Сначала я подумал, что наконец-то началась война, и стал маршировать на месте. Потом подумал, что подслушиваю военную тайну и теперь меня ждёт морозный полустанок под Норильском: вот меня выволакивают из вонючей теплушки, вот я бреду под вой волков по тундре, жуя мёрзлую пайку, а вот я уже вхожу в дымный кубрик атомной подводной лодки, боцман с железными зубами, улыбаясь, поёт мне про морскую дружбу и протягивает кружку с дымящимся чифирём.
Когда я мысленно погибал, будучи отосланным в атомный реактор для протирки подтекающего кожуха, генерал внезапно сказал в телефон: «Целую, милая!» Тут я отогнал сладкие видения моих похорон на острове Новая Земля и понял, что теперь я совсем пропал и никогда уже не буду прежним. Потому как генеральшу я видел две минуты назад в бигуди на грядках, и милой она не была, помидорная фея.
Зачем люди в публичных, проветриваемых местах по полчаса насилуют мою психику своими телефонными переживаниями, охами, вскриками и слезьми?! И ведь не знаешь, что в этой ситуации делать.
То есть знаешь, конечно, но это и извращение, и статья.
И пока я всё это пишу, дама напротив в сто сороковой раз визжит в трубку: «Коля! Коля! Ты не знаешь же ничего!»
Может, подсесть к ней и с акцентом крикнуть ей в мобилу: «А вот тэперь, Коля, ты знаэшь всё, да!»?
Удачный настрой
Летел ночью увлекательно. Летел всю ночь, и всю ночь было увлекательно.
Для начала: дама у иллюминатора достала телефон и стала в него рассказывать, как при посадке в Цюрихе у их самолёта не вышло шасси.
Подобрался внутренне.
Дама продолжила: не вышло шасси, самолёт вырабатывал горючее.
Подобрался внешне.
Самолёт выработал горючее и пропахал носом полосу.
Сложил руки на груди.
Пропахал самолёт носом полосу, и стали люди из самолёта выходить, кто смог, конечно.
Сглотнул. Послушать такое перед взлётом полезно.
Потом дама сказала:
– Спокойной ночи, любимая! Позови Сашу.
И повторила неведомой мне Саше всю историю сначала. Цюрих. Шасси. Пропаханная полоса. Плюс подробности. У кого что откуда пошло.
Потом дама сказала:
– Спокойной ночи, Саша! Позови папу…
И в третий раз. Плюс новые подробности.
Закрыл глаза. Пропахал носом полосу.
Тут через проход садится ещё один товарищ по путешествию. Под шофе. В сосисочку. Собой иностранец. Смотрит на меня. А я на него откинулся взором. Слева дама и горящий над Цюрихом самолёт. Поэтому смотрю на нового друга.
Новый друг довольно улыбается. И говорит мне в лицо:
– Мастурбас!
И палец так большой вытягивает – мол, отлично. Мастурбас! Супер гут мастурбас!
А я же оленёнок раненый в душе. Спрашиваю вежливо:
– Чё, гля? Простите, что?!
– Мастурбас!
Слева соседка рассказывает, как выносили на руках одного, кто носом в полосу и в крови. Новый друг протягивает мне что-то через проход.
– Не вышло шасси… Я со всеми вами попрощалась. Десять часов потом… носом… борозда… закрыли всё… потом на переоформлении два часа в очереди… они закрыли аэропорт… ногу просто выбило… купила… четыре… вытащили кое-как… орали все… и это купила тоже…
– Мастурбас!
– Уважаемые пассажиры…
Притащили уже ставших мне привычными младенцев. Тут же по башке заехали сумкой и строго сказали: «Осторожнее!»
– Я орала так! Но сначала была тишина…
Новый сосед продолжает мне протягивать что-то через проход и тычет этим чем-то мне в плечо.
– Презент мастурбас!
Подмигивает.
Слева соседка вновь заходит в пике над Цюрихом.
Ребёнок зарыдал. Мама ребёнка стала звать из другого салона папу ребёнка.
До взлёта ещё десять минут.
Закатывают дядечку с загипсованными ногами. Дядечка рулит костылём.
В обалдении смотрю на то, что мне тычет через проход новый сосед, хотя в подарочном мастурбасе пока не заинтересован: «MosTour bus».
Прекрасный значок.
Соседка слева угомонилась.
Дядечку с костылём увезли в недра самолёта.
Всё. Выдохнул.
И тут стали раздавать детям шапки Аэрофлота оранжевые.
И мне не досталось…
Ну, тут-то всё и началось!
Зло
Я твёрдо убеждён, что каждый из нас прекрасно понимает всё про зло, неоднократно его дегустировал в разных пропорциях и может отличить обыкновенное летнее приморское зло от зла осеннего высокогорного. Перекатывал каждый из нас по сердцу хорошо выдержанные образцы зла государственной фабрикации, с фиолетовым акцизным клеймом на серой этикетке, пользовался и бесхитростным злом-первачом домашнего изготовления.
Сколько времени проводили мы, не только пробуя, но и изготавливая разные злодейства… Склонялись над колбами и перегонными чанами, сияли отблесками горелок, отражёнными в пенсне, блевали при передозировках.
Нет, конечно, есть дилетанты по этой части. Мечут в кастрюлю, подобно ноздрёвскому повару, всё что ни попадя. Какие-то ошмётки отношений, тронутое тленом самолюбие, всякий мусор реплик и прочее – всё в котёл! Зло получается мутное, отупляющее, за него бывает особенно стыдно.
