Мы проходим мимо углового кабинета директрисы, и я останавливаюсь как вкопанная. Прежде дверь была нараспашку, но теперь кто-то прикрыл ее, оставив небольшую щель. В щель я вижу ящик с едой, а потом кто-то проходит мимо, закрывая мне обзор. Это директриса, больше некому. И она запасает еду – еду, которая понадобится нам, если мы хотим уплыть с острова.
Дверь не заперта, но, когда я пытаюсь ее открыть, она ударяется во что-то изнутри и останавливается.
– Прошу прощения, – доносится из кабинета негодующий голос. Это действительно она. – Вам сюда нельзя.
Еще немного, и я рассмеюсь ей в лицо. Как будто это имеет значение.
Я толкаю дверь снова, и она медленно приоткрывается. Я моргаю, привыкая к яркому свету солнца, который льется в высокие окна кабинета. Напротив меня вырисовывается силуэт директрисы – сгорбленной, с растрепанной прической.
Она стоит над упаковкой из нескольких бутылок с водой, а рядом, у древнего рабочего стола, возвышается пирамида ящиков, которые я узнаю: в них еда и полезные вещи, украденные из кладовой – украденные у нас. Поверх ящиков навалены пакеты с медицинскими инструментами, которые раньше присылал флот: дорожные аптечки, пачки бумаги, записи из лазарета и охлаждающие контейнеры вроде того, что я нашла в лесу.
Как давно она все это запасала? Как давно начала думать только о себе?
Я загораживаю собой Риз, потому что не намерена больше ее отпускать, но она оттесняет меня в сторону, и мне хватает одного взгляда на директрису, чтобы понять почему. Налитые кровью глаза, трясущиеся пальцы. С надломленным смехом она теребит край рубашки.
– Девочки! Я вынуждена попросить вас уйти, – говорит она, и я слышу, как дрожит ее голос. Она боится. Боится нас.
– Что это? – спрашиваю я. – Что вы делаете со всеми этими ящиками? Они наши.
Она вытирает ладони о брюки и вычищает из-под ногтей крупицы засохшей крови так, словно изо рта у нее не лезет блестящий розоватый гной.
– Ничего, просто составляю опись.
Гнев захлестывает меня, накрывает с головой.
– Ничего? – повторяю я. – Как в кабинете музыки?
Риз тянется ко мне, но я отталкиваю ее руку и подлетаю к директрисе. Та шарахается назад и врезается в стену, и мне приходится призвать на помощь все свои силы, чтобы остановиться и не наброситься на нее.
– Вы нас заперли! – кричу я. – Вы пытались нас убить!
– Нет! – У нее бегают глаза. – Нет, это не так! Я хотела вам помочь. – Она слабо улыбается. – Все, что я делаю, я делаю ради вас.
У меня за спиной раздается смешок Риз.
– Не лгите. Если бы вы хотели нам помочь, вы бы начали делать это еще давно.
– Я не понимаю…
– Да бросьте. – Я отступаю на шаг, пропуская вперед Риз, чье лицо светится холодным предвкушением. – Между нами, девочками. Можете не стесняться.
Директриса молчит, и Риз кивает.
– Тогда я скажу, что я думаю. А думаю я, что вы все это время собирались сбежать. Что вы с самого начала продумали план отступления. На случай, если нас не вылечат, верно? Но они бросили вас, и поэтому вам понадобилась я.
– Все было не так.
– Так объясните нам, как все было.
– Мы еще несколько лет назад поняли, что что-то происходит, – запинаясь, начинает директриса. – Зимы становились теплее, а ирисы цвели круглый год, и они попросили – я имею в виду Кэмп-Нэш, флот и ЦКЗ – они попросили разрешения провести на острове пару-тройку тестов. Но ничего похожего на токс мы не ожидали. Клянусь, мы не думали – я не думала, – что такое может случиться.
Это ложь, и мы обе это понимаем. Она знала. Знала, что что-то не так, еще до начала токс. И ничего не предприняла.
– Хотите сказать, вы не думали, что сами окажетесь в опасности, – говорит Риз. – Но мы – нами можно было рискнуть, так? Отец всегда говорил, что вы ставите неправильные цели, что вам нельзя доверять, и теперь я понимаю почему.
Смерть за смертью, ложь за ложью. С меня довольно. Довольно этих противоборств, довольно тайн, которые выплескиваются из нас потоками крови. Я хватаю Риз за рукав и тяну, пока она не оборачивается.
– Пойдем, – говорю я. В первую секунду я не уверена, что она меня услышала, но потом что-то меняется в ее лице: черты смягчаются, словно ее мысли возвращаются откуда-то из другого места. – Пусть сама разбирается с тем, что натворила.
Риз мотает головой.
– Она могла нас спасти. Она могла вышвырнуть этот сраный газ в океан.
Я знаю. Я тоже могла.
Я делаю глубокий вдох, игнорируя тошноту.
– Но сейчас мы можем спасти себя сами. Пожалуйста, Риз, пойдем.
Она косится на директрису – та дрожит, наблюдая за мной беспомощно распахнутыми глазами.
– Если она хоть пальцем шевельнет, клянусь, я…
– Она не будет, – перебиваю я. – Так ведь?
– Конечно, – говорит директриса, судорожно кивая.
Риз вздыхает, и напряжение немного отпускает ее. Она расслабляет плечи и наклоняет голову.
– Поищи еду, – говорит она мягко. – А я возьму воду.
