Красные испарения окутывают два тела. Крик роз срывается с опухших губ роз прорастающих сквозь рвущие плоть шипы восторга стиснувшего трепещущие тела придавившего их задыхающихся в корчах агонии роз.
То что происходит у меня между ног как прохладный напиток… для меня это именно такое ощущение… холодные круглые камни у меня на спине солнечный свет и тень Мехико. Ощущение между ног навроде покалывания. Благодаря этому ощущению я понимаю что вообще существую.
Мы сидим на корточках наши колени соприкасаются. Кики смотрит вниз между ног смотрит как у него встает. Я чувствую зуд в паху и у меня тоже встает.
…трупы. Под электронным микроскопом видны клетки, нервы, кость.
В телескоп видны звезды планеты и космос. Щелк – микроскоп. Щелк – телескоп.
На самом деле его там не было. Бледная картинка бледная. Я видел сквозь него. В следующей жизни дарю тебе тот адрес где жил когда-то за то запоздалое утро.
Молодые призраки размытые лица мальчики и старый негатив 5 февраля 1914 года.
Я не человек и я не животное. Я здесь ради чего-то, что-то должен сделать перед тем как уйти.
Мертвецы вокруг словно птичьи трели дождем льются мне в лицо.
Полет гусей по светящемуся пустому небу… Питер Джон С… 1882–1904… смерть ребенка давным-давно… холодный далекий дух его мира теней… Я ждал бледный персонаж в чьем-то чужом романе дышащий старыми бульварными журналами. Чуть поверни лицо глаза-незабудки… мимолетная серебряная улыбка растаяла в воздухе… Больше мальчик не говорил.
Холодные звезды расплескивают далекие игрушки пустого дома. Печальные шепчущиеся призраки превращаются в кучеров и зверей из сновидений туман с озера выцветшие семейные фотографии.
Музейный барельеф бога Амона с эрекцией. Тощий мальчик в форме начальной школы стоит перед божеством. В туалете музея мальчик спускает штаны фаллическая тень на дальней стене.
Все Боги Египта. Бог Амон мальчик оскал зубов тяжелое дыханье.
Ясный свет на мраморных портиках и фонтанах… Боги Греции… Меркурий, Аполлон, Пан…
Свет впитывается в красные стены Марракеша.
3 апреля 1989 года, Марракеш… Неосвещенные улицы, повозки с карбидно-желтыми фонарями. Похоже на гравюру 1890-х годов к изданию дневников какого-нибудь путешественника. Ватаги диких мальчиков на улицах, злобных, как голодные псы. Полиции почти не существует, и у каждого, кто может их себе позволить, есть телохранители. Мой марракешский связной любезно одолжил мне двух надежных нубийцев и подыскал приличное жилье.
Волны декора и архитектурных стилей оставили по себе отметины наподобие геологических напластований. В мире нет места, частичка которого не нашлась бы в Марракеше: улица Сент-Луиса, мексиканский кабак-кантина, традиционно английский дом, альпийское горное шале – ни дать ни взять огромная съемочная площадка, где постоянно смещаются декорации. Город расползся во все стороны: до Атласских гор к востоку, до Сахары к югу и приморских городов к западу, а на севере он переходит в промышленные резервации. Здесь закатывают фантастические вечеринки, здесь – огромные поместья и роскошь такая, о какой читаешь в анналах Римской империи.
Шикарным считается одеваться в дорогое, пошитое на заказ тряпье, и все пидоры тусуются в прикидах диких мальчиков. Вот костюмы с нью-йоркской Бауэри-стрит – будто бы в пятнах мочи и блевоты, которые при более пристальном изучении оказываются замысловатой вышивкой тонкой золотой нитью. А вот обноски клошаров из тончайшего льна, летние костюмы обедневших аристократов, экипировка Грэма Грина для захудалых шпионов (плохих католиков, отправленных на задание страной, в которую не верят), фетровые шляпы, разношенные старыми нариками, джинсы, выцветшие на крестьянских парнях, штаны и куртки кули из желтой шелковой тафты, дешевые кричащие тряпки сутенеров, которые оказываются не такими уж дешевыми, а несочетаемость цветов оборачивается тонкой гармонией, найти которую можно только в лучших «Лавках для Бедных Мальчиков», где одежду подбирают под вашу манеру ходить, садиться и наклоняться, к вашему цвету волос и глаз, к вашему дому и общему фону. Прикиды словно бы имеют скрытый смысл, а может, два или три, а то и целых шесть. Вот вроде бы дорогой костюм довольно грубо выделывается под дешевку, но при ближайшем рассмотрении дешевизна оказывается тщательно спланированной, у вас на глазах одежда меняет цвет и фактуру. Вот прохожий одет вроде бы во взятый напрокат костюм, а потом вдруг перед вами копия баптиста-проповедника Билли Грэма, хотя нет, это стодвадцатидолларовый уцененный до 69,23 костюм агента ФБР, а может быть, из-под лишенного рисунка мексиканского пончо проглядывает модная при короле Эдуарде саржевая шотландка, а с другой стороны, одежка юного копа, которому не по себе в первый день в штатском: воротничок жмет и рукава коротки. Все эти костюмы полны примочек: подтягивающиеся на хлястиках рукава, потайные карманы, – и многие психи прячут на себе какую-нибудь крысу, мангусту, кобру, гнездо