– Мы были в магазине сегодня! И мама… она так говорит со мной… Говорит… Ты что выбрала? Я говорю: юбку эту и этот топик. А мама мне говорит: а другое ничего не выбрала? Я ей говорю… ей… ничего не выбрала… или это, или ни-че-го! А мама мне говорит: ну, тогда ни-че-го! И мы! Мы уехали из магазина!..
Я помню маму Елизаветы Генриховны. Я с двух лет называл ее с почтением Александрой Джоновной. И прекрасно помню, какие топики А. Д. Шемякина выбирала себе по магазинам. И юбки какие выбирала, кстати, тоже помню. А из-за того, что я все это покупал, топики и юбки Александры Джоновны помнят, поди, до сих пор многие ее заскорузлые ровесники. Забыть один удачно подобранный двенадцатилетней Джоновной комплект не может чудом уцелевшая часть гимназии номер один.
О чем это я? О том, что ханжить никогда не поздно начинать. И о том, что строгость моя, нравственность, чистота и экономность прорежутся в любом моем потомстве, ибо передаются воздушно-капельным путем во время проповедей и диких криков.
Выправка
Когда я выхожу к людям, я несу людям пользу.
А когда я ухожу от людей, я несу в руках невзрачные и мелкие дары, полученные из выкрученных людских рук. А как иначе?
Я содержатель обильного голодными зверятами шапито, плюс и прежний контингент моего шапито тоже приходит порой ко мне по старым следам и доверчиво тычется носами в мои ладони. Не могу бросать под мясодавильный пресс отслуживших свое детей и прочих.
Но строг я, конечно. В первую очередь, прежде всех искусств требую я от своих подопечных выправку, умение приседать, не шатаясь, и навыки ловко вставать по свистку, не опираясь на стены. А потом уже чтение и всякие иные глупости, вроде выдуманного кем-то счета до ста и прочей ахинеи.
А учение и пороки приводят к потере выправки.
Как с этим я боролся раньше? Наблюдая за превращением подведомственных моей нежности деток? А никак. Крики и побои не помогали, хотя я люблю и первое, и второе. Дети горбились над планшетами, сутулились за столами, кособочились при любом удобном случае. Отводишь такого конька-горбунка в секцию развития тычковых ударов, и что? Опаснее малютка стал, а все равно горбится над планшетом, только уши топырит теперь по-волчьи и смотрит на меня как-то неприятно. А я не молодею.
Поэтому, получив в свое полное распоряжение малолетнюю Елизавету Генриховну, решил, что на ней-то в педагогическом смысле оттопчусь по полной. И вчера, поддавшись совету очередного друга-изувера, вырвал у сонной Генриховны ее планшет, за который она, судя по всему, решила выйти замуж.
И теперь дома у нас гатчинская благодать. Я засобачил планшет несовершеннолетней Шемякиной Е. Г. в рамку. А рамку прикрутил к стене. Так что теперь злобная Генриховна играет в свои развивающие игры на планшете строго стоя, с прямой спиной. И никак иначе.
Наверное, скоро я буду отравлен. Поэтому передаю эстафету всем достойным. Прикрученная на четыре винта рамка с планшетом лишит ваших детей радости скручивания на диванах. Укрепит их опорно-двигательный аппарат. Разбудит в них ненависть к вам, а это что? Это значит, что детский организм будет закален, будет вырабатывать в своих невинных глубинах яды и гормоны роста, плечи буду расправлены, взгляд прям, челюсть крепка, шея не перекручена, многообещающие плечи ровны, а грудь будет… просто будет.
Еще один плюс есть. Стоя, Генриховна не может курочить планшет часами, у нее появилось время для разговоров с дедушкой. А уж я ей такого расповедую, такую правду расскажу, что любая игровая мясорубка по сравнению со мной просто сломается.
Я сам кровинушке своей психику сломаю. Без помощи со стороны.
Бонасье
Несовершеннолетняя Генриховна подошла ко мне, чтобы пообщаться. Ребенок она практического направления и общается со мной только по делу. По вопросам сердечным она общается с оставшейся у меня в доме племянницей, теткой своей. В вопросах оценки мужества и красоты они с теткой ровесницы. Все надеются на чудо.
А со мной Елизавета Генриховна исключительно про имущество общается.
Но внезапно вбежала ко мне в кабинет, когда я в нем работал напряженно, и начала пересказывать какой-то сериал про мушкетеров. Прыгает, размахивает вроде как шпагой, топает и выкрикивает. Я с дивана встаю, глаза протираю. А Генриховна:
– И тут! И тут! Бонасье говорит: «Я люблю д’Артаньяна! Больше жизни! И уйду к нему жить! А ты оставайся здесь!»
Я снова на диван сел.
– Кто говорит? – туповато спрашиваю. – Бонасье?! Ты, внучка, что смотришь? Тебя кто научил дедушку пугать?!
Стал орать тетке, чтобы поднялась ко мне, ответ держать про просмотры странноватые. Что за киностудия выпустила такой сериал?!
Слава богу, выяснилось, что Бонасье – это все же Констанция.
И заодно, слава богу, выяснилось, что Елизавета Генриховна своим рассказом намекнула мне на необходимость купить ей какие-то сапоги особые. То есть все нормально, дедушка по-прежнему нужен, внучка не изменилась, просто оттачивает навыки, все в порядке.
