— В таких случаях нам выдавали оружие, которым были вооружены партизаны СВАПО и ангольцы,— продолжал Бельмунду.— Нам не разрешалось брать с собой документы. На всех была одинаковая маскировочная форма без опознавательных знаков.
В ходе этих операций гибло много мирных жителей. Террористы, впрочем, брали и пленных — преимущественно молодых мужчин.
— Отношение к пленным зависело от их национальности,— продолжал разъяснять Бельмунду.— Намибийцев, как правило, подвергали пыткам, с тем чтобы выжать информацию о СВАПО. Некоторых после этого убивали, других на вертолетах отправляли в неизвестные мпе места. К ангольцам относились «помягче»: их сразу отправляли в концлагеря, расположенные на территории южноафриканских военных баз в Намибии, и там «промывали мозги» побоями и уговорами. Тех, кто не хотел умирать, включали в состав антипартизанских групп.
...Ангольца Мутенью Нангуво южноафриканские «коммандос» похитили во время рейда на его деревню Наулила 25 ноября 1979 года. То, что с ним произошло дальше, рассказал он сам:
— В шесть часов утра мы были разбужены нарастающим гулом. Из своей хижипы я увидел несколько вертолетов в серо-зеленых пятнах, они садились на деревенской площади. Поднялось много пыли. Из вертолетов выскочили белые и черные солдаты и стали стрелять, разбегаясь по деревне. Они врывались в дома и выгоняли всех наружу. Многим удалось убежать, а я и еще восемь человек не успели. Мы видели, как расисты подожгли школу и устроили костер из школьных учебников и тетрадок. Потом они взорвали больницу, сожгли амбары...
Пленных связали, бросили в вертолеты и доставили на военную базу Ошакати, на севере Намибии.
— Нас отнесли в тюрьму и развязали,— продолжает Нангуво.— Потом повели на допрос. Там было несколько белых, говоривших по-португальски. Они сразу стали избивать меня, требуя, чтобы я признался в принадлежности к СВАПО. Я пе знал, что говорить, потому что я простой крестьянин и не интересуюсь политикой. Но им было все равно. Меня били три дня подряд.
Заключенных не кормили, им давали только кружку грязноватой воды на целый день. Через три дня их вновь связали и перевели в тюрьму Ондангуа.
— Здесь пас в первый раз накормили. Надзиратель сказал, что если мы не согласимся работать на ЮАР, то нас ждет ужасная участь. Он показал нам одного намибийца, которого пытали несколько дней подряд. У него отрезали уши, сломали ноги и руки. Я понял, что если не соглашусь па требования палачей, то со мной произойдет то же самое. И согласился...
Избиения сразу прекратились, и его отправили в воен-пый лагерь Дукундуку в южноафриканской провинции Натал. Здесь шла подготовка одного из подразделений 32-го батальона — «коммандос-5».
— Семь месяцев мы занимались военной подготовкой. Нас учили стрелять, убивать и взрывать. Белый майор говорил, что нам выдадут форму партизан СВАПО и забросят на ангольскую территорию. У многих в этот момент появилась мысль о побеге, но майор, как будто подслушав наши мысли, предупредил, что беглецов ждет суровая расправа. Кроме того, он добавил, что в этом случае будут убиты наши семьи.
В июне 1980 года Нангуво снова перевели на намибийскую базу в Ондангуа. Нангуво прикрепили к отряду из 30 человек, которым командовал южноафриканский офицер в чине капитана.
— 24 октября 1980 года я в первый раз участвовал в
бою с партизанами. Но оказалось, что южноафриканские солдаты приняли нас за настоящих партизан СВАПО и открыли огонь. Два человека было убито. Через два месяца во время столкновения с партизанами мне удалось бежать.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЕЗ НАКАЗАНИЯ
Тревор Эдвардс — типичный наемник, убийца-профессионал. Он убежал из 32-го батальона не потому, что его замучило раскаяние в совершенных преступлениях, а просто из-за страха ва собственную шкуру. Признания Эдвардса — одно из свидетельств преступной террористической деятельности расистов в Намибии и Анголе.
Эдвардс стал наемником в 1978 году. От одной вербовочной компании в Лондоне он получил авиабилет до Солсбери и через несколько дней был уже в Родезии. На аэродроме его встречал офицер родезийской армии. Он уточнил его имя по списку и проводил в небольшую комнату в здании аэропорта. Там заседала «приемная комиссия».
— Эдвардс Тревор,— отрывисто представил его сопровождающий сидевшим за столом троим военным.— Бывший официант кафе в Кенте. Желает поступить в боевое подразделение нашей армии. Опыт обращения с оружием имеется...
— Скажите, Эдвардс,— прервал его пожилой мужчина в форме капитана родезийской армии.— Вы приехали сюда по доброй воле? Понимаете, что вам придется здесь делать?
— Да, сэр,— гаркнул Эдвардс.— Мне сказали, что нужны крепкие ребята, чтобы убивать черных и коммунистов. Я согласился. По правде говоря, сэр, мне давно этого хотелось. Я всегда мечтал попасть на настоящую войпу. От. спокойной жизни быстро толстеешь.
— Отлично сказано, Эдвардс! — крякнул от удовольствия капитан. Заулыбались и другие члены «приемной комиссии».