А есть высокие профессионалы, знатоки злобного купажа, смелые экспериментаторы. Эти на домашнюю продукцию не размениваются. Работают в лабораторных условиях. По тонким классическим рецептурам.
Зло выходит таким звенящим, таким пугающе чистым и кристаллическим, таким нарядным, что зависть заберёт любого.
Энтомология
На тренировке понял про чувства.
Аборигены Австралии не все живут в райских кущах. Большинство живёт в условиях, которые мы деликатно назовём «кромешный ужас», ну, кто не из Сызрани, конечно.
Ночью аборигены разводят костёр (из трёх их способов я знаю два – так получилось, не спрашивайте как). Насытившись, так сказать, жизнью во всех её многоявленных и допущенных Господом проявлениях, аборигены намазываются жиром, который мы будем называть жиром кенгуру. Так легче называть жир, которыми намазываются аборигены Зелёного континента. И ложатся спать у костра.
И тут наступает время моих ночных проповедей с подвыванием из терновника. Потому как самые сильные и мужественные ложатся к костру поближе, а всякие постылые – подальше. И вот утром у тех, кто подальше уснул, спина может оказаться в инее (я справлялся – может, да). А тот, кто в порыве силы и страсти лёг у самого костра, может ночью и того, как бы даже с хрустецой обгореть, если его предварительно угостили чем-то антидепрессивным – жабы там есть специальные. Желающих продвинуться много.
Вот и спи, свободное дитя матери-Природы. Или задница в инее, или бессонные копошения с доением ядовитой жабы, или аромат подгорающего альфа-самца.
Природа, куда ты нас закинула? Куда?! Всё моё воспитание, все мои навыки немеют при взгляде на твои уловки, как бы сожрать половчее. Самка ещё одной моей любимицы – паучиха-кау – подманивает к себе солидного самца, тот рад-радёшенек. Думаете, зачем она это делает? Не-а. Тут многоходовочка. На самца-избранника нападает другой самец-избранник, и дама меланхолично сжирает обоих. Сначала проигравшего, а потом и победителя, конечно. Ну, не мудро ли?
Вот я знаю женщину, которая не отпускает от себя мужчину, пока от мужика не останется след от милицейского мелка на полу. Я ей и говорю: Василиса, а Василиса, а у тебя сестры-близнеца не было, которую ты ещё в утробе матери пожрала? Уж больно быстро ты в Москве устроилась на Фрунзенской набережной!
Сам при этом хохочу, конечно, вытираю выступившие слёзы мозолистыми ладонями.
Девушки, читайте книги по энтомологии. С ними вы не пропадёте никогда. Про такое в «Космо» не напишут.
Празднества
Опять во всю необъятную ширь встаёт с заплывшим красным носом и глазами мороженого поросёнка вопрос о методах проведения зимних праздников.
У меня по зимним праздникам нет ровным счётом никакой ностальгии, как нет и вороха приятных воспоминаний. На немногочисленных фотографиях моей детской поры я выделяюсь даже на фоне табурета сухостью выражения лица. Любой счастливый ребёнок, поставленный со мной рядом на фотографии, казался тогда, и тем более сейчас, тяжело, скорее всего, неизлечимо больным каким-нибудь нервным расстройством. А групповые снимки новогодних утренников, на которых стою я в сдержанном костюме неброских тонов, с залысинами и рано сформировавшимися скорбными складками у рта, в окружении снежинок, зайцев и чебурашек с медведями, смело можно назвать «Переодетый ребёнком японский карлик-шпион, задержанный детьми сотрудников 2-го спецотдела ОГПУ в Кремле» или как-то наподобие.
Не люблю я новогодние праздники. Скажу конкретнее, не нравится мне, как празднуется Рождество. Оголтелые какие-то коммерческие придумки, магазинные марафоны, толчея и прочий бродский, отвлекающие от серьёзных размышлений над расстеленной газетой, на которой, только посмотри, расставлено столько вкусного, питательного и полезного (лук, сало и водка).
Праздновать ведь надо начинать по нарастающей. Многие начинают праздновать прямо 31 числа, с места в карьер три креста, без разогрева. Это ошибка. Это большая ошибка. Это сгорание на старте. Ракета, готовая отправиться на Марс, с полными баками горючего, с белозубым экипажем, саженцами и питательной плесенью в гидропонных установках, на которую возлагается столько надежд, получает на старте сильнейшее, не просчитанное ускорение и улетает мимо цели, в бездну.
То есть экипаж ещё подаёт признаки жизни, это видно по тому, что неправильно празднующий ещё как-то хорохорится, пытается встать, например, с пола, на котором липко от остальных отдыхающих, ещё что-то мычит и вытягивает губы в надежде сыскать своё счастье, убежавшее плакать в ванную. Это значит, что экипаж в ракете ещё жив.
Он умрёт дня через два, когда приедут родственники из Сыктывкара.
А когда родственники с милицией уедут, а в дом начнут возвращаться домашние животные, то на космическом корабле, неудачно стартанувшем под бой курантов, в живых останется только плесень, вырвавшаяся из санитарного блока. И эволюции придётся заново проделывать свой трудный путь. Но как только смышлёные обезьяны, почёсываясь и пощёлкивая друг на друге блох, начнут с интересом рассматривать куски кремня и гальки – тут 23 февраля, и эволюция вновь отброшена. Только биосфера на кефире начинает оживать – 8 марта! Которое отмечаешь, чувствуя себя несколько социально заброшенным, обделённым волшебством, с неважно надутым шариком в руке, робко приглашающим женщин – коллег по офису сходить перед сладким на несколько минут в туалет вместе. Удручающее и непростительное зрелище.