Он свирепо смотрит на меня. Судя по тому, как выпучиваются его глаза, его голова может взорваться в любую секунду.
Вместо этого он спускается с крыльца и прячется за деревьями.
Я не вижу его снова до следующего утра.
30
Maл
Я бы никогда не взял ее, если бы знал, что с ней будет столько проблем.
Она все перевернула. Вся моя жизнь была перевернута с ног на голову крошечным демоном-беспризорником и ртом размером с ее яйца.
Она меня не боится.
Она думает, что я ее друг.
Она благодарит меня за все, хотя должна была бы кричать на меня в ярости или ужасе.
Я ничего из этого не понимаю.
Я смотрю на ее спящую фигуру. Она свернулась калачиком в постели на боку, подложив руки под щеку, и выглядит обманчиво ангельской.
Я знаю, что это уловка. За милой, невинной внешностью скрывается 600-килограммовая горилла с железной волей.
За исключением моей курносой "Беретты", я никогда не встречал ничего настолько маленького, но в то же время такого свирепого.
Я тихо выхожу из спальни и закрываю дверь, сопротивляясь желанию оставить ей записку с сообщением, когда вернусь.
Три часа спустя я сижу в московском отеле "Ленин" и смотрю на Паука в баре.
Он смотрит в свой бокал, игнорируя пышногрудую женщину слева от него, которая продолжает пытаться привлечь его внимание. Несколько других женщин за соседними столиками тоже поглядывают в его сторону, но он, кажется, не обращает на них внимания.
Он расстроен. Потягивает виски. Погружен в свои мысли.
Я знаю, о чем он думает.
Вернее, о ком.
У демона-беспризорника есть раздражающий способ удерживать внимание мужчины в заложниках.
Я сажусь на табурет справа от него. Он смотрит на меня, делает двойной дубль, затем вскакивает на ноги, рыча.
— Нажми на курок, и ты никогда ее не найдешь, — спокойно говорю я пистолету, который он тычет мне в лицо.
Женщина слева от него кричит и падает со своего барного стула. Другие посетители следуют за ней, когда она выбегает. Тогда остаемся только я, Паук и бармен, который наливает мне двойную порцию водки.
Он ставит её передо мной и качает головой двум охранникам, которые как раз входят, предупрежденные о неприятностях быстрым исходом толпы.
Они бросают на меня один взгляд, разворачиваются и уходят обратно.
Иногда хорошо быть гангстером.
— Присаживайся, Паук.
Взбешенный, он кричит: — Где она, черт возьми?
—Где-то в безопасном месте. Присаживайся.
Я вижу момент, когда он решает выстрелить мне в ногу, а не в лицо. Прежде чем он успевает, я вскакиваю на ноги и приставляю дуло пистолета к его подбородку.
К сожалению, у него хорошие рефлексы. Он не роняет оружие, не отступает назад и не совершает никаких других тактических ошибок.
Он просто отвечает тем же, тыча дулом своего "Глока" мне под челюсть.
Мы стоим вот так, сцепив локти, с заряженным оружием, готовые разнести друг другу головы, пока он не произносит сквозь стиснутые зубы: — Она жива?
— Да. И не благодаря тебе.
— Где ты ее держишь?
— Не трать мое время на глупые вопросы.
— Я должен убить тебя, черт возьми!
— Возможно. Но если ты это сделаешь, она умрет с голоду. Одна. Это действительно то, чего ты хочешь?
Он яростно ругается по-гэльски. Очевидно, ему требуется каждая капля самообладания, чтобы не нажать на курок.
— Ты ей нравишься, ты знаешь.
Застигнутый этим врасплох, Паук моргает. — Что?
—Это единственная причина, по которой ты сейчас не мертв. Она просила меня не убивать тебя. Даже после того, как ты всадил ей пулю в живот, она все еще говорила, что ты ее друг. Если подумать, это действительно что-то другое. Лично я, если бы потерял почку, селезенку и два литра крови, мое настроение было бы немного менее снисходительным.
Он облизывает губы и переступает с ноги на ногу. Грубым голосом он говорит: — Позволь мне отвезти ее домой.
— Она дома. Она моя.
Его глаза вспыхивают от ярости из-за всех тех ужасных вещей, которые, по его воображению, я с ней сделал. — Ты больной ублюдок!
— Давай же. Ты ранишь мои чувства.
— Она этого не заслуживает! Она невиновна!
— Ты думаешь, я этого не знаю?
— Тогда отпусти ее!
Я смотрю ему в глаза, уже зная ответ, прежде чем задать вопрос. — Ты бы отпустил ее, если бы она была у тебя?
Он сжимает челюсти. Его лицо краснеет. Он снова проклинает меня, на этот раз по-английски, используя креативно красочный язык.
— Так я и думал. Скажи мне, тебя послал твой босс, или эта маленькая спасательная операция была твоей идеей? Я не могу представить Деклана, пускающегося в такое отчаянное, обреченное на провал путешествие.
— Где. Черт возьми. Она.
— Это становится утомительным. Ты хочешь, чтобы я что-нибудь передал ей перед уходом?
Он еще глубже упирается дулом пистолета мне в шею и рявкает: — Ты никуда не пойдешь.
Этот ирландец упрям, как кровавое пятно. Несмотря на мою склонность ненавидеть его, я ловлю себя на том, что восхищаюсь его решимостью.