– Спасибо, – говорю я. – Мы быстро, обещаю.
Директриса жмется к стене, растопырив пустые ладони, так что я отворачиваюсь – пусть за ней следит Риз, если захочет. У книжного шкафа во всю стену стоит холщовый рюкзак, уже наполовину заполненный коробками с патронами, поверх которых лежит пистолет. Я беру пистолет, проверяю предохранитель и передаю его Риз. Может, у нее и повреждено плечо, но я никогда раньше не стреляла из пистолета, и у нее получится лучше. Возможно, она даже вспомнит, чему я ее учила.
Она прячет пистолет за пояс джинсов и приседает на корточки у бутылок с водой. Пластиковая упаковка вскрыта, и несколько бутылок вывалились на пол.
– Ты возьми вон то, – она кивает на коробку рядом со мной, полную упаковок вяленого мяса и крекеров. – А я захвачу несколько сигнальных шашек. И аптечку.
Я под завязку набиваю рюкзак едой. Странно: на дне коробки лежит стопка бумаг, словно директриса упаковала в дорогу школьные записи. Я достаю их и пролистываю, а Риз заглядывает мне через плечо, но шрифт слишком мелкий, а глаз болит, так что я просто заталкиваю их поглубже в рюкзак. Посмотрю позже.
Риз возвращается к воде, но через пару секунд зовет меня, и я, сощурившись, смотрю на нее. Она держит в руке бутылку с открытой крышкой.
– Что?
– Ее уже открывали. Кольцо сорвано.
Я припоминаю, как директриса стояла над бутылками, когда мы вошли. В руках у нее что-то было. Я поворачиваюсь к ней, стараясь поймать ее взгляд, но она смотрит прямо перед собой.
– Только одна?
Риз берет другую бутылку из упаковки и скручивает крышку.
– Эта тоже.
Я подползаю к ней, и мы вместе проверяем остальные бутылки. Каждая, все до единой, открываются легко, и на каждой сорвано кольцо.
– Черт, – говорю я, но Риз уже на ногах и надвигается на директрису.
– Что вы с ними сделали? – тихо спрашивает она.
Пол под моими коленями влажный, и вода пропитывает джинсы. Директриса что-то сделала с бутылками, но что?
Я подношу одну из бутылок к свету. Сперва я ничего не вижу, но потом… Осадок на дне, россыпь крупиц черного пороха.
Риз замолкает, когда я проношусь мимо нее. Директриса пытается увернуться, но я цепляю ее пальцами за карман на брюках и подтягиваю к себе. Я права – я знаю, что я права, и хотела бы, чтобы это было для меня неожиданностью, но все это мне уже знакомо. Все повторяется снова.
– Гетти, – говорит Риз, – что такое?
Директриса пытается вывернуться, но я вдавливаю плечо ей в грудь, прижимая ее к стене.
– Проверь патроны, – говорю я. – Сама увидишь.
– Я не хотела никому зла, – молит директриса. – Я только хотела помочь.
– О, – говорит Риз у меня за спиной. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что она нашла. Часть патронов вскрыта, как учили нас старшие девочки из ружейной смены. Я не знаю, кто и как впервые обнаружил, что щепотка пороха может сделать с телом, зараженным токс. Никто не рассказывал, а я не спрашивала. Но я знаю, что умирать от такого будешь медленно – как будто погружаясь в сон, с той только разницей, что этот сон наполняет тебя болью.
– Вы насыпали в воду порох, так? – говорю я. Мое лицо так близко, что слюна брызжет ей на щеку.
Прежде чем я успеваю увернуться, она берет мое лицо в ладони и смотрит на меня сверху вниз, и чем ласковее становится ее взгляд, тем сильнее сжимаются ее руки.
– Послушай меня, – говорит она. – Так будет лучше для вас.
– Отпустите ее, – говорит Риз, но директриса словно не слышит.
– Они уже в пути, Гетти. Истребители с авианосца. – Она понижает голос, почти шепчет. – Ты знаешь, на что они способны.
Еще бы. Дело не в том, о чем говорили на базе. А в том, о чем не говорили. И это молчание было красноречивее любых слов.
Я отбрасываю ее руки и отступаю назад.
– Почему сейчас? У них было полтора года. Что изменилось?
– Внутри исследовательской группы кто-то заразился, – говорит она. – А кто-то из вас, девочек, нарушил карантин.
Я призываю на помощь все силы, чтобы не упасть, потому что вина обрушивается на меня и тянет на дно, но мне нельзя этого показывать. Нельзя, чтобы директриса узнала, что это были мы.
– Слишком слабые перспективы, слишком велик риск, – продолжает она. – Они не могут вылечить токс. Если бы у них была возможность проводить больше экспериментов…
– Экспериментов? – Ее слова задевают в памяти какую-то струнку, но я никак не могу ухватить мысль; закрываю глаз и проматываю события последних дней, пока не добираюсь до нужного воспоминания. Уэлч на причале, перед смертью. Они хотели проводить испытания на вас, сказала она, но я им не позволяла.
– Уэлч была на нашей стороне, – говорю я. – Верно?
Директриса хмурится.
– Я не знаю, из кого состоит «ваша» сторона, Гетти, но мисс Уэлч была категорически против того, чтобы подвергать эксперименту всё тело, если это могло привести к излишним страданиям. – Она нервно улыбается. – Лично я считаю, что она ошибалась. Теперь это очевидно вдвойне.