Как-то раз Корри решила прогуляться по берегу озера и посмотреть, как продвигается строительство лодок. Вдруг ее кто-то окликнул:
– Миссис Прайс! Неужели это вы?
Корри обернулась и увидела, как ее догоняет Евлалия Бенраш. На ней была черная строгая блузка, подол юбки покрывал густой слой засохшей грязи. В качестве верхней одежды она носила мужскую стеганую куртку, которая была ей настолько велика, что рукава доходили до кончиков пальцев.
– Миссис Бенраш! Вот так встреча!
Корри не могла скрыть своего удивления.
– Да, это я. Мне удалось благополучно перейти через перевал, и как только сойдет лед, я собираюсь взять билет на пароход и отправиться вверх по реке до Секл Сити, где в больнице находится мой муж. Мне ужасно опротивело это грязное, многолюдное поселение. Я с нетерпением жду возможности уехать отсюда. Уверена, что по крайней мере половина этих омерзительных людей не умеют или не считают нужным пользоваться отхожим местом.
Последнюю фразу Евлалия Бенраш произнесла злорадным шепотом. Потом придирчиво осмотрела Корри с головы до пят.
– Я вижу, вы носите мужскую одежду. Что касается меня, я под страхом смерти не надела бы на себя брюки. Женщина должна всегда оставаться женщиной. Вы ведь путешествуете не одна, не так ли? Я еще на «Алки» подумала, что это не может быть так.
– Я… нет.
– Что же, вы едете с подругой?
– Нет, не совсем. Я… я наняла одного человека, который согласился отвезти меня вверх по реке.
Губы Евлалии Бенраш вытянулись в прямую тонкую линию.
– Мужчина. Я так и думала. Так, значит, мне не показалось, когда я пару дней назад видела, как вы входили в палатку с мужчиной. Я подумала тогда, что обозналась. Ведь на пароходе вы производили впечатление порядочной женщины.
Евлалия Бенраш придала своему лицу выражение, демонстрирующее, что с нынешнего момента Корри отказано в чести принадлежать к этой категории.
– Это был мистер Хилл, человек, которого я наняла…
Корри сконфуженно и сбивчиво пыталась объясниться.
– Мужчина – он мужчина и есть. Это вольные пташки, которые не имеют никаких моральных принципов. Но ведь для проститутки это безразлично, не так ли?
С этими словами миссис Бенраш подобрала заляпанный грязью подол своей юбки и ушла, гордо подняв голову. А Корри смотрела ей вслед, обескураженная и покрасневшая от стыда.
Наступила середина мая. Резкое потепление вызвало настоящее нашествие москитов – бедствие, которому нет равных на Севере. Куайд и Корри вынуждены были закрываться москитной сеткой и мазаться патентованным репеллентом, чтобы как-то существовать.
Корри все труднее было делить крышу с Куайдом. Он, надо отдать ему должное, относился к ней с братской нежностью и тактичностью, беспрекословно освобождая Корри от своего присутствия, если у нее возникала необходимость переодеться или вымыться. Несколько раз он имел серьезный разговор с мужчинами, которые проявляли слишком большой интерес к Корри. Однажды даже пришлось пригрозить пистолетом, что возымело моментальное действие.
Если совместное житье с Корри и стоило Куайду каких-нибудь усилий, то он тщательно скрывал это. Корри же постоянно чувствовала присутствие Куайда рядом: массивность его тела, грубую жизнерадостность, тяжелый взгляд его мужественных глаз, так непохожих на глаза Эвери. Корри изучила его привычки, заранее знала, Что может его развеселить, что – расстроить. Она знала теперь, что он имеет обыкновение спать, подложив руку под голову, что иногда его мучают ночные кошмары, тогда он страшно вскрикивает во сне.
По большей части его стоны и крики бывали неразборчивы, но однажды Корри абсолютно отчетливо услышала, как Куайд произнес жуткие слова: «О Боже! Огонь! Огонь!» Он заметался по кровати, размахивая руками так сильно, что Корри испугалась, как бы он не задел ее. Она потрясла его за плечо.
– Куайд! Куайд, проснитесь. Это только кошмар, страшный сон.
– Что?
Куайд очнулся и сел в постели. В мерцающем свете печки Корри увидела, что его глубокие глаза широко раскрыты и абсолютно бессмысленны, а руки сжаты в кулаки.
– Это я – Корри. Вам приснилось что-то страшное. Ложитесь обратно, Куайд.
Он продолжал бессмысленно смотреть на нее.
– Куайд, вы слышите, это был только страшный сон. Все хорошо.
Наконец он послушно лег обратно и заснул. Наутро Корри напомнила ему ночное происшествие.
– О чем вы?
Куайд рассеянно взглянул на нее и взял в руки котелок, в котором обычно сбивал тесто для оладий. Потом сердито пробурчал:
– Страшные сны снятся детям, которые боятся темноты и привидений.
– В таком случае вы тоже боитесь привидений. Потому что ночью вас мучил какой-то кошмар. Я слышала, как вы кричали что-то об огне.
Куайд молча продолжал сбивать тесто, потом спросил:
– Хотите, я добавлю сюда протертых абрикосов. Вам будет это полезно.
– Мне все равно. А вы избегаете ответа на вопрос. Насколько я могу судить, вам постоянно снится один и тот же кошмар. И каждый раз вы размахиваете кулаками, как будто хотите кого-то убить. Это… Это как-то связано с той обожженной брошью, с которой вы никогда не расстаетесь?
