—Потому что люди используют слово "очаровательный", только когда говорят о маленьких животных. Я похожа на маленького зверька, по-твоему?
Он прищуривает глаза и рассматривает меня. — Немного похожа на шевротейну (прим. шевротейны, или мышевидные олени, являются миниатюрными четвероногими копытными).
— Что, черт возьми, такое шевротейн?
— Они похожи на лесное существо из сказки. Размером они примерно с кролика, но напоминает оленя. У них большие уши, тощие ножки и милые маленькие носики. Вместо рогов у самцов крошечные, похожие на клыки бивни. Некоторые люди называют их мышивидными оленями.
Я свирепо смотрю на него. — У тебя есть желание умереть?
— Они очаровательны!
— Скажи это слово еще раз. Я бросаю вызов.
— Я думаю, если бы ты могла увидеть крошечные, похожие на клыки бивни, ты бы изменила свое мнение.
— Да, бивни и большие гребаные уши звучат супер очаровательно!
Он заливается смехом, лежа с закрытыми глазами, откинув голову на подушку, и его руки крепко сжимают меня. Он смеется так сильно, что сотрясает нас обоих и кровать.
Я ворчу: — Смейся, придурок. Выбрось все это из головы. Потому что, как только я возьму в руки мачете, тебе больше не будет смешно.
Он перекатывает меня на спину и крепко целует в губы. Ухмыляясь от уха до уха, он говорит: — Ты же не собираешься меня кромсать.
— О, да? Назови мне хоть одну вескую причину!
Его взгляд смягчается. Как и его голос, когда он говорит: — Я тебе слишком нравлюсь.
Выражение его лица заставляет мое сердце замирать, а желудок сжиматься. Я отворачиваюсь, чтобы он не видел, как я таю. — Ты в порядке? — Я думаю.
Он осыпает нежными поцелуями всю мою шею и ключицу. – Я тоже думаю, что ты в порядке, — шепчет он мне на ухо.
Только мы оба знаем, что он на самом деле говорит.
Он перекатывается на бок, прижимая меня к своему плечу и переплетая свои ноги с моими. Я обхватываю пальцами его мускулистую икру и удовлетворенно вздыхаю.
— Теперь я хочу кое-что сказать.
От его смешка волосы у меня за ухом шевелятся. — Правда? Я не могу себе представить.
— На самом деле, есть пара вещей.
— Подожди. Мне нужно морально подготовиться. Хорошо, продолжай.
— Хорошо, что ты такой красивый. Но твой характер нарушает все договоренности. Как я уже говорила ... Паук.
Все тепло покидает его, как будто его бросили в чан с ледяной водой. Его тело напрягается, а голос становится жестким.
— Я больше никогда не хочу слышать, как ты произносишь имя другого мужчины в моей постели.
Я знаю, что это неправильно, что я нахожу его сексуальным, когда он собственник. Неправильно, неправильно, неправильно, и все же чертовски правильно.
И тут я подумала, что стала освобожденной.
— Отлично. С этого момента я буду называть его Арахнидом. Доволен?
Он рычит: — До сих пор я относился к тебе спокойно, детка, потому что ты еще не полностью исцелилась. Но я вспомню всю твою болтовню, когда ты исцелишься. Тогда ты пожалеешь.
А может, и нет. Судя по жару в его голосе, я получу огромное удовольствие от любого наказания, которое он запланировал.
Игнорируя его сексуальную угрозу, я говорю: — Ты сказал мне, что накачал его наркотиками. С ним все в порядке?
—Да.
Это кратко. Сердито. По сути, это три буквы, иди ты нахуй.
Я наклоняю голову и целую его в подбородок. — Прости. Я не пытаюсь тебя разозлить.
— Ты хреново с этим справляешься.
— Ты завидуешь Па..-Арахниду? Потому что в этом нет необходимости.
— Любой, кто хочет то, что принадлежит мне, находится в моем дерьмовом списке.
Что принадлежит мне.
Я на мгновение закрываю глаза, позволяя этому проникнуть в меня. — Между нами ничего нет. Никогда не было.
— Может быть, не для тебя.
Мне любопытно, почему он так уверен, но не осмеливаюсь спросить. Я имею в виду, я храбрая, но это определенно не тот холм, на котором я хочу умереть.
Он огрызается: — Следующая гребаная тема.
— Хорошо. Э-э…
Он поднимает голову и сердито смотрит на меня. — Что?
— О, успокойся, Халк. Это не имеет отношения к другому мужчине.
Похоже, он мне не верит. Он по-прежнему не моргает.
Вздыхая, я говорю: — Я подумала, тебе будет интересно узнать, что я на Depo-Provera.
—Это лекарство?
Прежде чем я успеваю ответить, он приподнимается на локте и смотрит на меня сверху вниз, громко говоря: — Ты принимаешь таблетки по рецепту, о которых я не знаю? Почему ты мне не сказала? Я мог бы достать их для тебя! Ты могла бы принимать их все это время!
— Maл..
— Господи, Райли, ты должна сказать мне, что тебе нужно, или я не смогу тебе этого дать. Что бы ты ни думала, я не умею читать мысли!
Я протягиваю руку и, улыбаясь, глажу его по бороде. — Ты психопат.
— Не пытайся выпутаться из этого с помощью флирта.
