Дикий барин в домашних условиях — страница 41 из 50

Девушка-сварщик сначала поверила. А потом я ушел, чтобы окончательно её не огорчить своими замечаниями на тему ниппелей, мастерства и косорукости.

Пока семья сварщиков пробовала заниматься своим делом, пошел в свою сокровищницу. Подобрав полы богатой шубы, спустился на пять пролетов под землю, отворил все сундуки, тряс мягкую рухлядь в руках, щупал все со вниманием, чихал и пересчитывал.

Сорок полуистлевших мотков мохера сиреневого цвета. Откуда они у меня? И чего они ждут? Кого поджидают?!

Вынес на свет самый впечатляющий мохеровый труп – не все поняли, что он уже неживой. «Будете вязать мне носки, шарфы и исподнее» – вот так сказал, сметая с башки паутину.

В продовольственной части обнаружил дикое количество сыра. Кто-то, значит, подманьячивает с сырком, такое впечатление. Один сыр был до того вонючий, что ясно стало: если я его не закопаю сейчас, то ночью он кого-нибудь обязательно убьёт.

Вынес сыр во двор. Глаза слезятся по сю пору.

Это было воскресенье. Радостное и беспечное.

Шапка

Не знаю, как в приличных домах, а у себя в хвойном лесу завёл я такой порядок.

Приехали гости. Поздоровались. Разговорились. То-сё.

А через час я с ящиком захожу и с гостей ценности собираю.

В основном с женщин. Причина проста: нацепят на себя бриллианты, изумруды и жемчуга, а потом обязательно что-нибудь потеряют во время плясок. И будет вой до неба, слёзы и крысиные взаимные подозрения.

Я один такой Новый год уже отпраздновал. Забуду нескоро. Тогда девушка Света приехала в какой-то проволочной шапке с висюльками по периферийному ободу. Вне дымов ставки Батыя такой головной убор смотрится диковато. По моему разумению, такие волшебные шапки баба должна надевать, когда вызывает летучих обезьян у распахнутого окна. Или танцует фокстрот в Чикаго, накануне отмены сухого закона. Идеально, конечно, эта шапка смотрелась бы на деве в гробу, под курганом. Ну, а молодая моя современница в такой шапке появляться среди живых людей не должна.

Походила Света в этой прелести, поблестела висюльками, вызвала змеиное шуршание в сердцах остальных участниц необъявленной войны. А потом застолье сменилось танцами, потом ещё одно застолье случилось, потом все кинулись в лес, потом из лесу, потом снеговики, потом баня и ныряния, потом всех сморил тяжёлый сон в серпантине.

Проснувшись голой, волшебной короны своей Света не обнаружила.

Я прибежал на крики и рукой закрыл глаза свои. В угаре свирепых поисков Света не успела найти остальные свои пропажи. А поверьте, пропажи были!

Поэтому я кинулся и довольно быстро отыскал сначала Светины трусы.

В остальных спальнях нашли остальные предметы. Маршрут отхода к окончательному сну у Светы был, на мой вкус, несколько причудлив, если не сказать более выразительно, но кому я могу быть судьёй?

Нашли почти всё, но не нашли короны.

Это были чудесные посленовогодние сутки. Вой, плач, звонки по телефону, проклятья, обвинения в краже, призывы каких-то мутных друзей-мусоров на помощь, беготня, визги. Всё это Света проделывала неутомимо. При этом ещё и пила с двух рук, чтобы успокоить нервную систему.

Я сначала пытался как-то соответствовать, а потом устал. Перестал бродить за ней и успокаивать. Да и Света тоже притомилась к ночи.

Оглядев разворошенное поисками родовое гнездо своё, вышел я во двор. И увидел снеговика.

В снеговик было вбито несколько (три) морковей. Одна символизировала нос. А две остальные подчёркивали открытость снеговика всем видам удовольствий.

Вот на третьей моркови, наиболее, я считаю, возмутительной, и болталась эта грёбаная Светина тиара. А возле неё прыгали две весёлые вороны.

С той поры отбираю у гостей всё ценное. А потом возвращаю – конечно, тем, кто вспомнит.

Культурное пространство

Чем привлекателен для меня мой деревенский быт?

Тем, что я сам у себя за городом создаю культурное пространство.

Все полагали, что я окончательно рехнулся, когда увидели мою прошлогоднюю новинку – вкопанные на участке разномастные двери: простые, двойные, крашеные и вариант «сортирчик у дороги», на дорожках и совсем не на дорожках, а посреди виноградника моего жалкого. Все полагали, что Шемякин перетрудился, надорвался эдак, приветливо навернулся мозгом с библиотечной лесенки, дрейфанул безвозвратно в туманное безумие, поехал, отчалил, спрыгнул, беззаботно крякнул башкой.

И все были, конечно, правы во всех своих подозрениях.

Но.

Скажу прямо: наличие на участке хаотически расставленных дверей превращает жизнь неполнозубых обитателей моего приозёрного вертепа в непрекращающееся приключение. Они дверями хлопают они их запирают, они там с ними химичат как-то: эта зашла, тот вышел, они столпились, а те хихикают за запертой дверью.

Вкопайте на лужайке дверь – не прогадаете. Я, например, все двери на ночь закрываю. А утром нахожу две-три створки приоткрытыми. Смекаете, да?