– Корри, мы же с вами договорились, что вы не вмешиваетесь в мои дела, а я – в ваши.
– Если вы спите бок о бок со мной и при этом страшно кричите и молотите в воздухе кулаками, это перестает быть только вашим делом. Не удивлюсь, если в один прекрасный момент вы нечаянно убьете меня и даже не проснетесь.
Куайд отставил тесто в сторону. Потом достал из кармана брошь и положил на раскрытую ладонь. Казалось, на обожженной позолоте неведомым образом запечатлелись ненависть и страх смерти.
– Посмотрите на нее, Корри. На эту девушку с камеи. На ее лицо, безмятежное и умиротворенное, даже несколько строгое.
– Кто это, Куайд? Кто была женщина, которая носила эту брошь?
– Она не успела стать женщиной. Ей не исполнилось и восемнадцати. Она не дожила до своего последнего дня рождения всего несколько дней. Это я ей подарил брошку.
– Она была…
– Она была прекрасна, Корри. Правда, иногда она могла быть сердитой – на тот образ жизни, к которому ее принуждали. Она хотела быть свободной, хотела стать писательницей, как я. А ее держали взаперти дома, заставляли выйти замуж по расчету, за нелюбимого человека.
Наступило молчание, потом Куайд продолжил:
– Хотя лучше всего я помню ее ребенком. У нее были светло-каштановые волосы, похожие на ваши, такие же густые и тяжелые. Она была чудесной девочкой, резвой, ни секунды не могла усидеть на месте, все время находила себе какие-нибудь дела: играла в куклы, крутила обруч, возилась с собакой.
– Кто она была?
– Моя сестра – Ила. Она сгорела заживо в отцовской конторе. Удалось выяснить, что поджигателем был клерк отца, он украл большую сумму денег и хотел замести следы, спалив конторские книги. Это случилось в субботу утром, и он не предполагал, что в конторе может кто-нибудь быть. Ила сидела в задней комнате и печатала на машинке. В тот день она поссорилась с матерью…
Глаза Куайда повлажнели. Корри прошептала:
– Извините меня. Я не знала.
– Вы когда-нибудь задумывались над тем, что чувствует человек, когда сгорает заживо? Ведь это ужас! Я не могу избавиться от этой мысли, я живу с ней долгие годы. Они сказали, что на полу был разлит бензин, сначала загорелся подол ее юбки, а потом она вспыхнула, как факел. Она кричала. Господи, как она кричала…
Лицо Куайда побелело и стало цвета рисовой бумаги, на лбу выступила испарина.
«Сгореть заживо». У Корри перехватило дыхание. Она подошла к Куайду и коснулась его руки.
– Куайд, вы должны перестать об этом думать. Как это ни ужасно, все уже позади. Все в прошлом.
Куайд отрицательно покачал головой.
– Нет, Корри, не в прошлом. Все будет в прошлом только после того, как я найду этого человека и убью его.
– Куайд, нет…
Корри испуганно попятилась от него. Куайд рассматривал брошь со всех сторон, поворачивая ее на свету.
– Когда я держу в руках эту камею, мне кажется, что Ила по-прежнему со мной, что она смотрит на меня. Тогда я чувствую тот страх, муку, ненависть, которые она перенесла, ощущаю ее последнее, предсмертное желание жить. Я даже слышу ее крики, Корри. И это самое страшное.
Корри дрожала и не отрываясь смотрела, как Куайд бережно прячет брошь в карман.
– Я буду носить с собой эту вещь, пока не найду убийцу Илы, кем бы он ни был. И когда он умрет, Ила обретет покой. Это все, что я могу для нее сделать теперь.
Май был в полном разгаре. К визгу пил и стуку топоров добавился далекий грохот снежных лавин, устремившихся с вершин к подножию гор. Куайд предупредил Корри, чтобы она была осторожна во время своих лесных прогулок и не подходила близко к нависающим глыбам снега и льда. Теперь это было небезопасно. Корри ответила, смеясь, что в предупреждениях не нуждается, одной лавины с нее достаточно.
Однажды утром она проснулась с тяжелой головой. Всю ночь она видела во сне Матти Шеа, предсказывающую ей судьбу. Она быстро оделась за ширмой, которую ей соорудил Куайд, и выползла из палатки.
Восходящее солнце раскрасило небо в желтые и розовые тона. День обещал быть безоблачным. Корри задумалась об Эвери и о том, скоро ли они встретятся. Потом ее мысли перенеслись к Ли Хуа. Как ее нога? Наверное, она уже в Сан-Франциско. Интересно, вернется ли она к своей работе в доме Стюартов? Как ее встретит тетя Сьюзен?
Солнце потихоньку поднималось над горизонтом и вдруг мгновенно осветило горный ледник. Алмазы, рубины, аметисты, тысячи драгоценных камней ослепительно засверкали в его лучах.
Корри замерла от восторга. Через секунду она поняла, что не в силах вынести такую красоту в одиночестве. Она бросилась к палатке.
– Куайд! Идите сюда! Это потрясающе! Я никогда не видела такой красоты!
Куайд вышел и остановился рядом с ней. Они долго не отрываясь любовались открывшимся зрелищем. Вокруг разливалась такая тишина, что казалось, все люди на мгновение оторвались от своих дел и забот и замерли в восхищении.