Поставили столб, и Масленников, обняв Федора Силова, сказал:
– Буду просить купца Шевелева, чтобы примерно наградил тебя. Ты показал то, что не скоро бы и тысяча геологов нашли в этой долине Кабанов.
Но купец Шевелев уже болел. Всеми делами его заправлял Бринер. Сын же, наследник купца Шевелева, не вмешивался в дела фирмы. Он раскатывал на яхте по морю, пил, блудил, пока не утонул. Так все богатства Шевелева достались Бринеру.
Сделали анализ руды. Бринер, прихватив результаты анализов, уехал в Германию. Дал Силову два пуда муки, кусок мануфактуры, сто рублей серебром. Миллионер Гирш заинтересовался месторождением, сам приехал, чтобы посмотреть на этот рудник. На его капиталы и на капиталы купца Шевелева было создано акционерное общество «Бринэр и Ко».
Федор Силов несколько лет работал на компанию о Масленниковым, разведывал руды. Потом общество организовало вывоз руды на конях по тропе в бухту Рудную. Но тропа была разбитой, коней заедал гнус, и они все пали. Бринер не сдавался, он купил ишаков, на них возил руду, которая давала с тонны по два килограмма чистейшего серебра, а также много свинца и цинка. Но и ишаки пали. В 1904 году начали строить тележный тракт, где Федор работал уже десятником. Бринер не отпускал Федора, все обещал его озолотить. После войны в бунт 1905 года Силов тоже был на стороне бунтарей. Он пришел к хозяину и потребовал выплатить рабочим по-божески.
– А потом вы давно обещали меня озолотить, пора бы уже и честь знать.
– А я тебя сейчас озолочу. Эй, казаки, а ну всыпьте этому бунтарю полста плетей, пусть знает цену золота.
Всыпали. Федор поднялся и сказал:
– Хорошо, господин Бринер, такое озолочение я вам не прощу. Вы еще не раз мне в ноги поклонитесь.
Гордый, ушел, чтобы больше никогда не помогать бринерам и другим проходимцам… Зато повстречался с давним знакомым капитаном Арсеньевым. Тот сказал Федору:
– Твое имя в каждом руднике, в каждой сопочке. Все обошел поди за эти годы?
– Не все, но много. Эх, для ча я все брожу в тайге?! Кому это надо? Нет, брошу все и буду снова пахарем!
– Напрасно. Ты нашел свою тропу и иди по ней, не стой.
– Чтой-то тяжко на душе. К мечтательству повело. Гля, горы-то здесь голубящие, реки синющие, ажно хрусталем звенят, тишь и песнопение. Убрать бы этот гнус, то не жисть бы была здесь, а рай. Пройдет ветерок – а тайга в ответ загудит, залопочет, будто с ветром о чем-то заговорит. Сядешь у речки, сполоснешь лицо холодной водой и задумаешься: о себе подумаешь, о людях хороших, злых проклянешь. От хороших – радость, от злых – боль душевная. Пошто, мол, они такими родились. Покойный деда Астафуров говаривал, что, мол, без мечты и живинки в деле нет человека, нет жизни. Так, тяготила. Без них человек не человек, а сухостой на сопке – ни тени от него, ни шума радостного. Гниет без толку, а там кому еще и на голову свалится, покалечит. Таких людей, мол, надо обходить, лепиться к дубкам по силе и росту. Те, мол, люди – соль земли. А как распознать ту соль-то? Порой с виду человек, а копни глубже, то одни гнилушки.
Арсеньев, что-то записывая в блокнот, заметил:
– А ты поэт ко всему.
– А что, может, и поет. Идешь, бывалочи, по тайге, качаешься под котомкой, как вьючный конь, и думаешь: а как будут жить люди через сто, двести лет, как лучше сделать, чтобы они стали жить чище? Так в думах-то и сроднишься с тропой. Гля, она и оборвалась. Выбежала на большую дорогу и оторопела, будто чего-то испужалась. И жаль ее, и сам не успел домечтать, додумать. Оглянешься назад, поклонишься той тропе и дальше почапал. У всех, Владимир Клавдиевич, обрываются тропы, потому каждый из нас должен сделать все, чтобыть стала чище эта земля. Пришла сюда серебряная чума – все просят меня найти серебро, больше серебра. А его не столь уж много в этой земле. А потом сам посуди, какой же хозяин стал бы торговать с другими странами рудой, ежли куда выгоднее сразу продавать серебро аль свинец. Но Бринер торгует. Пришлый он человек, потому спешит урвать, не жалеет чужого. Он не наших кровей, для него это не его земля.
– Головастый ты мужик. Русский.
– Будешь головастым, ежли со всяким людом встречаешься и от каждого хоть по росинке, да берешь.
Бричка подкатила к дому Силовых, его показали мальчишки. Федор вышел на крыльцо, насупленный и настороженный.
В деревне стоял перезвон молоточков: это мужики отбивали косы, готовились косить травы.
Приезжий поклонился, подал руку и сказал:
– Прибыл к вам, я горный инженер Ванин Борис Игнатьевич. Вы были с Арсеньевым в охотничьей команде, он вас рекомендовал мне как хорошего рудознатца. Вот вам письмо от Владимира Клавдиевича.
Арсеньев писал: «Я направил к Вам капитана Ванина Б.И. Спомоществуйте ему в его добрых делах, в поисках полезных ископаемых, нужных для России. Кланяюсь Вам и Вашему семейству. Капитан Арсеньев».
– Проходите в дом. Что бы вы хотели от меня?
– Быть моим проводником. Если есть вам известные рудные точки, то за плату прошу показать их.
