когда Дрожкин выложит ей «крысу» на блюдечке? Она искала ответ и не находила. Зато на второй вопрос Анна знала ответ совершенно точно. Что будет, если Георгий прав и «крысой» действительно окажется Костик? Опекаемый, послушный, начитанный, вежливый Костя? Поддался влиянию институтских «друзей» или просто решил вкусить красивой жизни? Как тогда? А тогда, подумала она, у нее не станет брата-вора. Костя не должен быть вором. Это предательство по отношению к ней, к погибшим родителям, к самому себе. Зачем жить, когда все рухнуло? Зачем жить, если жизнь лишена самого главного — смысла? Правильно, незачем. Пистолет достать — не проблема. Решим все разом. Судорожный спазм сдавил горло, дрогнули губы. У нее не хватало сил на то, чтобы быть сильной. Хотелось чувствовать себя слабой, скинуть с плеч хотя бы часть забот и страхов, но вокруг никого, пустота. Даже Коська ушел в свою жизнь, не оставив ей ничего, кроме одиночества и сестринских чувств, плавно смешавшихся с материнским инстинктом. Анна ждала слез, но глаза оставались сухими. Слезы — признак слабости, а она по-прежнему оставалась сильной. За себя и за Коську. В этом мире нет счастья для слабых. За свой кусок сладкого пирога приходится драться. Нужно распихивать других кулаками, локтями, коленями, если не хочешь оказаться у пустого стола, подбирая крошки, оставшиеся после удачливых. Ей нужен был этот кусок пирога. Она хотела быть счастливой. И хотела, чтобы Коська был счастлив. Ни одна слезинка так и не обожгла ей щеки. И когда по прихожей прокатилась заливистая трель звонка, Анне даже не пришлось смотреть в зеркало. Она давно уже разучилась плакать.
К большому облегчению Жигулова, Боря Григорьев подготовил все, как и обещал. В половине восьмого на служебную площадку подогнали еще две «БМВ». Конякин подъехал минута в минуту. Выбрался из салона новенькой «Вольво», пожал руку Жигулову, кивнул понятым и сотрудникам ГИБДД, отдельно поздоровался с Григорьевым, безошибочно угадав в нем старшего, оглядел ряды машин на обширной стоянке. Зацепил взглядом стоящие особняком «БМВ». Оценил свою «красавицу», стараниями умельцев-слесарей обретшую прежний ухоженный вид.
— Ваше хозяйство? — спросил равнодушно, косясь на ржавый раздолбанный рыдван, которым, должно быть, пользовались еще Ной с сыновьями. — Бедновато, бедновато.
— Да уж как есть, — ответил Жигулов. — У нас ведь со спонсорами не густо.
— А что так? — усмехнулся Конякин. — Или родная милиция уже стране не нужна стала? Коммунизм наступил? Григорьев матернулся беззвучно, демонстративно отвернулся, принялся рассматривать проплывающий по Кольцевой дороге пестрый автопоток.
— Давайте ближе к делу, — пресек развитие щекотливой темы Жигулов, подзывая понятых. — Гражданин Конякин, вам знакома какая-нибудь из этих машин? — и указал на выстроившиеся в ряд «БМВ».
— Конечно, — кивнул тот, не переставая улыбаться. — Та, что в середине. Это моя машина. Ее угнали три дня назад.
— Прекрасно. Пожалуйста, вместе с нашим сотрудником, в присутствии понятых, осмотрите машину и составьте перечень повреждений. Конякин засмеялся.
— Ой, бросьте, нашли и ладно.
— Осмотрите, пожалуйста, машину, — твердо не то попросил, не то приказал Жигулов. Ему вдруг стало неприятно. Сбывались слова Владимирыча и адвоката. Похоже, Конякину было плевать на машину, которая стоила под сотню тысяч долларов. Он скорее всего уже успел поставить на ней крест. Нашли? Прекрасно. Не нашли бы — в петлю бы не полез.
— Ну если вы настаиваете… — Конякин подошел к «БМВ», постоял рядом несколько секунд, обернулся. — Нормально все. Претензий не имею. Можно ехать?
— Сначала протокол, — Жигулов раскрыл кожаную папку, в которой носил чистые бланки. — И расписочку. Что все на месте, машина не повреждена.
— Само собой, — Конякин улыбнулся по-приятельски, подошел. — Сколько вся эта бодяга займет? Минут в десять уложимся?
— Ну что вы, Георгий Андреевич. Полчаса минимум.
— Слушай… Тебя как звать-то?
— Жигулов Анатолий Сергеевич. Следователь. Двести сорок второе отделение.
— Толя, значит. Слушай, Толя, мы оба люди взрослые, серьезные. Ну к чему нам эту байду разводить, а? Тачка в порядке, претензий у меня нет. Что там надо оплатить, я оплачу. По таксе, без базара. — Конякин, похоже, и сам не замечал, как переходит на привычный стиль разговора. — Давай сделаем так. Ты меня сейчас отпускаешь, а завтра я подскочу к тебе в отделение, подмахну нужные бумажки, ну и рассчитаемся, как положено, идет? Жигулова коробило это панибратски-покровительственное «Толя». Тем не менее он старался не обострять ситуацию. Весь день шел наперекосяк, еще и сейчас?.. Увольте. Потерпит как-нибудь. Ну недополучил человек в свое время ремнем по заднице — теперь уж не исправишь. Поздно. Так стоит ли глотку драть, нервы себе портить?
— Боюсь, не получится, — терпеливо ответил он. — Возникнут проблемы с машинами-«двойниками» для опознания. Эти-то еле нашли.
