, я и недотепа, но своей ролью девушки Бена делиться с Холли я больше не собираюсь.
Когда мы крадучись возвращались в «Беннетт», я додумалась спросить у Холли, когда именно состоялся ее разговор с Беном. Оказалось, что на выходных, когда мы разъехались по домам. Пока я препиралась с Шарлоттой из-за ужина, который мне хотелось в мой особенный первый вечер дома, и из-за DVD, который мне необходимо было посмотреть с остальными, Холли, Тифф, Винсент, Хьюго, Хэмиш и Лора устроили себе шикарную вечеринку. Они ходили в «Герцог» в Сент-Килде на концерт группы брата Винсента, «Мольер и медведь».
– А позвать меня ты не догадалась? – не удержавшись, спрашиваю я.
– Ты ведь знаешь, что тебе были бы рады, – уверяет Холли. – Но я решила, что звать тебя ни к чему. Твоя мама все равно никуда тебя не отпускает.
– Неправда.
– Только на тухлые домашние вечеринки. И лишь после того, как она созвонится с другими родителями.
Мне становится так обидно, как в начальной школе, когда меня куда-нибудь не приглашали. Но уже ничего не поделаешь, это все равно что вздрагивать в ответ на пощечину, полученную несколько дней назад.
– Зачем ты это делаешь? – свистящим шепотом спрашиваю я, пока мы протискиваемся через отверстие в сдвинутой панели за водонагревателем обратно в «Беннетт».
– Делаю что? – уточняет она с невинным видом.
– Пытаешься влезть между мной и Беном и выставить меня в неприглядном свете.
– Ничего подобного! Или у тебя есть поддельное удостоверение, о котором я не знаю?
– Нет. Но я могу выглядеть на восемнадцать лет.
– Флаг в руки! – Она закатывает глаза. – Ну конечно, я же не какая-нибудь супер-пупер-модель.
– А Бен хотел, чтобы я пошла со всеми?
Фу, ну и тряпка же я. Зачем я спрашиваю у нее?
– Он ничего не говорил, но наверняка захотел бы. У вас же самый настоящий, страстный роман в разгаре, n’est-ce pas? Вот только ты так стараешься, чтобы никто ничего не узнал, что ему, естественно, немного обидно.
– Это он сказал?
– Просто догадалась. И потом, ты же из кожи вон лезешь, прикидываясь независимой женщиной, а не просто чьей-то девушкой.
– Я могу быть и тем, и другим.
– Значит, подаешь противоречивые сигналы, – пожимает плечами Холли.
Хотя я и обижена на нее, Бен не должен был никуда ходить вместе с ними. Я приглашала его к нам в гости на выходных в любое время, а он ответил только, что считает нужным уделить время своим близким. Или, как теперь выяснилось, заниматься всем, что в голову взбредет, и не только не позвать меня с собой, но даже не сообщить мне о концерте.
Я злюсь на Холли, злюсь на Бена, злюсь на себя за то, что мне не все равно, и злюсь на маму за непреклонность в вопросах о том, где мне можно и где нельзя бывать.
– Ты ведь не злишься, да? – Холли знает меня достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: я буквально киплю от возмущения. – Понимаешь, жаль его, беднягу, – он заслужил хотя бы один вечер на свободе.
– Он не привязан.
– А с виду не скажешь.
76
Подозрительно легко возбуждающие поцелуи на свидании с Беном настолько сбивают меня с толку, что я забываю, о чем хотела поговорить с ним.
На заметку: сначала разговоры, потом поцелуи.
В нашем языке тела появилось маленькое различие: я стараюсь держать его на расстоянии вытянутой руки, а он – перевести нас обоих в горизонтальное положение, и это, само собой, напоминает мне о самом насущном вопросе повестки дня – отказе от секса.
Я сажусь, и почему-то первым делом у меня вырывается:
– Как так получилось, что ты не сказал мне, что идешь в «Герцог» на выходных?
Бен стонет.
– Как по заказу!
– Ну и что это значит?
– Холли предупреждала, что ты распсихуешься. Слушай, давай не будем делать из мухи слона, ага? Просто так вышло, само собой.
Мое раздражение разом усиливается. Не только потому, что я даже упоминать о той несчастной вечеринке не собиралась, и все-таки ляпнула, но и потому, что Бен и Холли, похоже, опять обсуждали меня за моей спиной. И еще один повод для раздражения: а почему им нельзя поговорить? Они же друзья. С какой стати я злюсь на них за это?
