Только ткнулся несвежими кудрями в подушку – другой, как ранее казалось, неплохой человек по SМS закатил посланьице размером со второе письмо Грозного изменному Курбскому. На что он рассчитывал при отправке? Думал, что я, застонав от радости, начну всю эту ахинею читать? А ведь надеялся!
Попробовал уснуть снова – мне это было крайне важно, значительную часть ночи я провёл в притонах центральной части нашего города. Тоже, доложу вам, милая затея – на клубных давалок надеть матросские костюмчики или будёновки. Каково мне это было видеть? Я ведь членом КПСС был!
Развернул такую агитацию, так бился на трибуне под стробоскопами, так призывал всех вырваться из пучины порока и морфинизма, что заявления о приёме на военную службу люди писали прямо на танцполе. Прямо друг на друге. Жаль, военкоматские служители дрыхли по своим хоромам. Можно было к весеннему призыву авансово подготовиться. Подогнали бы воронки кислотных цветов. А тут я, что тебе Нильс с дудочкой, будущих наводчиков самоходных артустановок, водителей-механиков, матросов и старшин из плена порока выманиваю под эту самую леди гагу или как там её…
А дальше просто – постригли, шмоточки поменяли на более ноские образцы, матрасики раздали – жди отправки, воин.
Ряд телефонных поздравителей сейчас выявлен, в их адреса выехали выразительные люди.
Не спится
Наверное, из-за постоянного суетливого желания перепрятывать пропревшую наличность по чердачно-подвальным тайникам, из-за весенней головной боли, из-за того, что делаю глупость за глупостью, из-за перетренированности, из-за не знаю чего, но стал плохо спать по ночам.
Днём тоже спать не получается отчего-то, разве что в машине засопишь, стоя в пробке, но движение по колдобинам быстро приводит в чувство.
Не спишь себе, не спишь и понимаешь, что надо куда-то из дома выходить. Потому как ночные просмотры художественных фильмов «в домашнем кинотеатре» вызывают у меня стойкие ассоциации с концом Третьего рейха и интригами в канцелярии фюрера, с «Где же армия Венка?!» и прочим. Полежишь, встанешь, с весёлым свистом помаршируешь по залам, и всё… Не ехать же по шалманам и опиумокурильням, не драться же на ножах с неграми в переулках. Не глушить же себя люминалом каким-нибудь…
Вот было бы место такое культурное для тех, «кому не спится». Уютные креслица, газеты, чай в подстаканнике, очажок какой-нито из булыжничков, неторопливые беседы с собратьями по бессоннице. Книжки в тяжелых переплётах. Часики. Ну, может, в разумные коммерческие игры поиграть…
Вот в таком помещении я бы вырубился, как только порог переступил бы. Прямо лицом вниз в чьи-то калоши.
И меня бы бережно подхватили и снесли бы в подвал для досыпания.
Память
Память играет со мной удивительные шутки.
Я ведь был абсолютно уверен, что у меня в городе Баку был сумасшедший сосед – настройщик роялей в моём тогдашнем сейчас и пианист в его тогдашнем прошлом. И у этого сумасшедшего был (я отчего-то продолжаю на этом настаивать) концертный рояль, полностью обитый серым ворсистым войлоком.
Нет для меня более жуткого воспоминания детства, чем этот войлочный пыльный рояль, который стоял у настройщика на нашей уникальной террасе, опоясывающей наш дом в совершенно римском стиле дель Пуниччи. Я даже на террасу старался лишний раз не выбегать, чтобы не видеть это чудовище. Зачем рояль был изувечен, что этим интересным поступком хотел сказать ускользающему миру сосед – я не знаю. Наверное, если бы он был певцом, то зашил бы себе рот суровыми нитками и заглядывал бы мне в окно в запёкшихся стежках.
И знаете что?
Я сам, по прошествии десятка-другого лет, сам стал таким войлочным роялем. Неплохие задатки, обитые свалявшейся и выгоревшей шерстью. Можно даже стучать по клавишам, то есть совершенно как настоящий. И большой, в принципе, организм, и долговечный. Только абсолютно монструозный в своей промежуточности – и не рояль, и не диван, и не верстак, и даже не ящик.
И совсем я было смирился с этим обстоятельством, перебирая детские свои комплексы, как пересыпали пуговицы в домовитых хозяйствах из банок в банки, из ящичков в мешочки, как выяснил на днях, что в Центре Помпиду точно такой же рояль стоит.
Значит, что?!
Значит, что рано я ещё отчаиваться стал. Ещё, может быть, о-го-го-го-го!
Современное искусство ценно тем, что позволяет, с известной долей фантазии, считать себя произведением искусства любому произвольно искалеченному предмету. Поэтому войлочный рояль мы из детских кошмаров, ставших жизненным сценарием, исключаем.
И водружаем на постамент ещё одно проклятье, имевшее место быть, – мёртвую ящерицу в шахматной доске. Был у меня и такой случай.
Или ещё что подберу сейчас, хоть бы и старичка Пиню, который ходил по центру другого уже города и поджидал меня с двумя кирпичами в карманах зелёного пальто.
Игрушки
Я немного людоед.