Это заставляет меня улыбнуться шире. — Только ты мог подумать, что женщина, называющая тебя психопатом, флиртует.
Он хмуро смотрит на меня, поджав губы и раздув ноздри, ожидая объяснений.
Я тихо говорю: — Это противозачаточное средство. Укол. Я говорю тебе это только для того, чтобы тебе не пришлось беспокоиться о том, что я могу забеременеть.
Гнев исчезает. Чем он заменяется, я не могу сказать чем, потому что никогда раньше не видела такого выражения лица.
Через мгновение он только говорит: — О.
— Хорошо, то, как ты это только что сказал? Это заставляет меня думать, что, возможно, у тебя есть генетически модифицированные суперсперматозоиды, которые смеются над противозачаточными средствами, пролетая мимо них по пути к оплодотворению яйцеклеток.
— Нет. Я имею в виду, да, моя сперма, очевидно, супер, но нет, всему остальному.
После минутного изучения тыражения его лица я говорю: — Потому что ты говоришь, что твои сперматозоиды не смеются. У твоих сперматозоидов спокойное сучье лицо, как и у тебя.
Его брови взлетают вверх. — Прости?
— Не ввязывайся в драку.
— Драка?
— Если тебе нужно определение, это именно то, чем ты сейчас занимаетесь.
— Я не участвую в гребаной драке!
— Конечно. Позвольте мне просто подождать секунду, пока мои лопнувшие барабанные перепонки заживут, и мы сможем продолжить это обсуждение.
На его лице сменяется несколько тыражений — ярость, веселье, неверие, — затем он переворачивает меня на живот и быстро шлепает по голой заднице пять раз подряд.
Это шокирует.
Жестко, жгуче и шокирующе, в первую очередь из-за того, как сильно это меня заводит.
Жар разливается по моей коже. У меня такое ощущение, что моя попа горит. Затем и все остальное во мне тоже, потому что Мал смотрит на мое лицо с голодом в глазах.
— Тебе это понравилось.
Его голос стал низким и сиплым. Он наблюдает за мной, облизывая губы, как хищник перед сочной трапезой.
Мое сердце колотится, я говорю, задыхаясь: — Мне придется разбить свой ответ на две части, потому что, во-пертых, нет, мне это не понравилось. Мой мозг судит нас обоих очень строго. Мой преподаватель женских дисциплин из колледжа тоже. Но, во-вторых, черт возьми, это было горячо.
—Тебя никогда раньше не шлепали?
Я недоверчиво смотрю на него. — Кто посмеет отшлепать мышиного оленя с крошечными, похожими на бивни, клыками?
Улыбка, расплывающаяся на его лице, совершенно развратна. Он растягивает слова: — Чего еще ты никогда не делала?
— Не твое дело, Ромео.
Он проводит ладонью по моему горящему заду и нежно целует меня в плечо. Приблизив рот к моему уху, он шепчет: — Тебе нравилось, когда моя рука сжимала твое горло, да?
Я вспоминаю, как мы занимались сексом на полу в гостиной. Я приписала интенсивность этого переживания нападению медведя, но, возможно, то, что он сжал мою шею, тоже имело к этому какое-то отношение.
Я кончила так сильно, что увидела звезды.
Он также сделал это, когда вломился на конспиративную квартиру в Бостоне. Схватил меня своей большой грубой рукой за горло и сжал, угрожая задушить.
Примерно тогда я перестала бояться и начала вести себя дерзко.
Срань господня.
Twizzlers —не единственная моя слабость?
Прикусив нижнюю губу, я смотрю на него и киваю.
Он опускает голову, чтобы коснуться своими губами моих. — Хорошо. Это хорошая отправная точка.
Мне умереть сейчас или подождать до тех пор, пока мы не займемся тем извращенным трахом, который, как я подозреваю, он запланировал?
У меня нет времени обдумывать это, потому что он встает с кровати, поднимает меня, несет в ванную и снова трахает в душе. Он прижимает меня к стене и входит в меня, кусая за шею.
Может быть, быть очаровательной не так уж и плохо, в конце концов.
Проходят дни. Мал больше не уезжает в город.
Наш ежевечерний ритуал купания продолжается, только теперь, когда Мал моет меня, он говорит по-английски, а не по-русски. Он рассказывает мне о своем детстве. Своей семье. Своих друзьях. Своих домашних животных.
О его брате Михаиле.
Он рассказывает мне, как в детстве посмотрел фильм Клинта Иствуда и решил, что станет ковбоем, когда вырастет. Потом, позже, он увлекся боксом и подумал, что у него может появиться шанс заняться им профессионально.
До той ночи в баре. До того рокового удара.
Пока он не встретил Пахана, и все его мечты не были разбиты.
Он рисует картину человека, живущего в полном одиночестве, как разумом, так и телом, существующего только для того, чтобы выполнять приказы стыше. У него никогда не было детей и он не был женат, потому что это было запрещено.
Его жизнь не принадлежала ему.
Братва — первая и навсегда.
Долг или смерть.
Иногда я холодею, слушая его истории. Иногда мне хочется плакать. Но я всегда задаюсь вопросом, кем бы он мог быть, если бы его жизнь пошла другим путем.
Но я безумно рада, что все пошло так, как пошло, потому что, если бы его жизнь пошла по другому пути, мы бы никогда не встретились.