Меня это насторожило немного – за руки, что ли, собрались меня держать напарницы во время врачебного ритуала? Или, пока я в травяном чаду буду откашливаться, вторая и третья будут мой сейф «Мозер Кришталь» подламывать? По мне, так присеменила лучистая старушечка какая, намешала отвара, попробовала его под моим немигающим глазом да и прочь пошла, получив плату и пинка под ватный зад, по осенней дороге, радуясь, что и у благородных людей побывала и цела осталась.
А тут целая травянистая лечебница ко мне пожаловала! Официальный медик, которого я видел в последний раз целым, уходил от меня, как бигфут на известных цветных американских кадрах.
Причины моего недоверия к официальной медицине известны. Лечат народ продуктами германских военных химических заводов, которыми планировали французиков по окопам травить… а как с французиками не вышло, то вдруг это оказывается прекрасный сахарозаменитель! А скольких людей они кокаином от морфиновых пристрастий вылечили?! Или вот на студентов-медиков посмотрите, что у меня во дворе городском повадились курить и общаться… такого и за деньги не всегда увидишь!
Отвлекусь. У меня вот спрашивают: отчего я так к людям отношусь? Отвечаю: потому как сам я человек и себя знаю, оттого и к другим людям отношусь соответственно.
Специфика сообщества в том, что люди на протяжении всего своего кошмарного существования помогают друг другу, спасают, накрывают, строят вместе и пр. При этом ненавидя друг друга и демонстративно презирая с унижениями. Потому как постоянно меж собой соревнуются, соперничают. Все равно из-за чего. Мячик им кинь трехкопеешный – все!
Баба и сама была бы не против жить с десятерью, но нет – каждую ночь под окном мужики друг друга режут под мандолины и запах горячих апельсинов.
Во многом этим забавным феноменом объясняю я возникновение государства, армии, флота, этапно-пересыльных команд и прочего. И там далеко не всегда удается побороть дух соперничества, но уже можно вместе воевать и бежать за пригорок под градом камней с бронзовым топором, представляя мысленно лица близких и родных.
Когда мне говорят: «Легализуем то, легализуем это», – все, думаю, придут жечь. Или раскрепощенные пидорасы придут. У нас ведь как кого освободят – тот немедленно начинает разбойничать по уездам. А уж легализация револьверов, я вам доложу, в соединении с легализацией пидорасов даст такие плоды, что только в ботве и схоронишься, под перестук выстрелов в соседних домах, в которых тоже есть свои проблемы. Сдвинешь взопревшую папаху и обрадуешься, что тиф у тебя.
Ладно. Ввели во двор трех не сказать чтоб особенно опрятных старушек. Я, по обыкновению своему, в утренней полумантии из перешитого заячьего тулупчика, кругом близкие, домашние, вывели из клетей учителя музыки и учителя географии (первый посажен в клеть за импровизации, второй – за упорственное несоглашательство со мной по ряду вопросов).
Вороны над головой кружат – люблю эту птицу! Она никого не обманывает, честная такая. Соловей там, зяблик, жаворонок, скворец, малиновка – что они могут нам сказать, как они нам могут намекнуть, что там, за опасным поворотом ельника или дубравы какой? Конечно, может, там девица какая в шатре изогнулась эдак несколько ангаже. Или спит купеческий караван, достойный приварок к моему бюджету, храпит после распродажи кож на ярмарке, переваливаясь с боку на бок кошелями. А скорее всего, ничего там и нету, одно разочарование. Или засада какая подлая.
Ворона – нет, не такая птица. Она – друг. Помогает разыскивать сапоги, полушубки почти новые, шапки, которые зашьешь и носишь годами, телеги, всякие прочие милые мелочи, которые я обычно дарю соседям на их незначительные именины.
Старцев моих из ямы вытащили за цепь, подышать. Бизнес-аналитики, а все душа христианская, пусть хлебушком на солнышке пошамкают. Кто и поплачет, душу облегчит, кто новый бизнес-прогноз сделает, вынув два пальца из носа, как это обычно у нас делается.
Бабки-травницы мне в пояс поклонились – и удачно, в принципе, сделали. Потому как с прошлого раза торжественную пушечку как зарядили ядром в ожидании лопатинских, так заряд и не выкатывали потом. Ядрецо над согнувшимися бабками и пролетело со свистом.
Бабки даже залегли от такой торжественной встречи. И правда, стала даже приличней сцена смотреться.
Система воспитания
Что такое система воспитания и образования у меня в доме?
Любой праздный наблюдатель, прежде чем его поймают в сеть и поволокут, визжащего и бесхозного, надрываться с кайлом в шахте, успеет увидеть только малую часть моего образовательного процесса и воспитательного натиска.
Я не жду от таких наблюдателей объективной оценки своих трудов. Не для того я разбрасываю размоченные в водке буханки по ловушкам и налаживаю хитрые капканы.
Что увидит будущий передовик? Ну, ночь. Ну, я стою посреди двора, обнесенного тыном, на крепко сколоченной трибуне, с пылающей головней в правой руке и книгой в левой. Ну, вот вокруг трибуны толпа моих домочадцев ритмично скандирует жилистыми голосами лозунги дня про соседей. Ну, там, не знаю, по ролям читаем Книгу пророка Исайи.