— Мы принимаем вас,— с торжественной ноткой в голосе объявил капитан.— Нам нужны настоящие солдаты. Особенно сейчас,— капитан многозначительно посмотрел на Эдвардса.— Грэм,— обратился он к офицеру, встретившему Эдвардса,— составьте приказ о зачислении этого парня в подразделение легкой пехоты, я потом подпишу.
Ну что ж, Эдвардс, желаю вам успеха,— и он протянул руку новобранцу.
— Благодарю вас, сэр! — вытянулся в струнку тот и пожал протянутую руку.
Когда Эдвардс садился в военный автобус, отправлявшийся в город, Грэм похлопал его по плечу:
— Считайте, что вам повезло: легкая пехота — это элита!
«Родезийская легкая пехота» была действительно на привилегированном положении. Сюда после тщательной проверки и подготовки набирали отъявленных головорезов. Это подразделение, подобно бандитским отрядам «селу скауте», было создано исключительно для антипартизан-ской борьбы, в том числе и в тылу противника.
— Подготовка была тяжелой,— вспоминал Эдвардс.— Почти 24 часа в сутки. Некоторые не выдерживали, и их переводили в другие подразделения. Но я остался. Мне присвоили звание капрала. Это было хорошее время. Мы часто вступали в бой. Убивали тоже часто. Мне это нравилось.
Два года прослужил наемник в родезийской армии. Весной 1980 года после крушения расистского режима Смита была провозглашена независимая Республика Зимбабве, и у власти встало первое в истории страны правительство африканского большинства. Наемники оказались без работы. В числе сотен других Эдвардс отправился на Бейкер-авеню, в известный всему Солсбери «Санлам хаус», где помещалось посольство ЮАР. Он попал на прием к военному атташе и прямо попросился в 32-й батальон, о котором слышал от служивших с ним американских наемников. Но военному атташе такая просьба показалась подозрительной.
— Что это еще за 32-й батальон? — сверлил он глазами Эдвардса.— Кто вам о нем говорил? Такого не существует в природе: зарубите себе на носу. Единственное, что я могу предложить вам,— это годовой контракт в наших вооруженных силах.
Эдвардса это не устраивало.
— На черта мне сдалась обычная служба,— возмущался он после разговора с военным атташе.— Я хочу убивать каффиров!
Эдвардс и 15 других наемников, служивших в родезийской армии, решили «пробиваться» в «Буффало» собственными силами. Они наняли автобус, загрузили его украден-пым в казарме оружием, тайно перешли зимбабвийскую границу и за несколько дней добрались до военной базы ЮАР Рунду в северной Намибии, где находился административный штаб 32-го батальона.
— Нас записали без проволочек,— с гордостью вспоминал паемник.— Предупредили только, что здесь убивать каффиров не легче, чем в Родезии. Но нас это не смутило.
20 мая 1980 года Эдвардс принял участие в своей первой операции на территории Анголы.
— Нас было 300 человек, разбитых па две группы,— рассказывал он.— У каждой имелась артиллерия. Мы выехали на бронетранспортерах с базы в Омани, пересекли ангольскую границу и остановились в пятнадцати километрах от городка Савате. Здесь переночевали. Наутро нас подняли, всем белым приказали вымазать лица черной краской и двигаться на Савате. Мы не ожидали сильного сопротивления, но ошиблись: пришлось трижды атаковать этот проклятый город, пока удалось его захватить. После этого мы послали связника в отряд УНИТА, который должен был войти в город и объявить, что именно они «разбили красных».
— Мы, конечно, смеялись в душе над этим спектаклем: ведь УНИТА — это сброд, настоящие уголовники, ни на что не способные в военном отношении. Своими «победами» они обязаны прежде всего ЮАР. Ну а чтобы скрыть наше нападение на ангольский гарнизон, находившийся в этом городе, была заготовлена версия о разгроме «базы СВАПО в Савате». Я, правда, не видел там ни одного сва-повца.
(Неделю спустя правительство Анголы заявило протест в ООН и обвинило ЮАР в нападении на Савате. Южноафриканские власти заявили, что «никогда даже не слышали об этом городе».)
— Такого рода задачи ставились перед нами не часто. Наша регулярная работа заключалась в «очистке буша» — так мы называли поиск и уничтожение ангольских солдат или местных жителей, если они попадались по дороге.
— Мы уходили в буш на четыре-пять недель. Работа тяжелая, если говорить честно. Каждый день приходилось допрашивать местных. Мы били их, увечили, а потом убивали. Ангольских солдат вывозили на базы и допрашивали там. Иногда приходилось помучать и ребенка, чтобы выведать правду. Раз поймали парнишку, он сказал, что ему 12 лет. Но такой упорный попался, что даже не плакал, когда мы его били. А нам нужно было позарез узнать, что происходило в pañoue его деревпи. И мать его молчала, а других под рукой не было.
Тогда я приказал связать его, как цыпленка,— руки назад и привязать к лодыжкам. Потом мы бросили его в реку и стали играть в поло его телом. Сопляк топул, мы его вытаскивали, бросали, он снова захлебывался, но не плакал, сукин сын, и молчал. И мать его молчала. В конце концов нам это надоело, и мы бросили его на середину реки, и он утонул. А мамашу его пристрелили...