— Последний шанс. Ты не хочешь, чтобы я передал извинения?
— Отдай ее мне. Она для тебя никто!
— Нет искренних слов о том, как тебе жаль, что ты чуть не убил ее?
— Это был несчастный случай! Это должен был быть ты!
— Но это была она. Ты выстрелил ее. Теперь она моя. Я вижу, что тебе нелегко дается и то, и другое, и это хорошо. Ты заслуживаешь страданий. И я аплодирую твоему упорству, но если ты не покинешь Москву в течение двенадцати часов, тебя похоронят здесь.
Я позволяю себе легкую невеселую улыбку. — Мое обещание пощадить тебя не распространяется на остальную Братву.
Он собирается возобладать над здравым смыслом и нажать на курок, чтобы покончить со мной, когда его глаза затуманиваются. Он моргает и качает головой, пытаясь сосредоточиться, но его зрачки не слушаются.
Когда он покачивается на ногах, я выхватываю у него пистолет и засовываю его за пояс.
Он прислоняется к перекладине, хватается за нее для равновесия, моргает, пытаясь прояснить зрение.
— Что ты со мной сделал? Хрипит он.
— Ничего ужасного. У тебя будет ужасно болеть голова, когда ты проснешься. Купи что-нибудь от этого в аэропорту. И тебе действительно не стоит принимать напитки от незнакомцев в чужой стране. Ты никогда не знаешь, что может быть в них. Или кто заплатил им, чтобы они подсыпали это туда.
Он все еще проклинает меня, падая.
Я мгновение наблюдаю за ним, лежащим без сознания на спине на полу.
Затем я вручаю бармену сложенную пачку наличных, допиваю свою водку и возвращаюсь домой.
31
Райли
Еще до того, как я открываю глаза утром, я осознаю, что Мал лежит рядом со мной.
Если его жар не выдавал с головой, то гигантская эрекция, упирающаяся в мое бедро, выдала.
— Не волнуйся, — шепчет он мне на ухо. — Я не собираюсь тебя трахать.
Возможно, это мое воображение, но я могу поклясться, что за этим предложением последовало невысказанное пока.
Начинаю учащенно дышать и судорожно глотать.
Когда мне удается взять себя в руки, я шепчу: — Я думала, ты злишься на меня.
— Я злился. Я пережил это.
— Где ты был?
— Тебе интересно? Ты волновалась?
— Нет. Я просто не знала, что сказать По, когда он появился, разыскивая тебя.
Через мгновение он усмехается. — Лгунья.
Я открываю глаза и тут же жалею, что сделала это. Он не только лежит рядом со мной, он со мной под одеялом. Он обнажен выше пояса.
И его большая рука снова собственнически ложится на мой живот. Под моей футболкой, прижатая к моей обнаженной коже, его ладонь горит. Его прикосновение обжигает мне душу.
Иисус, сядь за руль. Я за рулем пьяная.
Мал вдыхает воздух рядом с моими волосами. Его голос становится хриплым. — Ты, блядь, понятия не имеешь, что со мной происходит, когда ты так дрожишь.
— Пожалуйста, перестань произносить слово на букву "F".
— Я слишком наслаждаюсь твоей реакцией на это, чтобы остановиться.
— Почему ты со мной в постели, если это не так, хм...…ты знаешь.
Он намеренно говорит мне на ухо: — Не собираюсь ли я трахнуть тебя?
Я зажмуриваю глаза. Пальцы на ногах непроизвольно поджимаются.
Его смех низкий и довольный. — Я с тобой в постели, потому что это удобно. Потому что мне нравится лежать рядом с тобой. Потому что я хочу быть здесь.
Черт возьми, от него вкусно пахнет. И он хорош на ощупь, такой теплый и сильный.
И он жесткий.
Везде.
Он нежно проводит большим пальцем по моему шраму. — У тебя сегодня сильно болит?
— Не так сильно. Больше похоже на тупую боль.
— Ты принимала свои лекарства прошлой ночью перед сном?
— Да.
— Хорошая девочка. После паузы он говорит хриплым голосом: — Ты делаешь это намеренно?
Я выпаливаю: — Я ничего не могу с собой поделать, меня трясет!
— Это больше похоже на дрожь. Дрожь по всему телу.
— Если бы ты перестал говорить таким тоном, со мной все было бы в порядке!
— Каким тоном?
— Этот сексуальный тон!
Он говорит что-то по-русски, что звучит непристойно, затем хихикает, когда моя дрожь усиливается.
Я пытаюсь встать, но он перекидывает свою ногу через мою и притягивает меня обратно к себе, переворачивая так, что мой живот прижимается к его животу. Я кладу голову ему под подбородок и прячу лицо у него на груди, пока он смеется надо мной.
Поглаживая рукой вверх и вниз по моей спине, он дает мне время успокоиться, прежде чем поцеловать в шею и снова заставить меня учащенно дышать.
Он бормочет: — Почему ты такая пугливая? Я сказал, что не собираюсь тебя трахать.
— Это твоя борода.
— Что?
— Твоя борода.
Кажется, он сбит с толку. —А что насчет её?
— Это щекотно.
За полсекунды он превращается из растерянного в обжигающе горячего бога секса, хрипло говоря: — И ты бы хотела почувствовать щекотку между бедер, не так ли?