То есть Казанский собор строил человек, ничего ранее такого не строивший, под управлением человека, который своими имениями управиться не мог решительно.
А как построено! Как украшает проспект!
А ведь все петербуржцы в 1811 году плевались. Зато теперь нет, уже не плюются.
Проект, правда, говорили, был ворованный у какого-то там итальянца, но история имени этого иностранного подлеца не сохранила.
Розы
Иногда ко мне заходят соседи по загородному домовладению. Зачем они это делают, понять решительно невозможно.
Со мной-то всё ясно – я потомственный бирюк, идеал моего жизненного обустройства – это когда ветер в трубе воет, волны бьются о скалы, а я, дико хохоча, играю на органе в угловой башне, в туго натянутом на косматые брови чёрном цилиндре.
Но ведь совершенно понятно, что и соседи мои не совсем в курсе целей своих визитов.
Словно ворожей какой горбатый, подколдунок какой или что другое из оврага затягивает этих странных людей ко мне, повизгивая над лукошком.
Чего-то мнутся постоянно, мямлют разнообразное, то ёжика какого-то принесут, то колодой карт прельщают, то вдруг начнут жаловаться на жизнь. А один раз двое соседей вообще страшное предложили, несмотря на декларируемое супружество.
Всякий раз я подозреваю, что пришли за душой моей, или чтобы мозг мой выесть, или денег просить.
А недавно совсем дальняя моя соседка пришла. Из таких дальних соседок эта соседка была, что и имени не вспомнить, и на ощупь не воспроизвести. Я в это время порол на заднем дворе кнутами домочадцев – суббота. Поэтому был в настроении самом категорическом. Но к соседке вышел по-простому, без чинов, в одних алых шароварах, вроде как бы запыхавшись после лаун-тенниса.
– Пойдёмте ко мне! – говорит соседка.
– Я дрова колоть не буду! – галантерейно так отвечаю. – Не имею склонности такой. Я больше по духовной части. Исповеди, романсы, гадания, губная гармоника…
– Я хочу отдать вам розы! Вы ведь любите розы? – глядя в пол, продолжает соседка довольно глухо.
– Нет. Не люблю я розы. И вам советую: остерегайтесь тех мужчин, что розы любят. Среди них не то что приличных, нормальных нету. Мыслимое ли дело, – тут я даже кнут обронил, с которым в лаун-теннис играл, – мужчина любит розы! Тревожнейший симптом. Такие мужчины – они суть или никчемные мечтатели, или куркули… То есть или полный Гёте, или мой сосед справа.
– Всё равно. Мне уже всё равно. Я продаю дом и хочу раздать свои розовые кусты всем, кто был мне мил и дорог.
Эка, думаю, да тут же прямо «Вишнёвый сад».
Сижу теперь весь ободранный. Под проливным дождём, между прочим, неистовствовал.
На мостике
Вернувшись из странствий, внезапно понял, что в доме не всё хорошо с электрической проводкой.
Во время яростной починки дважды уверовал и искрил ещё полночи самостоятельно с улыбкой, сводящей уши на затылке.
Техника, вам доложу, шагнула! Домочадцы, разбежавшиеся было в начале ремонтных работ по стылым оврагам, потянулись к теплу, доставая документы для установления личностей. У меня ж теперь электричество есть! А это значит – есть прожектор с миноносца! Не придётся мне уже, как циклопу Полифему, ощупывать ночевавшие с лосями по болотам рожи милых родственников.
Прожектор заливает неистовым светом не только мои владения, но и шарит ночами безжалостным лучом по домам соседей, такая у меня забава появилась. Злу не утаиться теперь нигде.
Скрытое наблюдение
Третьего дня засёк за собой наблюдение, которое осуществляет за мной дедушка из соседнего дома. Опытного дедушку выдал бинокль, предательски блеснувший в лучах. Увидев блеск, я немедленно выгнулся в прыжке и, перекатившись под подоконник, начал прикидывать варианты своей новой, насквозь публичной жизни.
