— Малек.
Малек. Как Алек, только чертовски сексуальнее.
— Почему ты в моей спальне, Малек? Чего ты от меня хочешь?
— Ничего, — мгновенно отвечает он.
Его глаза рассказывают совсем другую историю.
Наши взгляды встречаются. Моя кожа воспламеняется. Мое сердце, голова и чрево взрываются огнем.
Из-за двери доносится голос. — Девочка, с тобой там все в порядке? Мне показалось, я слышал голоса.
Это Паук.
Черт! Это Паук!
Я поворачиваю голову к двери и кричу: — Я в порядке, спасибо. Спокойной ночи!
Когда я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Малека, его уже нет. Занавески перед закрытыми французскими дверями слегка колышутся, затем снова успокаиваются и висят неподвижно.
Я сижу и смотрю на них, ошеломленная.
Он призрак. Или вампир. Или инопланетянин, который может проходить сквозь твердые предметы.
Или плод моего чрезмерно активного воображения, что имело бы гораздо больше смысла.
С резкостью в голосе, которая предполагает, что он может силой ворваться внутрь, если я не подчинюсь, Паук говорит: — Открой, девочка.
Я беру паузу, чтобы собраться с мыслями, затем сбрасываю покрывало и босиком бреду по ковру к двери. Я отпираю ее, открываю и прислоняюсь плечом к краю, щурясь от яркого света в коридоре.
Напряженный и подозрительный, он заглядывает мимо меня в темную комнату. — С кем ты разговаривала?
Вместо ответа я уклоняюсь. — Почему ты подслушивал у моей двери? Ты шпионишь за мной?
Тактика срабатывает. Его щеки краснеют, и он отводит взгляд. Взволнованно он говорит: — Нет, девочка. Я просто ... э-э ... хотел проведать тебя. Убедитесь, что ты была в безопасности.
—А почему бы и нет? Что-то случилось?
Он оглядывается на меня и качает головой, но я чувствую его нерешительность.
—Выкладывай. В чем дело?
Он проводит рукой по волосам, смотрит в пол, запускает палец под воротник рубашки. — То, что произошло ранее.
Когда я пыталась рассказать Слоан о том, что видела Малека в дамской комнате ресторана, он это имеет в виду. Когда она унизила меня перед всеми, назвав лгуньей.
Жар поднимается к моей шее, я натянуто говорю: — Я не хочу говорить об этом, спасибо.
Он смотрит на меня со странным выражением лица. Его голос звучит приглушенно. — Ты сказала он.
—Прошу прощения?
—Когда ты открыла дверь в дамскую комнату и спросила меня, не видел ли я, как кто-то выходил. Сначала ты назвала этого человека "он". И ты казалась дезориентированной.
Мое сердце ускоряет свой ритм. — К чему ты клонишь?
Он пристально смотрит на меня, мускул на его челюсти напрягается. — С тобой в дамской комнате был мужчина, девочка?
— Ты бы поверил мне, если бы я сказала, что так оно и было?
Он рассматривает это как тихий удар, затем кивает.
Не знаю почему, но от этого мне хочется плакать. У меня сжимается грудь, я отворачиваюсь, моргая. — Спасибо. Но сейчас это действительно не имеет значения.
Паук тихо говорит: — Да, девочка. Так и есть. Через мгновение он подсказывает: — Посмотри на меня.
—Я не могу. Я слишком занята, пытаясь притвориться, что не расстроена, чтобы ты не подумал, что я сумасшедшая.
— Я не думаю, что ты сумасшедшая. Но я думаю, ты достаточно гордая, чтобы впредь не доверять мне, потому что мне пришлось рассказать твоей сестре правду о том, что я видел.
— Нет, я понимаю. Ты просто делал свою работу.
Он, кажется, этим недоволен, переминается с ноги на ногу и снова проводит рукой по волосам. Он выдыхает и сжимает затылок. Затем он качает головой, как будто принял какое-то решение.
После грубого откашливания он говорит: — Я позволю тебе вернуться в постель. Извини за беспокойство.
Затем он поворачивается и уходит по коридору, бормоча что-то себе под нос на гэльском.
Я возвращаюсь в постель и долго лежу без сна. Наконец-то я засыпаю прерывистым сном без сновидений, время от времени просыпаясь от запаха кедра и сосновых иголок, от тумана, обволакивающего стволы древних деревьев в темном, залитом лунным светом лесу.
Когда я встаю утром, на подушке у моей головы лежит одинокая белая роза на длинном стебле.
12
Райли
В течение следующих двух дней ничего не происходит. У меня нет таинственных полуночных посетителей, больше нет бывших мертвецов, безголовых боссов мафии обнаруживают живыми и невредимыми после пожара на складе, и никто не дарит мне конверт, полный Бенджаминов, в туалете, чтобы попытаться заставить меня бросить мотыжную жизнь и начать все сначала.
Я сижу взаперти в своей спальне, пытаюсь работать и стараюсь не думать о Малеке.
Первое мне удается гораздо лучше, чем второе.
На третий день я спрашиваю Паука, не отвезет ли он меня в город, чтобы я могла поработать в кафе. Я не могу больше ни минуты плавать в огромном пустом аквариуме гостевой спальни, жадно глотая воздух и мечтая еще раз вдохнуть пьянящий аромат сосновых иголок.
