Перед нами скалы. Риз хмурится, поглядывая на берег, и на несколько шагов отступает от деревьев.
– Почти пришли, – говорит она, и я киваю. Главное – не давить на нее. Она найдет то, что ищет.
Мы продолжаем путь. Мышцы напряжены, рюкзак с каждым шагом становится все тяжелее. Вокруг тихо, как будто все на острове попряталось от того, что случилось в школе. Когда медведь покончит с тем, что осталось от нас, он переключится на других животных. Мы должны покинуть остров, пока здесь не началась резня.
Внезапно Риз останавливается и указывает куда-то вперед.
– Вон там.
Между двух высоких каменных глыб протоптана тропа, и я могу различить полосу берега, которая покрыта водорослями, выброшенными волнами. А на песке лежит облепленная морскими желудями и поросшая мхом белая лодка.
Мы спускаемся по тропе к берегу, притормаживая на скользких от воды камнях. Риз протягивает руку и помогает мне сохранить равновесие.
Тропа обрывается, не доходя до воды, и нам приходится прыгать. Ботинки вязнут в песке, оставляя быстро исчезающие следы. На горизонте виднеются черные очертания материка.
– Садись. – Риз указывает на один из камней. – Надо перевязать тебе руку.
Я сажусь и передаю ей рюкзак, в который сунула аптечку. Повязка, которую сделала мне Джулия, едва прикрывает половину раны на ладони, и, когда Риз открывает аптечку, у меня вырывается вздох облегчения: внутри лежит белоснежный эластичный бинт.
Она берет мою руку в свои, вращая плечом, чтобы расслабить мышцы. Снег – легкий, но липкий – падает мне за воротник и щекочет шею, и я натягиваю капюшон, пока она разматывает мою импровизированную повязку.
– Ну ты даешь, – говорит она, осторожно ощупывая ладонь. – Ты ее хотя бы чувствуешь?
– Местами.
Она расправляет бинт и заново перевязывает мне руку, не касаясь тех мест, где кровь уже начинает пропитывать белое полотно.
– А шевелить можешь?
Я дергаю большим пальцем, и Риз, улыбаясь, отпускает мою руку.
– Хорошо, – говорит она. – Еще поживем.
Она встает и убирает аптечку в рюкзак. Я смотрю ей за спину, на бледные очертания материка.
– Он кажется таким далеким.
– Миль тридцать до берега. – Сощурившись, она вглядывается в горизонт. – А что потом, как доберемся?
– Нам нужно в Кэмп-Нэш, – говорю я твердо. – Байетт должна быть там, и я ее не оставлю, даже если она и правда умерла.
– Гетти…
– Нет, я не могу ее бросить. Ты не понимаешь.
Риз отворачивается.
– Вообще-то понимаю.
Ну конечно. Ее отец. Я подавляю приступ тошноты.
– Прости, я не хотела… – Я задираю голову и смотрю, как падает снег. – Не думай, что я забыла. Или что я считаю, что все нормально. Я знаю, что ты злишься, и знаю, что эта злость уляжется нескоро, и я тебя понимаю.
– Я злюсь, – медленно говорит Риз. – Но почти этого не чувствую. Я знаю, что эта злость еще вернется, но мне тоже есть о чем жалеть. – Она косится на меня, на мое горло, и я вспоминаю ощущение от сжимающей его серебряной руки. Это было неделю назад, но кажется, будто прошли годы. – Сейчас есть вещи поважнее.
У меня вырывается смех облегчения на грани с плачем, и Риз наклоняется, касаясь меня плечом.
– И одна из таких вещей – лекарство, – продолжает она. – Никто его не ищет. Теперь мы это знаем.
– Может, мы найдем что-нибудь в Кэмп-Нэше, – говорю я. А потом вспоминаю Уэлч на причале и то, что она сказала о моих родителях. И то, что я сказала об отце. – А возможно, кто-нибудь нам поможет.
Риз хмурится.
– Кто, например?
– Мой папа. – Интересно, в Норфолке ли он до сих пор. Возможно, его перевели куда-то еще. Как они с мамой живут теперь, думая, что я мертва? – Он из флота. Не из Кэмп-Нэша, но он может что-то знать, и, боюсь, это все, на что мы можем сейчас надеяться.
Риз молчит, и я отворачиваюсь. Я знаю, что она думает о своем отце, и жду, пока она соберется с силами.
– Хорошо, – наконец говорит она. – Сначала Байетт, потом лекарство.
Я застегиваю рюкзак, а Риз быстро переворачивает лодку и подтаскивает к воде. Я вижу заржавевший подвесной мотор, который чудом держится на корме.
– Он работает? – спрашиваю я. – Или придется грести? Тридцать миль – это не шутки.
– Должен работать, – говорит Риз. – И отец всегда держал в ящике запас топлива.
Я наблюдаю за ней, пока она проверяет весла и на всякий случай укладывает их поперек сидений. Мощная волна подбрасывает лодку, и я отскакиваю назад. Я дочь морского офицера – там, откуда я родом, ходят на судах покрупнее. Устойчивых и широких, без смоляных заплат на корме.
Риз смеется; ветер треплет ее косу, и у меня сжимается сердце. Над нами собираются облака, и утреннее солнце касается воды. Скалы стонут под порывами ветра, и я никогда не отпущу Ракстер, как бы далеко ни оказалась. И он никогда не отпустит меня.
– Залезай. – Риз протягивает мне рюкзак. – Я нас вытолкну.