— О чем разговор, Толя, — понимающе кивнул Конякин. — Я своим ребятам скажу, они подгонят. Две, три, пять. Сколько надо, столько и будет.
— Дело не в этом. Существуют процессуальные нормы…
— Ой, брось, — Конякин поморщился, потянул из кармана пиджака пухлый бумажник. — При чем тут нормы? Нормы какие-то… Я же сказал, все оплачу. Сколько?
— Дело не в деньгах, — старательно сдерживаясь, ответил Жигулов.
— А в чем же?
— Существует закон…
— Ты законник, что ли? — перебил досадливо Конякин и, быстро посмотрев на циферблат массивных золотых часов, добавил: — Ладно, давай так. Вместо меня заместитель останется. Он твои бумажки и подмахнет. Годится? А то ведь, пока я тут автографы раздавать буду, бабки уплывут. Серьезные бабки, на вторую такую же хватит, — и безразлично двинул подбородком в сторону найденной «БМВ». В его поведении, манере говорить, интонациях, жестах сквозило такое безграничное пренебрежение ко всем, собравшимся сейчас на площадке, что Жигулов почувствовал прилив настоящей злобы.
— Значит, договорились? — Конякин, повернувшись к «Вольво», позвал: — Миша! Иди сюда. — Из салона иномарки выбрался молодой очкарик в строгом костюме, белоснежной рубашке и при галстуке. — Это и есть мой заместитель, — объяснил Конякин. — С ним и договоритесь. Ну что, Толя, все утрясли? Я поехал?
— Одну минуточку, — глуховато остановил Конякина Жигулов. — Мне очень жаль, но вам все-таки придется остаться. По закону, в протоколе, равно как и в расписке, должна стоять именно ваша подпись. Никаких замов. На лице Конякина отразилось недоумение.
— Ах да, — словно спохватившись, он раскрыл бумажник. — Понял. Обещанная премия. Штуки тебе хватит? Долларов, само собой, не рублей. Проделал он это легко, на глазах у всех, ни на секунду не усомнившись: сейчас этот мент вытянется в струнку и, отдав ему честь, начнет выплясывать лезгинку.
— Неправильно поняли, Георгий Андреевич, — изо всех сил стараясь сдерживаться, ответил Жигулов. — Вам придется присутствовать при составлении протокола лично.
— Слушай, — Конякин снова взглянул на часы, — давай короче. На какую сумму ты рассчитывал?
— Мне очень жаль, — твердо ответил Жигулов, глядя ему в глаза. Конякин несколько секунд выдерживал взгляд, затем убрал бумажник, достал из кармана пальто богатый портсигар, демонстративно выудил из него сигарету, не спеша закурил.
— Надо же, — пробормотал негромко, адресуя слова только Жигулову. — В первую нашу встречу ты мне показался умнее.
— Со мной это бывает, — не без сарказма согласился Жигулов. Проснувшийся «ногастый волк» резвился вовсю.
— Как фамилия-то твоя, говоришь?
— Жигулов. Анатолий Сергеевич, — с удовольствием повторил тот. — Следователь. Двести сорок второе отделение. Вы лучше запишите, Георгий Андреевич, а то ведь, не ровен час, забудете.
— Не забуду, Толя, не волнуйся. Что, решил на характер взять?
— Простите? — насмешливо отозвался Жигулов. — Я по фене, знаете, как-то не очень… Это опера у нас спецы, а мне, кабинетной крысе, когда было грамоте обучаться?
— Ну понятно. По-мирному решать вопрос ты не хочешь.
— Да я-то хочу. Это у вас времени нет, чтобы по-мирному.
— А хочешь, Толя, я тебе докажу, что твой закон — говно? И сам ты — такое же говно, как твой закон. Хочешь? Вот я завтра часиков в десять утра позвоню своему хорошему знакомому, генералу Сигалову. Слыхал про такого? Слыхал, конечно. Он у вас в МВД большой начальник. А в одиннадцать ты лично, без всяких протоколов и расписок, подгонишь эту вот «бээмвушку» к моему подъезду. А потом еще поднимешься ко мне в квартиру и попросишь прощения. Хорошенько попросишь, с душой. — Конякин улыбнулся недобро. — Как тебе, Толя, такая перспективка? Григорьев уловил краем уха кусок разговора, повернулся, прищурясь, уставился на Конякина. Тот даже не смутился.
— Вообще-то у меня на утро другие планы, — задумчиво проговорил Жигулов. — Столько дел. Одно не успеваешь закончить, а тут уже куча других наваливается. Вот и приходится крутиться.
— Блатуешь, значит? — Тонкие губы Конякина изогнулись в презрительной усмешке. — Ну давай, поблатуй пока. Посмотрим, как ты завтра запоешь.
— Да уж. Слух у меня, как у тетерева. Когда я пою, на это стоит посмотреть. Конякин отвернулся и зашагал к «Вольво». Его зам, Миша, выжидательно смотрел на хозяина. Но тот лишь махнул рукой. Поехали, мол. Парень послушно забрался на переднее сиденье.
— Георгий Андреевич, — окликнул Жигулов. — Как машину-то оформлять? Как «отказняк»? Тот даже не оглянулся. Забрался на заднее сиденье «Вольво». Иномарка, мягко заурчав движком, сделала круг по площадке и умчалась в темноту. Проводив ее взглядом, Жигулов повернулся к понятым:
— Извините, товарищи, за беспокойство. Спасибо. Вы свободны. Те покорно зашагали прочь, вполголоса обсуждая между собой разыгравшуюся только что сцену. К Жигулову подошел Боря Григорьев, постоял рядом, сплюнул на асфальт, поинтересовался с безразличием, плохо скрывающим злость: