Всхлипывая, Риз поднимается на ноги. Даже сияние ее волос потускнело, как если бы она таяла на глазах.
– Возвращайся в комнату, – шепчу я. – Я отнесу дробовик в конюшню и тоже приду.
Она кивает и, кажется, собирается что-то сказать – возможно, извиниться за свои слова, – но потом разворачивается и, натянув капюшон, исчезает в рассветном мареве.
Пробраться в конюшню оказалось настолько просто, что я всю дорогу оглядывалась, ожидая, что Уэлч выйдет из тени и приставит револьвер к моему лбу. Но если вернуться в спальню было легко, то Риз… С Риз-то и начались трудности.
Когда я вхожу в комнату, она сидит на моей койке, держась за раненое плечо, и секунду я просто смотрю на нее, на то, как свет играет на ее коже. Это ее жизнь развалилась на части, не моя. Но мне придется собирать нас заново.
– Эй, – говорю я. – Ты как, нормально?
Она фыркает и качает головой.
– «Нормально»?
– Прости, глупый вопрос. – По крайней мере она со мной разговаривает. Я прохожу дальше и закрываю за собой дверь. – Давай сделаем что-нибудь с твоим плечом.
Она не отвечает, и тогда я обхожу ее и тянусь к своей подушке. На ней до сих пор есть наволочка, хотя почти все наволочки мы перешили в подобие покрывал. Я вытаскиваю подушку и разрываю наволочку вдоль бокового шва.
– Не думаю, что оно совсем выскочило из сустава, – говорю я, хотя мы обе знаем, что злится она не из-за плеча. – Я сделаю перевязь, чтобы снизить нагрузку.
Я помогаю Риз согнуть руку у груди и оборачиваю вокруг наволочку. Я склоняюсь над ней, чтобы завязать узел, и замираю, когда она нервно вздыхает и утыкается лбом мне в грудь.
– Что с ним случилось? – шепчет она.
– Я не знаю, – говорю я. – Он провел в лесу много времени. – Я хочу сказать, что он не такой, как мы. Токс поглотила его целиком – так она не поступала ни с одной из нас.
Я украдкой провожу большим пальцем по ее затылку, а потом падаю рядом на кровать.
– Может, завтра получится сделать тебе нормальную перевязь. Или достать обезболивающее.
Она не отвечает – я не уверена даже, что она дышит. Я не позволю ей раствориться в себе. Я не позволю токс победить.
Я протягиваю руку и слегка сжимаю ей колено. Просто чтобы утешить, напомнить, что я рядом. Но она резко отодвигается.
– Риз?
– Не надо, – говорит она, и я вздрагиваю, когда она вскакивает на ноги и проводит по лицу серебряной рукой. – Не делай так.
– Прости. Надо было спросить.
– Нет, вообще, – говорит Риз, и, когда она поворачивается и смотрит на меня, я вижу маску спокойствия, прикрывающую смятение. – Остановись, Гетти.
– Ладно, – говорю я, примиряюще поднимая руки. Нам нужно успокоиться, и тогда мы придумаем, как все исправить. – Все хорошо.
– Нет, не хорошо, – рявкает Риз. – Ни хрена тут хорошего нет. – Она произносит эти слова безжизненно, как будто почти сдалась, и меня накрывает паника, потому что я не могу потерять еще и ее. – Я не знаю, как нам быть дальше, после того что ты сделала.
Нет, я не могу ее потерять, но я не могу бесконечно придумывать новые оправдания. И у меня не так много терпения, чтобы бесконечно оправдываться за то, что я спасла нам жизнь.
– Другого пути не было, – говорю я. Сжимаю кулаки так, что ногти глубоко впиваются в кожу. – Вопрос стоял просто: или он нас, или мы его, и я приняла единственно возможное решение.
– И что теперь, – ее голос сочится ядом, – мне нельзя злиться из-за того, что мой отец умер? Что токс изувечила его до такой степени, что тебе пришлось его убить?
Я вскакиваю на ноги и – не знаю почему, от злости или из чистого отчаяния, – завожусь так, что меня трясет.
– Нет, – говорю я, – тебе нельзя злиться из-за того, что я спасла тебе жизнь.
Риз прищуривается. Я готовлюсь к тому, что последует за моими словами. Я никогда не встречала человека, который любил бы драться, как она, и не знаю никого, кто мог бы ее превзойти. Но она молчит. Наконец Риз медленно вздыхает, и ее плечи расслабляются.
– Думаешь, я этого хочу? – спрашивает она. Она охрипла, и я с трудом разбираю слова; на нас обеих резко наваливается чудовищная усталость. – Мы не выбираем, что именно причиняет нам боль.
Кровь шумит у меня в ушах, ужас медленно сдавливает кольцами грудь. Пожалуйста, пожалуйста, не делай того, о чем я думаю.
– Риз, – начинаю я, но она мотает головой.
– Я понимаю, что ты сделала. Я думаю, что ты поступила правильно. Но я все равно зла. – Она пожимает здоровым плечом. – Что тут еще сказать?
На секунду я снова оказываюсь там, в темноте, и моя жизнь снова в моих руках. Другого пути не было. Я должна была убить или погибнуть сама. И с ощущением, будто я вырываю собственное сердце, как вырвала сердце мистера Харкера, я говорю:
– Наверное, ничего.
Она кивает. Внутри все сжимается, когда я вижу, как она стирает со щеки слезу.
– Да, вот именно.
За последние несколько дней она раскрылась мне. Теперь я вижу, как она закрывается снова. Снова отгораживается стеной, снова избегает смотреть мне в глаза. Все это разом возвращается, когда она говорит:
– Можешь остаться здесь. Я займу одну из свободных спален.
Она ждет, что я стану спорить. И, будь она Байетт, я бы знала, что сказать. Я бы нашла в ее броне слабую точку. Но в броне Риз слабых точек нет.
– Хорошо. – Я горжусь тем, что у меня не сорвался голос. Но я не могу позволить ей уйти, пока не удостоверюсь, что она понимает. – Мне жаль, что так вышло. Я хочу, чтобы ты это знала.
Единственным источником света служат ее волосы, и ее лицо выглядит странно и незнакомо, как в тот день, когда я увидела ее впервые. Ее больше нет. Она здесь, но ее больше нет.
– Да, я знаю. – И за ней закрывается дверь.
Глава 15
Байетт
Они отдергивают занавеску и вкатывают его
Его каталка напротив моей на нем тоже ремни и я знаю кто это знаю только меня здесь больше нет
Туман в голове я лежу на воде я на море и не чувствую ничего чувствую только как они колют меня и берут кровь
Тедди вот про кого я забыла
Мальчикам вход воспрещен сказала я ему поцеловала его разрушила его жизнь а я ведь даже не пыталась
Когда же ты научишься говорит мне мама
Она снова у окна снова смотрит на меня и на ней костюм как на врачах когда она появляется и пропадает
Есть вещи поважнее твоих хотелок говорит она
Как ты себя чувствуешь
Мы с Гетти на крыше у нее повязка на глазу и мы делаем вид что ее нет и я говорю как ты себя чувствуешь и она говорит
Уже поменьше болит
И я радуюсь а потом она смотрит на меня и мне сложновато привыкнуть к ее новому лицу но она привыкла а значит мне тоже придется и она говорит
У тебя вроде все отлично Байетт
Она говорит отлично как будто имеет в виду что-то еще но я не понимаю и просто пожимаю плечами и
Ну да
Вот что я говорю
Свет глаза слезятся они всегда слезятся они слишком чувствительные я никогда не могла расширить зрачки у окулиста и кто-то нависает надо мной я моргаю контуры становятся четче
Паретта
Мотаю головой пытаюсь увернуться но она говорит что-то я не понимаю что
Тест они хотят провести тест
Моя рука движется
Я пытаюсь положить ее на место вернись я не хочу но нет прокол трубка и яркие желтые руки
Я открываю рот и кричу но звука нет только движение воздуха и что это в моей капельнице прозрачное втекает в меня
Я не могу сопротивляться
Потянуть напрячь растянуть и Тедди где же Тедди во мне что-то во мне что-то прохладное и сладкое
Его здесь нет
И меня тоже
Мягкий прилив
Волны
Берег на Ракстере у школы до токс
Я одна но не совсем я чувствую что сзади бегают и смеются и болтают другие и ничего страшного что я одна потому что стоит мне обернуться и они будут здесь
Но я не оборачиваюсь
В воде краб неподвижный и яркий и я наклоняюсь так что колени касаются воды не джинсы а юбка в клетку такая мягкая как будто я никогда не переставала ее носить
Краб смотрит на меня
Я смотрю на краба
Он заплывает мне прямо в руки и он сухой
Я сплю меня тут нет и я это знаю но я держу краба и разглядываю его блестящий панцирь в котором отражаются кусочки меня
сотни маленьких меня
и все говорят с возвращением а потом
Краб дергается и его клешни медленно чернеют
Сперва клешни а потом весь панцирь тело черное лапы черные мои ладони черные предплечья черные
Я пытаюсь выбросить его но не могу а вода вокруг черная и берег черный и если я отпущу его то исчезну
Если я потеряю его то исчезну
Я знаю это точно, как всегда бывает во сне
все черное все все и ох
Я просыпаюсь
Сперва вокруг тихо. В голове наконец проясняется, и я вижу, что в палате никого нет. Никто не идет. Может, они получили то, что хотели, а может, поняли, что никогда не получат.
– Привет.
Я приподнимаю голову и вижу Тедди, полулежащего в кровати. Он побледнел и осунулся, но улыбается. На нем медицинский костюм – такой белый, что больно смотреть.
– Они пробовали другое лекарство, – говорит он. – Вирус, который мог бы убить то, что в тебе сидит, но твое тело его отторгло.
Я снова смотрю в потолок, когда он продолжает:
– То, что в нас сидит. Я хотел сказать, то, что в нас сидит.
Помолчав немного, он встает, подходит к моей кровати и отстегивает ремни. Они мне больше не нужны. Мы оба это знаем.
– Нормально? – спрашивает он.
Я киваю. Открываю рот и похлопываю по горлу.
– Погоди-ка. – Он достает из шкафа маркерную доску, устраивается в постели рядом со мной, вкладывает мне в руку маркер, и мы задаем вопросы, на которые у нас скоро не будет времени.
Как твоя фамилия
– Что?
Мою ты знаешь
– Мартин.
Знаешь что говорят про мужчин у которых вместо фамилии еще одно имя
– Нет.