Вот и все, что может увидеть посторонний перед тем, как получить в сыром забое тачку и привыкнуть в темноте к новым друзьям.
А ведь за всем моим воспитанием стоят тончайшие и нежные движения души. Я же за всех волнуюсь.
То сожрут что-то не то. То сожрут то, но в три раза больше, чем надо. То свинка, то ветрянка, то черные ногти и розовые волосы. То из одной гимназии в другую, потом обратно, потом в лицей, потом снова курение, друзья, клубы и звонки в полвторого ночи с продуманной и тщательной артикуляцией.
Один отрастил бороду, и его теперь уважают на дагестанском рынке. Вторая избежала дагестанского рынка, но решила стать социологом, в то время как мне уже требуется медсестра. Третий разбежался в столицу. Из столицы, понятно, выдачи нет. Еще один кусается во втором классе, хотя его учили разговаривать с педагогами осторожно. Этот въезжает, та – наоборот. У одного ремонт, у второго – кризис восприятия мира. Мама первой – нейродермит. Мама второго – автомобиль. Мамы остальных – осознание, что жизнь проходит. Наступает зима – поэтому шубы, шины, шартрез и шантеклер.
А ведь еще есть то, что я называю деликатно «труды и заботы», «работа» и «повышение стандартов норм общежития». Стою у мачты, отбиваясь от обстоятельств.
Как воспитывать, как передавать богатейший жизненный опыт в таких условиях?! Как выстроить систему передачи знамени, освященного в боях? Только напор, натиск и беспощадная регуляция. Походка в доме – стиль «тираннозавр». Поворот головы – стремителен. Бросок в прыжке – завораживающ. И никак иначе не получается. Эволюционный тупик какой-то.
Поэтому я так темпераментен в речах с близкими и улыбчив с врачами.
Соседи
Теорему Курта Геделя, которую мы все с вами называем «Теорема о неполноте», можно свести к формулировке, что в любой теории существуют некоторые истинные утверждения, истинность которых не может быть доказана в рамках этой самой теории. Когда мы объясняем концепцию Геделя соседям, пришедшим к нашим воротам с факелами по поводу случайной пропажи у них кое-каких вещей, мы, ощетинившись вилами во дворе и срывая голос, орем, что утверждение «данная система непротиворечива» не может быть доказана самой системой.
– Вы роботы, что ли?! Есть ли у вас душа?! Не все в нашем мире объяснимо сухой логикой! – надсаживаюсь я с высокого крыльца из-под нахлобученной на голову для безопасности кастрюли. – То, что у вас пропали куры и сепаратор, и то еще, с дополнительной розеткой, – это, конечно, не случайность, это система! Друзья мои, они сейчас ворота сломают, давайте как-то поживее выпускайте из подвала Гришу! Это система, соседушки мои хорошие, но в вашей теории, что все вокруг сперли мы, несмотря на обилие доказательств и протоколов, есть элемент недоказанности! Вы Гришу сколько не кормили? Хорошо… Выматывайте цепь! Как закончу – отпускайте, а сами на крышу сарая, он не сразу туда полезет, сначала с этими вот побудет… Так вот, соседи! В вашей теории «сепаратор сперли Шемякины» все стройно, много логики и результатов наблюдений плюс участковый, но вот элемент того, что следы похитителя сепаратора принадлежат, вероятно, пятилетнему ребенку, бредущему с сепаратором по заснеженному полю, обязан отсылать вас к теореме Геделя! Поняли?! Да, есть у нас пятилетний ребенок! Есть! Но не могла она ваш семидесятикилограммовый сепаратор уволочь, потому как у нее алиби! Она спала! При свидетелях, да! Родненькие, вы видите, что они через забор лезут?! Старайтесь кидать в них кирпичи точнее, что ли, сбивайте негодяев сразу, мы их потом во дворе добьем! Соседи, вы меня слышите?! Знания ваши имеют границы, за которыми туман мистики и волшебства, смиритесь!..
Когда все кончается и мы загоняем в сарай захваченных пленных, поднимешься в девичью светелку, погладишь несовершеннолетнюю Елизавету Генриховну, поцелуешь ее в носик, скажешь ласково:
– Умница ты моя, надежда наша… Ты только вот что… Ты в следующий раз, как я тебя учил, подошвы сандаликов разрежь ножичком. И на носочки упор при ходьбе делай. Доходи до речки, а там по мелководью километра три к затону, где мы тебя ждать будем на лодочке красивой, холодильник в лодочку, тебя на ручки, и поплывем, солнышко, поплывем домой!
Романтический разбойник
Как-то из жизни уходит красота дикой злобы и прелесть настоящей ненависти.
Что-то мы потеряли по дороге.
Вот открываешь журнал «Русский вестник» за 1901 год. Лично для меня это актуальная периодика.
В разделе «Смеси» читаешь про итальянского разбойника по имени Музолино. У этого итальянского разбойника берут интервью.
Понятно, что самого Музолино с яростью и пронзительным воем ищет вся итальянская полиция, идут облавы, жандармы врываются в дома, по воздуху летают перья, плач, ор, грубые окрики. Перепончатые крылья шпионажа закрывают половину неба. Пыль, поднятая бесконечными погонями, не успевает оседать на обжигающую кожу сицилийских кроваво-красных апельсинов, зреющих вдоль белесой дороги.