Затем он и менеджер банка договорились о простом устном коде, которым Гарри будет пользоваться, если будет давать какие-либо иные финансовые указания. Гарри должен был произвести фразу «соль земли», менеджер должен был повторить ее, и затем Гарри полагалось сказать ее снова. Если код не будет произнесен, менеджер банка не будет подчиняться инструкциям, которые последуют. Более того, он немедленно сообщит о телефонном разговоре Брюсу Коллинзу, заместителю Гарри из «Нэксуса».
Третий звонок Гарри сделал самому Брюсу, а четвертый — своей секретарше Джине. Она как раз собиралась уходить в его контору, когда Гарри отдал ей новые указания и направил ее в свою холостяцкую квартиру в высотном особняке.
Он сказал:
— И, Джина, пожалуйста, займитесь покупками. Мне нужны две бутылки «Шивас Регал», таблетки от малярии, порошок для очищения воды и репеллент от насекомых. А еще мне понадобятся сто пятьдесят пачек сигарет и двенадцать колод игральных карт.
Гарри знал, что на Пауи ни один человек не будет заниматься вашим делом, если не положить ему на лапу.
Взятки будут варьироваться от сигарет до крупных банкнот. Деньги понадобятся для оплаты услуг местных адвокатов, которые займутся всеми необходимыми политическим связями, соберут нужные документы, будут следить за ведением всех дел и, что более важно, проверят, все ли поучаствовали, выделяя деньги на взятки, и подтвердят, что ни один из чиновников не получил свою долю дважды.
Гарри позвонил в ресторан, помещавшийся в том же здании, что и его квартира, и заказал себе настоящий «завтрак маклера» — бишфтекс с яичницей, ведь он не знал, когда ему придется в следующий раз поесть по-настоящему. После этого, весьма неохотно, он набрал номер телефона в Питтсбурге. В семь утра в среду в Сиднее в Питтсбурге было еще четыре часа дня вторника.
Гарри поговорил с Джерри Пирсом, который не только являлся вице-президентом «Нэксуса» по финансам, но и за мещал Артура в его отсутствие. Гарри подробно объяснил свой план и тут наступило молчание, которое недешево обходится судя по счетам. Наконец Джерри сказал:
— Ты уверен, что ехать прямо туда — это хорошая идея? Это лучше, чем следить за тем, что делается, из Сиднея?
— Поверь мне, Джерри, ничего не будет делаться, пока я сам не буду там и не буду за всем следить.
— О'кей, Гарри. Мы напрямую свяжемся с госдепартаментом, и я прослежу, чтобы ты имел свободный доступ ко всем фондам, которые только тебе могут понадобиться. И еще, Гарри, я бы хотел добавить, но это уже лично от меня, что, прежде всего, ты, верно, просто спятил, раз отпустил их всех туда, вот что.
— А если министр по делам туризма сам говорит тебе, что одним из основополагающих направлений деятельности его правительства является туризм, и президент лично приглашает твою группу в роскошный отель, и все за счет государства, тогда, хочешь не хочешь, но веришь, что это безопасно. И ты знаешь, почему Артуру так хотелось поехать туда. Возобновление концессий должно быть подписано еще месяц назад.
Снова над океаном повисло дорогостоящее молчание.
Гарри заговорил:
— Ничего из того, что ты мне говоришь, Джерри, не может быть хуже всего того, что я говорю себе сам. — И он с треском бросил телефонную трубку.
В дверь позвонили. Гарри схватил полотенце, чтобы прикрыть наготу, и получил поднос с завтраком.
Пока Гарри жевал завтрак, он продумал все, связанное с будущим путешествием. Все его тропические прививки еще действовали, а в паспорте стояла постоянная виза в Пауи. Закончив завтрак, он натянул бежевые тропические шорты и рубашку, длинные бежевые носки и легкие ботинки. Пиджак он тоже взял самый легкий. С собой он возьмет только холщовую сумку с замком. Незачем набирать много багажа, все они, на Пауи, нечисты на руку. Любой багаж, если только он выпустит его из поля своего зрения, будет тут же украден.
Гарри начал методично укладывать вещи в дорогу. Обычно все, что надлежало упаковать, он складывал на старомодное деревенское кресло, с длинными деревянными подлокотниками, через которые было так хорошо перекидывать ноги после целого дня езды верхом. Это кресло выглядело довольно нелепо среди низких пляжных столиков и кожано-хромированных диванов в его рационально и дорого меблированной, но безликой гостиной, где из всех цветов главенствовал лишь черный и цвет слоновой кости, где красовались хорошо подобранные картины современных австралийских художников, в том числе и автопортрет Сиднея Нолана, воинственно пожевывающего кончик сигары. В любую минуту Гарри был готов оставить свой дом. Оставалось только вручить запасной ключ управляющему зданием и можно было спешить в любое место, куда вызывали его очередные беспокойства и волнения.
На старое деревенское кресло полетели шесть пар носков для буша, шесть пар нижнего белья, еще одна рубашка для буша, две пары солнечных очков, словарь пиджин-инглиш, сверток с умывальными принадлежностями, рулон туалетной бумаги, паспорт Гарри и аккредитационные письма. Он нагнулся, подбирая с пола еще одну пару высоких носков для тропиков, упавшую на пол рядом с деревенским креслом, и осторожно уложил их на верх маленькой кучки багажа: Гарри был очень аккуратен и не выносил беспорядка вокруг себя, так же, как и в своих мыслях.