скорпионов, которых можно неожиданно выпустить для увеселения компании. Такой вот псих заявляется, скажем, в енотовой шубе, из которой выпрыгивает живой енот, чтобы прикончить шестерых чистокровных чихуахуа светской львицы Бабблс де Кокуэры. А голубые мангусты-мутанты с накидки того же меха одного хрена перебили всех кобр в Джемальфне. Поначалу смешно, но тут ведь доводят до крайности. «Боже ты мой, вон идет хрен в костюме тигра! Спасайтесь, кто может!» Тут натянут кевлар или еще какую броню, чтобы защитить свою шкуру, а на вас вывалить что угодно. Понемногу учишься держаться подальше от толстяков в одежде из питоньей кожи. Следует избегать любого вздутия или выступа, а беременным теткам так просто уступают дорогу. У каждого – двусторонний пиджак-трансформер и потайные карманы, каждый умеет тайком переложить зверюшку из одного кармана в другой, чтобы ее не засекли при обыске, который теперь обычное дело при входе в любое заведение. Следующий шаг – одежда из кожи, и люди, как звери, охотятся за животными ради их шкуры. Затем на рынок выходит синтетика. Речь идет о шестнадцати оттенках мебели и обоях ей под стать с защитой от термитов, моли и старения. Можно купить что угодно: рыжеволосую задницу мексиканский пах, китайский желудок. Люди рвутся к разнородности и пятнам тонкие черные руки как щипцы для орехов улыбка деревенского мальчишки потом рога и козлиные копыта мальчики-волки мальчики-ящерицы один одержимый сделал себе руки гладкими и красными как терракота и завершил их клешнями омара.
Нефти почти не осталось, и двигатели внутреннего сгорания большая редкость. Возвращаются паровые автомобили и прочая электрика. Бесшумные электрические дирижабли богатеев величественно плывут в вечернем небе, ресторан под открытым небом в гондоле, дуновение аромата влажных лужаек и полей для гольфа, мирное счастливое многоголосье музыки 1920-х годов. Как никогда раньше, le gran luxe расцветает в огромных поместьях богачей. Главный пропагандист и практик стиля – Эй. Дж., владелец частной паровой железной дороги, которую он под влиянием минуты забивает то барабанщиками и банкирами 1890-х годов, то школьниками на каникулах 1920-х, аферистами и карточными шулерами 1918-го, и каждый желающий отправиться в путешествие по «железке» должен сперва обратиться в отдел кастинга и подбора актеров.
«Я держу железные дороги ради паровозных гудков на пустынных одноколейках, запаха потертой кожи, пара, сажи, горячего железа и аромата хорошей сигары, ради вокзалов со стеклянными крышами и станционных гостиниц красного кирпича».
Он щедро спонсирует партизанские отряды, содержит обширный тренировочный центр и нанимает беглых ученых разрабатывать на своих заводах и в лабораториях новые виды оружия. Он не задумываясь тратит миллионы, лишь бы ему на стол попало какое-то конкретное блюдо. Его ежегодный званый ужин вызывает обвал валют и банкротит целые страны.
– Я хочу на обед свежую кабанью печень, жареную белку, дикую спаржу, тушеную ботву турнепса, кукурузную кашу, вареную кукурузу в початках и ежевику. Хряк должен быть из Озарка и с острым хребтом, вскормленный желудями, арахисом, тутовыми ягодами и яблоками из Миссури. Моего хряка должны круглосуточно держать под тщательным наблюдением, чтобы он не съел какую-нибудь гадость вроде коровьих лепешек, крольчат или дохлых лягушек, и пусть наблюдение будет ненавязчивым, чтобы не смущать животное.
– К какому времени вам доставить, босс? Через год?
– Не позднее ближайшего воскресенья.
– Но, босс, какого черта..
– Отправляйся хоть к черту, но раздобудь мне такого кабана.
– Слушаюсь, босс.
– Как найдешь, сразу доставь сюда. Как тебе известно, кабанья печень, оставленная на льду, даже на несколько часов, совершенно непригодна в пищу. Хряка надо забить на моей кухне, а подрагивающую печень немедленно отправить на сковороду и обжарить в жире другого такого же хряка.
– Да, конечно, босс… Можно погрузить свинью на борт и доставить реактивным самолетом.
– Ты в своем уме? Мой хряк перепугается, а это плохо отразится на его печени.
– Ладно, босс, можно зафрахтовать океанский лайнер, обустроить на нем свиноферму, как в Озарке, и…
– Отравить меня хочешь? У хряка будет морская болезнь, и я лишусь обеда. Ясно же, что кабана нужно осторожно перенести сюда на плоту, подвешенном между двумя гигантскими дирижаблями, а плот поднять прямо с Озаркского плато. Белки, ежевика и дикая спаржа, разумеется, полетят вместе с хряком, и отправь с ними еще и свинопаса, худенького парнишку с веснушками. Он будет ухаживать за моим хряком в пути. Он пристрелит и замаринует белок. А потом пригодится для другого дела.
– Хряка доставили, босс.
Эй. Дж. выходит на балкон, а в небе меж двух гигантских голубых дирижаблей висит кусок Миссури, и за ним тянется шлейф дыма темнохвойных лесов…
– Хочу на ужин пучеглазую щуку, желтого окуня и сома из рек с прозрачной, питаемой холодными родниками водой.