– Ты же меня знаешь, я люблю свободу.
– А я на твою драгоценную свободу и не посягаю – просто говорю: если мы встречаемся, ставь меня в известность о том, что идешь куда-нибудь.
– Что значит «если мы встречаемся»? Хочешь, чтобы мы перестали?
– Холли и об этом тебе наговорила?
– Она предупреждала: тебе наверняка покажется, что это уже слишком, – похоже, вся моя злость написана у меня на лице, но я умудряюсь промолчать. – А с «Герцогом» просто не срослось. Я думал, тебе скажет Холли, а она думала – что я, и когда мы оказались на месте, выяснилось, что ты все равно не смогла бы пойти с нами, потому что у твоей матери строгие правила, и все такое, вот мы и не стали звонить тебе.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать.
– Если бы ты соизволил прийти ко мне в гости, то познакомился бы с мамой и убедился, что никакая она не строгая.
Ну вот, теперь я защищаю человека, на которого когда-то сама орала за то, что мне не разрешили сделать поддельное удостоверение, – как же это вышло?
– Спасибо, конечно, но мне и своих родаков хватает. Я хотел только прошвырнуться куда-нибудь, выпить и музон послушать.
Его лицо совсем близко, и я вдруг понимаю, что он никогда не рассказывал мне о своих родных.
– Ты как будто злишься на меня, но за что?
– За то, что поднимаешь столько шума из-за ерунды, – говорит он.
– Какая же это ерунда, если я чувствую себя… – мне не хочется говорить «брошенной». От этого сразу кажешься такой унылой неудачницей. – Послушай, я не хочу ссориться. Просто в следующий раз… спроси, есть ли у меня планы, хорошо?
– И что, достанешь документ?
– Да, достану.
Он снова придвигается на расстояние, удобное для поцелуев.
– Может, теперь продолжим?
– А что, все нудные разговоры уже кончены?
Он вздыхает.
– Что-то еще? – нарочито терпеливо спрашивает он.
– Ты ждешь, что мы сейчас займемся сексом – прямо здесь, в глуши, под открытым небом?
– Ну-у… вроде как. А ты нет?
Он расцветает неотразимой улыбкой, целует меня в уголок рта, наклоняется ниже, целует в шею, приоткрыв рот, и окутывает меня всем своим жаром и твердостью мышц. Так нечестно. Нечестно!
– Завтра я иду в одиночный поход, и ты целых два дня меня не увидишь.
Экономя энергию, я на автопилоте даю себе указания: не теряй головы. Не отдавай контроль телу. Время для разговора пришло.
И я пытаюсь объяснить: несмотря на то что меня очень-очень, просто ужасно тянет к нему, мы поспешили, мы разом перескочили все, что мне хотелось попробовать, прежде чем перейти к отношениям в полном смысле слова, то есть начать спать вместе.
– Что, например? – интересуется он.
– Разве мы стали ближе, чем в то время, когда только решили встречаться? Если не считать… ну, ты понял. Мы ведь почти не проводим время вместе. Мы мало разговариваем. Я не знаю даже, какие у тебя политические взгляды. Не знаю, есть ли у тебя какой-нибудь питомец, ломал ли ты в детстве руку, как ты ладишь с родными, куда хочешь пойти учиться после школы, где ты особенно любишь бывать один, и хотя я постоянно вижу, как ты уминаешь целые горы еды, мы ни разу не выпили вместе кофе. Я вообще не знаю, пьешь ли ты кофе. Я – нет. Ну, иногда латте – еще можно, но мне больше по душе травяной чай.
– Так это же все для парочек, я думал, тебя такие вещи не интересуют.
– С чего вдруг?
– Без понятия. Ты же забываешь про годов-щины.
– В том-то все и дело! У меня же никогда не было парня. Я хочу узнать больше, начать с нуля, как полагается, может, даже в течение целого года, чтобы получилась настоящая годовщина, и… ну, я не знаю – проводить вместе время, целоваться в кино, читать книги, говорить обо всем, слушать музыку… А мы как будто перескочили через пролог и слишком рано добрались до самой середины.
– А я не понимаю, почему нельзя делать все сразу. Например, могу спеть тебе, пока мы занимаемся этим самым. Зачем стереотипы? – Он пытается меня рассмешить.
– Коротенькая получится песня.