Он снял золотые часы и застегнул вместо них на запястье дешевые, но водонепроницаемые. Открыв стенной сейф, помещавшийся за поворачивающимся шкафчиком в кухне, он уложил туда золотые часы и вынул револьвер системы «Смит и Вессон» — тупорылый, калибра 0.38 «Чикс Спешиал», довольно мощное оружие для своих небольших размеров. Он сунул его за пояс брюк — под пиджаком в стиле «сафари» револьвер будет совсем незаметен.
Он расстегнул рубашку и как раз застегивал на талии пояс для денег, с карманом на молнии, повернутым внутрь, когда в дверь позвонили. Это, должно быть, Джина.
Гарри откинулся на спинку сиденья в «Лире» и позволил себе расслабиться, наблюдая через окно, как самолет взлетает все выше в бесконечное голубое небо. Закрыв глаза, Гарри постарался защититься от нестерпимого сияния, и опять почувствовал боль. Это было похоже на старую военную рану, которая всегда давала о себе знать, а иногда резко напоминала о себе, вот как сейчас.
Вскоре после того как Гарри исполнился 21 год, произошли два важных события — семья Скоттов переехала из бунгало в Кронулле в более престижную местность, в Варугнха, где его мать смогла, наконец, развести типичный английский сад, как тот, в котором она играла девочкой… и Гарри выиграл стипендию «Нэксуса». Каждый год компания набирала десять человек со всего света, которым предстояли три года обучения в Питтсбурге. Стипендии означали, что сделан первый шаг на пути к должности менеджера компании, и стипендиаты редко оставляли «Нэксус».
Тогда Гарри прилетел в Питтсбург, чувствуя себя застенчивым и неловким. Там он начал работу в бухгалтерии, под началом некоего мистера О'Брайана, который как-то раз, в теплый сентябрьский вечер, пригласил его к себе домой поужинать. «Олдсмобиль» как раз парковался на обочине, когда парадная дверь широко распахнулась, пропуская рыжеволосую девушку, одетую в черный свитер, плотную юбку ослепительно-изумрудного цвета с широким, эластичным черным поясом, черные чулки и туфельки, как у балерины.
Позднее, играя с Анни в шахматы и наблюдая, как она в раздумье хмурится, пока ее бледная, покрытая веснушками рука блуждает под доской, Гарри чувствовал себя до остроты «живым». Он знал, что встретил ту, кого его мать назвала бы «та самая девушка». Он повстречал любовь всей своей жизни.
Гарри запомнил свое недоумение, когда Анни вдруг вышла замуж за Дюка. Конечно, он все понял, когда родился малыш. Он надеялся, что очарование постепенно отпустит его, хотя и продолжал испытывать желание врезать этому пустозвону кулаком по носу каждый раз, как у Анни рождался следующий ребенок. Но его чувства не изменились, и он смирился с мыслью о том, что его так и будет обуревать эта жажда жизни. Он так никогда и не женился и всегда отступал как раз перед решительным шагом, после которого не могло быть возвращения назад. Его обвиняли в бесчувственности, бессердечности и скрытом гомосексуализме, но в глубине своего сердца Гарри знал, что никогда не сможет никого полюбить, не сможет обожать и заботиться ни о ком другом, кто не сравнится с его воспоминаниями об Анни, о ее рыжеволосой головке, о том, как она скользит на серфере в своем бледно-голубом купальнике, храбро накреняясь так, как у нее уже никогда не получится за всю ее жизнь…
Не так давно все надежды Гарри снова ожили. За последнюю четверть века нравы и привычки довольно круто переменились. Много лет назад он полагал, что Анни потеряна для него навсегда, но, видя, как браки его друзей распадаются — бурно или мирно, — наблюдая за борьбой нравов семидесятых, он убедил себя в том, что они с Анни еще могут быть вместе в один прекрасный день Постепенно он убедил себя и в том, что в глубине души Анни чувствует то же самое. Конечно, она должна чувствовать то же, ведь его любовь была так сильна! Конечно, Анни должна понимать, что после своего сорокового дня рождения человеку остается только хватать то, что он хочет заполучить, а иначе он этого не увидит никогда!
Из кабины пилотов появилась крепкая, коренастая фигура Пэта, главного пилота.
— Мы приземляемся через семь минут, Гарри. Мы наняли амфибию — хотя там только два места. Парень, которому она принадлежит, работает на департамент биологии человека. У него база в Гороке.
Он заметил, что Гарри нахмурился.
— Очень жаль, но амфибии не стоят в Морсби стройными рядами, как машины Гертца, в ожидании, пока их наймут, и не готовы работать через две минуты. В настоящее время ни у одной из компаний, что предлагают транспорт, нет ничего подходящего, у пилотов-частников есть только «Сессна-185» или «336», или двухмоторные «Чероки», или что-то вроде того. Только не амфибии. — Он пожал плечами. — Мой дружок в аэропорту Джессона все еще работает на гаком.