Торчащая на газоне дверь начинает обрастать каким-то сразу воображаемым домом. Притащили коробки, смотрю. Потом одну коробку оттащили, но притащили доску. Сопят. Притащили одеяло. Накрылись головой вместе с коробками. Крики. Притащили, всклоченные, оттащенную было коробку. Накрылись с головой одеялом. Доска упала. Ор. Утащили доску.

Я всё это наблюдаю, экономно кроша луковку в дымящийся котелок для кормления. Думаю: как же хорошо работать строгим богом. Одна заповедь – и вон вся мировая литература вокруг накрутилась. Другая заповедь – и четыре индустрии рядом с ней, покосившейся, ишачат в четыре смены, перекрывая шумами крики всемирной литературы. Хорошо…

Выступление

«Отличительная черта моего посёлка: нищие всегда получают по заслугам! Всё в нашем посёлке кричит горделиво: „Дешёвкой не рождаются!“

В нашем посёлке почти всё напоминает кашу! Пища, небо, земля, мысли, разговоры, дороги и прочие чертоги и скотопитательные угодия! Всё каша! Всё каша кругом! Кроме ложек, которыми эту кашу рубают всякие горестные иконописные проходимцы! Я про правление наше, если кто сейчас не понял и вынул пальцы из носа.

Ведь что такое соседство в нашем поселковом понимании? Покер! Одни ворюги обирают за счет лицемерия других, менее толковых жуликов. И при этом все притворяются, что знают, как кого зовут! Улыбаются. Вон улыбается этот, как его… Гараж у него ещё на… Да, красная крыша! Улыбается! И тот, Штаны, тоже вон, смотрите, лыбится! Дружелюбен, а сам третьего дня чернозём в ведро сгребал с общественного цветника. В полчетвертого утра. Сам видел, да! Я катил случайно найденную на берегу бочку! Вот что я делал в полчетвёртого утра!»

Эта часть моего выступления на открытии памятника «Милосердие рубит топором Правосудие» вызвала наибольшие отклики среди собравшихся.

Две книги

Как следует называть улицу, на которой расположены скотобойни и участок для захоронения павшего от заразы скота?

Вопрос для моего посёлка не совсем праздный. Ведь если на улице работает уютная мясопромышленная хладоскотобоенка, то название для такой улицы нельзя брать с потолка. Прежнее название улицы, улица Светлая, меня, человека решительно апокалиптического склада, устраивать перестало.

В культурной столице подобную улицу назвали в XIX веке Альбуминная, например. Это и красиво, и прогресс, и здоровье, и склейка фанеры для аэропланов (альбумин для многого пригоден). Но времена теперь в посёлке моём такие, что про прогресс и гематоген лучше не заикаться на публике. Три златоверхих собора, мечеть, дом для сборищ каких-то протестантских чувашей, база отдыха «Сварог» частоколом заповедным ограждают нашу деревню от просвещения и семиклассного образования. Достраивается внешнее кольцо укреплений от бесов (летний лагерь «Язычки»). Про шарообразность Земли ещё шепчемся по ночам, согнувшись заговорщически у лампы, но хлеб привозят в посёлок только «православный» с «подворья», а в очереди не побазланишь про атомы.

– Я так думаю, судари мои, – весомо произнёс я среди собравшихся научных изуверов, – полагаю я, что как только запустят мясофабрику внутри нашего духовного рая, надо сразу учительницу вязать. По пылающим взорам вижу, что понят. Румата не прилетит в голубом вертолёте. Надо возглавлять мракобесие своими силами.

Чем нас не устраивает креационизм, господи? Что мы уперлись-то?! Суебесие свое тешим сим токмо… Видим же прекрасно, что естественный отбор у нас не действует, а искусственный отбор – он нам же прямая угроза, на него надежды мало! И главное, в чем выхваляемся, станичники?! Горделиво упорствуем в том, что три книги прочитал каждый. Хвастаемся этим. Не стыдно ли?! Перед детьми. Или кто там у нас, не понять уже… Три книги прочитали. И что теперь?! Да эти три книги возлежали с… с кем только не возлежали они до нас!

Две! Две книги! Две книги – это не стыдно, а в одну книгу не поверят. Две, значит. И на том надо стоять крепко, горб к горбу. Читали, мол, но не помним. По принуждению. Стихи духовного содержания знает кто? Я обеспечу смутные видения и явственные знаки. Головами потрясите… А если вразнобой? Вот вы сверху вниз, а вы двое вправо-влево… Хорошо. Потренируйтесь дома. Тоже в дело пойдёт.

Голоса надо доработать, интонации надо возвышать в конце предложения. Руки строго перед грудью, чинно. Мыла если пожевать, то пена. Это скоро будет нужно очень.

Господа, расходитесь по двое, идите не крадучись, а вроде как в полемике про преосуществление заблудились, но теперь стремите шаг к вечере. Осеним себя волшебным восьмиугольником…

Деньги за съеденное прошу вкладывать в кружку.

Председатель

Как и полагается лучшим людям нашего посёлка, мы изящные и зажиточные вольнодумцы. Парадоксальные владельцы и управители судеб. Холёные интеллектуалы с огромным стажем и почтительным пробегом.

Позавчера, например, лепили снежных баб из удачно выпавшего снега. Смех, распахнутые на мощных телах собольи полушубки, белоснежные зубы. Естественно, антиправительственные разговоры самого вольного содержания и преступного направления. Ветерок государственной измены, сигары, напитки на тяжёлых подносах в раболепных лакейских руках.