При всей моей лёгкости, при всём моём изяществе мне очень трудно сходиться с людьми. Я и не хочу с ними сходиться. И раньше не хотел, и в старости воздержусь.
Я знаю для себя важное: для того, чтобы я мог играть, вещичка, с которой, на которой, для которой я играю, должна быть исходно неживая, мёртвая. В идеале, конечно. Приходилось играть и с полуживыми вещицами, мальчики поймут. В процессе игры исходно неживая вещица как-то оживала для меня.
Раньше это, конечно, солдатики были, танки всяческие, пирамидки. Теперь, в принципе, набор такой же, но составляющие этого набора стали солиднее. Ценники сменились. Не жалуюсь, короче.
Но вот как играть с живым изначально? Никогда не понимал. Поэтому стараюсь избегать.
Хотя, в принципе, наверное, методологически верно было бы сначала это живое прибить, а потом оживлять своими игровыми сценариями. Но тут есть тонкости. И эстетика, и медицина, и уголовный кодекс. У многих исходно живых есть семьи, что многое усугубляет вплоть до полного ужаса.
Поэтому будем играть в солдатики и машинки, воздвигать дома из кубиков. Покупать будем всякое, что продаётся.
А разные живые существа пусть обходят моё скромное логово стороной, не суются своими переживаниями в моё ледяное безмолвие. А если заглянули, пусть ничему не удивляются впоследствии.
Так будет лучше всем участникам. А то один мой знакомый пустил к себе кота в сапогах. Ничего хорошего не вышло, хотя начало было многообещающим.
Был взволнован, простите.
Майская рыбалка
Меня втянули в рыбалку.
Майская рыбалка – это вредное бессмысленное занятие.
Я ведь рыбак специфический. Для меня главное, чтобы тишина стояла гробовая кругом. Туман желателен. Сидишь себе на бережке, вспоминаешь Сабанеева…
В принципе, мне в таком состоянии и удочка не очень нужна.
Но на такие идиллические рыбалки меня не берут. А берут на всяческие безобразия, плохо замаскированные преступные действия группы лиц по сговору.
То какое-то безумие с ловлей марлина, это когда я в море с катера упал, а про меня забыли на некоторое время, а я всё звал пересохшими от нежности и соли губами какую-нибудь черепаху, чтобы, уцепившись за панцирь, добраться до кокосового рая.
То динамит меня отрядят швырять в водную гладь, и хорошо, что только оглохли все немного. Ну и частично память отшибло у Сергея Л., но этому все обрадовались даже (грех это большой – друзьям в долг давать).
То, как в этот раз, выдали мне багор и бейсбольную биту. Предметы для меня известные и любимые. Особенно багор, конечно. Редкий день я провожу, не использовав багор. Меня по нему в городе и узнают. Багром я должен был отталкиваться в камышовых зарослях, управляя плавсредством, а битой глушить огроменных рыб, на которых строили планы.
Битой я воспользовался. Часть ударов пришлась по рыбе, а часть по товарищам. Они лезли под руку, страшно орали, мешали мне прицельно дубасить некрупного сома. Смахнули за борт мои очки.
Когда отдышался, оглядел открывшуюся моему мудрому взору картину. Она не радовала. Сом вперемешку с моими теперь, наверное, бывшими друзьями. И все они (купно с сомом) удивлённо смотрят на меня, как бы спрашивая.
Хорошо, молоток мне не выдали. Или кирпич.
Надо мне начинать светскую жизнь. Там и безопаснее, и не столь промозгло. Максимум – подерёшься с официантами за лишнюю порцию шампанского.
Девки
Сегодня спускался к могучей реке. И остался ею решительно недоволен.
А ещё у городских девок загар теперь такой же, как и у городских бомжей – кирпичный, отдающий в синеву.
Только девки ещё пьянее бомжей, по правде сказать. Думаю, что девкам так как-то легче, не знаю, как-то уютнее – бродить по 35-градусной жаре именно пьяными.
Бомжи силы свои экономят, хищными гиенами лежат в тени. А девки – они молодые. Чего им себя беречь? Многим ещё на работу идти.
Научпоп
Настоящей научно-популярной работой я, вслед за своими учителями, считаю такой труд, по прочтении которого поседевшего читателя охватывает томительное чувство, что теперь он знает даже меньше, чем перед началом чтения.
И жизнь его, читательская, теперь будет горька и беспросветна.
Потому как живёт он в городе N., ему тридцать и он женат. Или ему двадцать, и он – девочка. Или ему сорок, а он ещё не был в армии. Или, не знаю, ему десять, а дело доходило только до первоначальных ласк.
Главное, чтобы, захлопнув книжку научно-популярного свойства, человек уходил из дома. Желательно, чтоб насовсем. Ну, там, открытки посылать можно из разных мест. Мол, жив-здоров, привет с Кюрасао. Но почерк надо обязательно изменять, писать по-французски и левой рукой.
Научно-популярная книжка – это не монография засидевшихся на кафедрах упырей. А призыв и руководство к действию. Такое моё мнение.
Посильного благополучия всем, удачи фартовым.
Под Вагнера
Во время санаторного завтрака, понукаемый упрёками в плохом аппетите, пытался завести культурный разговор с соседями.