– Есть и рудные точки и даже месторождения, кои я разведал на глазок. Есть такое под боком у Бринера. Могу продать хоть сейчас. Хватит мне бродить зряшно.
– Капитан Арсеньев очень просил вас помогать мне.
– Ему верю, но вас пока не знаю.
Вошел отец Андрей Андреевич, степенно поздоровался, спросил:
– О чем речь?
– Да вот рудник продаю купцу.
– Погоди, погоди, тя уже сто раз надували, счас я не дам надуть. Что просишь за рудник?
– Пять тысяч золотом.
– Это ладно.
– Я принес оттуда образцы руд, берите их, делайте анализы, ежли гожи, то будем вести разговор дальше. Нет, то, знать, не сошлись, – твердо сказал Федор Силов.
– Хорошо, завтра же еду во Владивосток, оттуда в Хабаровск, сделаем анализ и через месяц дадим вам ответ.
Обедали молча. Не понравились друг другу рудознатец и горный инженер.
Но когда Федор дал еще полмешка образцов с других рудных точек, Ванин уже посмотрел на Силова ласковее.
В Хабаровске инженер просидел месяц над анализами руд, написал обстоятельный доклад генералу Крупенскому, просил денег на покупку месторождения, на создание в тайге своего разведывательного пункта.
Генерал Крупенской приехал. Он вместе с Ваниным прибыл в Пермское, чем переполошил весь уезд. Долго вели разговоры с Федором и его отцом. Решили строить в Широкой пади хутор, который был бы опорным пунктом, со штатом геологов, рабочих.
В Ольге открыли банковский счет на имя Андрея Андреевича Силова. Отпустили на постройку хутора пятьдесят тысяч рублей. Под боком у Бринера были поставлены разведочные работы на речке Медведке. Тот прислал нарочного к Федору Силову, просил перепродать месторождение за пятьдесят тысяч серебром. Силов ответил:
– Продам, так и скажите Бринеру, что продам, но прежде я его должен высечь всенародно.
Генерал Крупенской дал слово Силовым, что все найденное рудознатцем они будут покупать. Назначил Силовым оклады.
Успешно пошла разведка открытого месторождения. Быстро стал богатеть Андрей Андреевич. А Федор остался тем же. На нем те же ичиги, зипунишко, винтовка да конь таежный, который не хуже любого зверя ходит по тайге…
Конь уже съел в торбе овес. Федор Силов еще выпил воды. Решил трогать дальше. Он прошел и проехал немалый путь. Был в верховьях Журавлевки, по ней спустился к Каменке, а затем тропой добрался до этих лужков. Под Араратами надо осмотреть выходы коренных пород и выйти в Аввакумовскую долину, а там и дом – рукой подать.
Представил, как отец носится по хутору, который успел уже огородить высоким заплотом, гоняет строителей, ведь зима пришла. Летом он возил кирпич, стекло, другие строительные материалы из Владивостока. Сейчас занят постройкой каменных домов, чтобы все прочно, на века. Конечно, всех ругает, в том числе и сынов своих с невестками. Сразу расхотелось ехать домой. Но все же оседлал Карька.
Усмехнулся, вспомнив, как сердито фыркнул капитан, когда он ему сказал:
– Вот постареем с тобой, будем смотреть на эти горы, печалиться, а силов не будет сбегать к ним. Как говорят инородцы, эти горы поставлены здесь для радости и печали: молод – бегай, стар – печалься. Потому поспешай, капитан.
– Не учи, я и так без дела не сижу.
– А ты когда-никогда и посиди.
– А ты сидишь?
– Да недосуг все, – усмехнулся Федор…
Рудознатец посмотрел на скалы и тронул поводья.
8
Ехал даже ночью. Дремали сопки, звенела Медведка, кое-где уже подернутая льдом. К полудню выехал на чьи-то путики, конь зашагал бодрее. А вот и зимовье, новое, добротное. Отметил про себя, что строили бывалые охотники. На полянке стоял стожок сена, «Ишь, для коней приготовили. Молодцы! Чутка можно и взять». Привязал коня к дереву, задал сена. Сам же пошел в зимовье. Присел на нары, чтобы передохнуть, а потом уже заняться обедом.
За стенами послышались скрадывающие шаги. Распахнулась дверь. Окрик заставил Силова вскочить:
– Не секоти! Руки вверх! Стрелять буду! – крикнул Устин.
– Ну ты и напужал. Кончай, Устин, баловать ружьем-то. Это я, Федор Силов.
– Свой, идите, побратимы.
– Все камни ищешь?
– Да тем и занят. А вы что пужаете людей-то?
– То и пужаем, что кто-то здесь жил, насвинячил и не убрал за собой. Мясо стравили росомахе. А потом слухай, Федор Андреевич, у нас такое дело, что страшно и рассказать. Узнал ли ты Арсе, который с Тинфуром-Ламазой спас вас от Замурзина?
– Узнал. Здравствуй, Арсе! Где тебя не видно?
– Жил на Щербаковке, потом ходи худой люди и всех нас убивай.
– Что-что?
– Слушай, Федор Андреевич, мы тебе все расскажем, но ты должен нам дать слово, что ты спасешь Арсе.
– Господи, да какой же разговор.
– Петьша, иди на тропу и глаз с нее не спущай. Ежели кого увидишь, то дуй сюда.
Устин рассказал что к чему, потом опросил:
– А как ты его можешь спасти?
– Возьму его помощником, и никто не узнает, кто он и откуда. Будет жить под боком самого пристава. А потом упрежу Ванина, он добрый, защитит. Только бы ваши туда руки не дотянули.