Обезьянка
Несовершеннолетняя Шемякина Е. Г. прекрасно изображает собой все на свете. Лесотундровый аристократизм полярной прелести Арктиды, нестаб, вирулентность – максимальная: медицинский диагноз, который я передал всем своим потомкам.
Вчера видел, как Генриховна изображает обезьянку. Довольно осмысленную обезьянку, говорящую. Всем зрителям обезьяна Генриховны очень понравилась.
Не удержался и я, захлопал в ладоши.
Мама Генриховны быстро вывела меня из комнаты, где шло представление перед собравшимися, и сбивчиво сказала, нервно ведя по коридорам, что Елизавета изображает меня так не по злобе, а из-за невозможности адекватного анализа моих поведенческих реакций.
Я в непонимании выдергивал свою руку и тянулся снова в зал, к людям, где светло. Хотел вернуться, на обезьянку посмотреть. Там торт был.
Парестезия
Бывают такие состояния, когда вот чуть-чуть еще, еще полвздоха, и все! Счастье так переполнит, что трясущегося и рехнувшегося тебя будут ловить полгода сетями усталые добровольцы среди осин сутулых по буеракам.
Это как с озоном. Глотнул вкусно пахнущего огурцами воздуха и потом таращишься, переживая ощущения.
Когда несовершеннолетняя Шемякина Е. Г. общается на моих глазах с кандидатом юридических наук Федюниным И. С., я ведь молчу. Не могу говорить. Дышать не могу.
Вчера эти ровесники разговорились о животном мире. Представления о мире животных у пятилетней Елизаветы и Федюнина идентичны. Слушать их уверенные рассуждения о млекопитающих и страшно, и притягательно.
Заспорили они на тему, кому из тварей земных живется тяжелее всего. Полчаса ярились собеседники, отстаивая свои смехотворные убеждения. Федюнин ставил на кашалота (Кеша боится воды). Елизавета Генриховна утверждала, что труднее всего живут всяческие олени (Елизавета увидела висящие у меня на стене рога).
Кеша упирал на опасность мрачных глубин, схватки с гигантскими кальмарами и холод. Елизавета, по-женски округлив глаза, тонко разыгрывала карту оленьего одиночества и беззащитности.
Вмешался, когда стороны дошли до взаимных подозрений в идиотии. Сообщил, хищно сощурясь, что труднее всего живется двум видам животных: маленьким и очень съедобным существам с неполнозубием во рту и старым, выжившим из последнего ума секачам-плешивцам.
Что таких кончают в первую очередь, и поделом. Крошечное если – ешь суп и взрослей, а перестарок если – нешумно радуйся каждому новому утречку в камышовых зарослях. Вот секрет выживания в этом мире. А не в том, чтобы устраивать диспуты на ночь глядя. Понятно?! Половина одиннадцатого! Устроили тут! Как я теперь усну, увидев все это вот?!
Кеша прервал показ схватки с кальмаром в Марианской впадине, а Генриховна поджала губы.
После того как дискуссия свернулась, посидели молча за столом. Я проигрывал Елизавете шахматную партию и сопел. Елизавета думала о своем. А Федюнин неожиданно начал жаловаться на какие-то покалывания в ногах и иных частях своего сообразного тела. С телом своим Иннокентий дружит. А вот само тело Иннокентия боится. По дружбе Кеша способен на многое, тело это знает.
– Транзиентная парестезия, – откликнулся я с добродушием, – недуг почтенный. Внучка, принеси-ка мне справочник! Не притаился ли за нашим столом какой опасный больной?
По справочнику зачитал с выражением:
– Хроническая транзиентная парестезия может оказаться симптомом инфаркта, опухоли или абсцесса мозга, рассеянного склероза, ревматоидного артрита, ВИЧ, болезни Лайма, рака, ал-ко-го-лиз-ма, нарушения питания, радиационного облучения, травмы шеи или позвоночника…
Генриховна шмыгнула носом.
– Вот так, значит, – выразительно сказал я, пристукивая корешком книги по скатерти, – вот таким, стало быть, образом… Не знаю даже, Иннокентий, где ты словил радиационное облучение? Наверное, надо тебе принять лекарственного коньяка грамм двести. Это и от болезни Лайма помогает в ряде случаев. Не говоря уже про нарушение питания…
Моя школа
Несовершеннолетняя Шемякина Е. Г. вручила мне утром валентинку. Приехала меня проведать в горный санаторий.
Видно было, что не от сердца вручала. Больно тщательно все выделала.
Плюс деньги откуда-то появились дикие у нее – свисток мне подарила. Небольшой такой свисточек, но очень пронзительный. Весь день свищу. В санатории даже стали привыкать.
Сначала-то я подумал, что свисток несовершеннолетняя Шемякина выгрызла из конфеты какой сладкой, налущила из шоколадных яиц. Или откуда там женщины себе колье с бриллиантами достают, ну, не дарят же их им, в самом деле?
Но свисток оказался приятно металлическим и тяжелым. Значит, тратит на меня, старого, Елизавета деньги. А это тревожный сигнал для любого воспитателя юных девиц. Сегодня тратится на меня, завтра начнет угощать приятелей, послезавтра – вон, волочет за вытянутый рукав олимпийки своего учителя физкультуры в Турцию.