Немедленный ответ Паука — категорическое —Нет.
Он поймал меня на кухне, куда я стала пробираться в неурочное время, чтобы стащить еду из холодильника в надежде, что мне не придется сталкиваться с кем-либо из персонала и терпеть их уничтожающие насмешки.
В своей голове я создала целую десятисезонную сагу Netflix о том, что все ирландские телохранители говорили обо мне за моей спиной с тех пор, как ушли Слоан и Деклан.
Это отвратительно. Даже если только два процента из этого правда, я больше никогда не смогу встретиться с ними лицом к лицу.
Я не тревожусь по натуре, но меня легко унизить. Даже незначительная ошибка заставляет меня хотеть умереть от стыда, если она совершена публично.
— Пожалуйста? Говорю я, пытаясь казаться обаятельной и неотразимой. — Я должна выбраться из этого места. Здесь слишком тихо. Я схожу с ума. Мне нужно немного шума и болтающих людей вокруг, чтобы я могла сосредоточиться.
Паук сурово смотрит на меня. — Приказ таков, ты остаешься здесь, девочка.
— Приказ. Правильно. Я делаю паузу, поджимаю губы и изучаю его стальную внешность на предмет трещин.
Он решительно говорит: — Нет.
— Что? Ты даже не знаешь, что я собирался сказать.
— Что бы это ни было, это связано с тем, что я делаю то, чего не должен делать по твоей просьбе.
— Я бы никогда не попросила тебя сделать что-то, из-за чего у тебя могут быть неприятности.
Когда он просто стоит и смотрит на меня свысока, скрестив руки на груди, я говорю правду.
—Ладно, я бы, наверное, так и сделала, но если бы ты попал в беду, обещаю, мне было бы неловко из-за этого. Как насчет того, чтобы мы просто покатались по кварталу с включенным радио? Я уверена, что нам позволено сделать это.
Он хихикает, качая головой. — Ты так похожа на свою сестру.
—Скажи это еще раз, и я врежу тебе по твоему большому черепу.
Он притворяется оскорбленным. — Мой череп невелик!
Я смеюсь над этим. — Да, это так. Он такой же огромный, как и остальное.
Он смотрит на меня, медленно приподнимая брови.
Мое лицо решает, что пора придать ему приятный яркий оттенок томатно-красного. — Я не это имела в виду.
—Нет? Значит, остальная часть меня маленькая?
Он дразнит меня, придурок. Пора сменить тему.
—Как насчет библиотеки? Я уверена, Деклан согласился бы, что в библиотеке я была бы в безопасности, верно?
—Мы никуда не поедем.
—Хорошо. Если ты мне не поможешь, я убегу. Я уверена, что это не доставит тебе никаких неприятностей.
На самом деле я не это имела в виду. Я просто драматизирую, потому что добиваюсь своего. Я разворачиваюсь и ухожу с тарелкой куриных крылышек, которую нашла в холодильнике.
Десять минут спустя Паук стучится в дверь моей спальни.
—Да?
Он просовывает голову. — Все в порядке, девочка. Пошли.
Сидя на полу, скрестив ноги, я оживляюсь. — Правда?
—Да, действительно.
Я минуту пожевываю крылышко, размышляя, затем качаю головой. — Это мило, но я всего лишь пошутила насчет побега. И я действительно не хочу втягивать тебя в неприятности.
Он хихикает. — Ты не будешь. Я получил разрешение взять тебя на эту увеселительную прогулку.
—От Деклана?
—Да. Его ухмылка такая широкая, что почти ослепляет. — Если кто-то и знает из первых рук, как женщина Келлер может до смерти надоесть мужчине, когда ей чего-то хочется, так это он.
Отставляя тарелку с крылышками, я бормочу: — Да, держу пари, что так и есть, и вскакиваю, чтобы собрать свои вещи.
Десять минут спустя мы выезжаем через большие железные ворота, и я в режиме полноценного допроса. Очевидно, свобода делает меня разговорчивой.
— Итак, как долго ты работаешь на Деклана?
— Долгое время.
— Это тяжелая работа?
— Зависит от того, что вы подразумеваете под тяжелой.
— Тебе обязательно убивать людей?
Он бросает на меня косой взгляд, означающий "Конечно".
— О, вау.
Я на мгновение задумываюсь о том, какой облом, должно быть, иметь это в своей должностной инструкции, затем отпускаю это, потому что я ничего не могу с этим поделать.
Я не из тех, кто зацикливается на вещах, которые нельзя исправить.
— Ты хотел быть гангстером, когда был маленьким? И не давай мне косвенного ответа. На этот раз я хочу конкретики.
Я могу сказать, что он пытается не рассмеяться. — Косвенного?
— Да, косвенного.
— Я знаю, что это значит, девочка. Просто иногда меня забавляет твой выбор слов.
Обидевшись, я язвительно говорю: — Значит, я фанатка слов. Подай на меня в суд.
— О, не злись. Какое твое любимое слово?
Это ставит меня в тупик. Я обдумываю это некоторое время, пока мы едем, проезжая мимо еще более гигантских поместий, расположенных за запертыми воротами и высокими живыми изгородями. Бермуды, кажется, полностью населены параноидальными богачами.
—Serendipity (в переводе с анг. интуитивная прозорливость, счастливый случай)