Я забираюсь в лодку и усаживаюсь лицом к берегу, крепко держась за планширь. Риз толкает лодку, пока не заходит в воду по колено, и я чувствую, как у меня бунтует желудок, когда лодку начинает болтать из стороны в сторону.
– Осторожно, – говорит она. – Я запрыгиваю.
Она делает последний шаг, отталкиваясь посильнее, и наваливается на планширь. Лодка накреняется, и Риз перебирается через борт. Меня обдает брызгами, и я отшатываюсь.
– Готово, – говорит она, падая на скамью напротив. – Все нормально?
– Ты вылила в лодку половину океана.
Она закатывает глаза.
– А кроме этого?
– Нормально.
Волны уже толкают нас назад к берегу, и Риз, поправив рычаг мотора, дергает трос. Ничего не происходит, но она пробует снова и снова; наконец мотор с ревом оживает, выплевывая фонтан брызг, и мы трогаемся с места.
– Ну вот, – говорит Риз, и за шумом двигателя я с трудом могу ее расслышать. – Поплыли.
Берег удаляется. Риз не оглядывается.
Глава 25
Мы идем вдоль северного побережья. Риз не запускает мотор на полную мощность, чтобы сэкономить топливо, и мы движемся медленно, а мимо скользит берег, и снег кружит мягкими вихрями. Деревья выстроились в ряд, как спички, а когда солнце поднимается выше, берег сменяется болотом. Примерно в полумиле до этого мы проходим мимо выступающего над водой причала.
Здесь двигаться становится сложнее, песчаные отмели выныривают в самых неожиданных местах. Я прищуриваюсь, высматривая на берегу туристический центр. Сразу за ним дно резко уходит вниз, а потом начинается открытый океан.
Вскоре я уже могу его разглядеть. Здание ютится на северной окраине острова, отрезанное от топи густым перелеском. Внешне оно напоминает жилой дом с кровельной плиткой, крыльцом с видом на океан и приземистой пристройкой с дальнего края, появившейся лет десять назад, когда совет по туризму решил осовременить здание. Сейчас оно выглядит почти бесформенным, как будто накрыто брезентом.
Я выпрямляюсь. Потираю глаз, жмурюсь и снова смотрю. На крыше торчит антенна, но остальная часть здания действительно скрыта под брезентом, и его края трепыхаются на ветру.
– Стой, – говорю я, и Риз, щелкнув выключателем, заглушает мотор.
– Что такое? Там никого не должно быть.
Брезент не укрывает центр целиком, но с такого расстояния деталей не разглядеть. Я видела, как подобным образом здания защищают на время дезинфекции. Но зачем это делать здесь?
И тогда все встает на места. В ту ночь от дома Харкеров отплыла лодка, но она направилась не в Кэмп-Нэш. Она поплыла сюда.
– Мы думали, что они на материке, – говорю я. – Флот, ЦКЗ. Но они все это время были на Ракстере. – Я поворачиваюсь к Риз. – Вот с кем разговаривала Уэлч. У них здесь пост. Сама подумай. Они не могли привезти зараженный материал на материк.
– И вместо этого направили подразделение сюда. – Риз хмурится. – Звучит логично. Но ведь они могли заразиться сами.
– Они пошли на риск. – Променяли собственную безопасность на доступ к материалам. Доступ к нам. – Когда они готовы испытать лекарство, они просят живую испытуемую. И получают ее. – Я подаюсь вперед, и лодка накреняется. – Байетт там. Я уверена.
Риз обводит лодку вокруг мыса и направляет ее к причалу. Тросов для швартовки давно нет, и веревки у нас тоже нет, так что мы заплываем на отмель, закапываясь носом в ил.
Она пропускает меня вперед и придерживает лодку, пока я выбираюсь на берег. Вода мутная, и я не вижу дна, но здесь должно быть неглубоко. Я перебрасываю ноги за борт, и лодка накреняется, когда я переношу вес тела через край. А потом я, оттолкнувшись от лодки, прыгаю в камыши, и на моих ногах смыкается ледяная вода.
Вода доходит всего до середины голени, но сегодня холодно, гораздо холоднее, чем когда-либо. Я дрожу и напоминаю себе, что бежать на берег рано: нужно придержать лодку, чтобы Риз могла вылезти.
Она забрасывает рюкзак на здоровое плечо и соскальзывает в воду легко, как будто делала это тысячу раз – не сомневаюсь, что так оно и есть. Она заходит за корму и толкает лодку, а я тяну за нос. Вместе мы вытаскиваем ее на берег, на пару футов выше уровня воды.
Путь до туристического центра лежит в основном через топь, в которой почти негде спрятаться до самых деревьев, скрывающих центр. Мы идем пригнувшись, в стороне от деревянного настила, окруженные москитами и болотной вонью, исходящей от припорошенной снегом земли. Так безопаснее, но меня бросает в жар, кожа зудит, а над губой проступает пот. Может, самолеты не прилетят, и никого не эвакуировали, и они еще там.
На границе зрения что-то постоянно движется. Я то и дело слышу щелчок предохранителя. Когда у меня под ногой ломается камыш, я дергаюсь и падаю на колени. Они идут. Конец, это конец.
– Эй.
Я лишь надеюсь, что все случится быстро, что они просто пустят мне пулю в лоб. Я не буду сопротивляться, я это заслужила, только, пожалуйста, не заставляйте меня ждать.
– Гетти, господи, ты вся пылаешь.
И тут я чувствую на лбу чью-то ладонь и с силой зажмуриваюсь. Риз, это Риз, и я, уронив подбородок на грудь, позволяю ей усадить себя на влажную и мягкую землю.