Вот я выхожу к завтраку в небрежно повязанном широком галстуке из нежного шелка под распашным воротником, звенящим от крахмала.
Вот я, вдохновенно откинув голову, музицирую перед гостьей, зашедшей прослушать Сарасате в три часа пополуночи с бутылкой «Клико» и розой в медвяных волосах.
Вот я во фраке на голое тело занимаюсь утренней гимнастикой, высоко подбрасывая ноги в лакированных штиблетах.
Вот мы сидим в мужской компании и раскрашиваем с большой охотой контурные карты.
От перспектив, что называется, голова кругом. Пока ограничился тем, что помахал из окна наблюдателю белым полотенцем и жестами предсказал его скорое будущее.
Накал страстей
Обычно я живу в своём загородном домике, и там всё просто с выходом.
Ударом сафьянового сапожка распахнул резную в золоте дверь, и вот уже агрономно шагаешь, поддёргивая шаровары, по удобренным угодьям, отмахиваясь от визжащих девок-плясиц. Как пардус, сиречь барс, смотришь на своё добротворное богатство безжалостными жёлтыми глазами, перетираешь в ладонях землицу, щупаешь вымена, трясёшь шкуры, сосчитываешь бочки, диктуешь мемории, строишь планы коммерческого свойства.
А вот с городским житьём не всё так просто.
Как многие уже знают, живу я в доме повышенной диковинности. Например, одно время (я об этом подробнейше рапортовал) в мою квартиру вваливались через лифт потусторонние личности. Установил у лифта, что у меня в прихожей открывается, пост и щит с осиновыми кольями, вёдрами и просмолёнными распятиями.
Потом затопило подземным источником наш паркинг, и люди к «лексусам» и «каенам» своим брели по пояс в бензиновой мути, высоко-высоко поднимая над головами «Биркин» и «Роффекюренн Претория».
Потом установили инфракрасные датчики для открытия дощатых ворот, запирающих наш двор. Да так удачно, что только на испытаниях инфракрасных датчиков семь человек ослепло, изобретатель исчез в клубе сиреневого дыма, а ещё до ста обывателей потоптали в панике.
А тех двух из «дерзких и чётких» монтажников сплит-систем, которых мне поминают каждое собрание, скинули с колокольни по моему приказу. Конечно, ошибочно, но не зря. Однако не об них сейчас речь…
И нет никакого шанса, что остановится вся эта весёлая карусель перерождений и ужаса. Потому как ежели где завёлся я, будьте покойны, скучно не будет. В копоти, среди развалин очнётся какой-нибудь сосед мой и прошепчет, стягивая с поседелой головы взопревшую папаху:
– Вот ведь, господи, повезло как… соседом быть у такого человека!
И башкой в кирпичную крошку со всего размаху.
Вылез из обиталища и решил пройтись по подъезду пешком. На восьмом этаже, сказывали мне, разостлали ковёр и кресла расставили. Любопытно.
Не поверите – весь пол у одной из квартир (№ 16, владелец Гиллиулин Нусрет Мударисович) усыпан листиками, на которых одинаковым почерком написано: «Возвращайся скорее!» И не сказать, чтобы почерк детский.
Стало завидно. Сгрёб листиков сколько смог, рассыплю у своей двери – пусть люди видят, что эмоциональная жизнь у меня тоже есть.
У многих моих добрых знакомых в повседневном житье-бытье столько страстей, столько эмоциональной резни впотьмах, что долгое время я подозревал обман и издевательство с их стороны. Охал, как девушка-неудачница, недоверчиво слушая.
В их жизни пыльные танковые клинья врезаются в эшелонированную оборону, броненосные слоны топчут легионы, линкоры взрываются тяжёлыми грибами на лазурных рейдах, плачущие герцоги подписывают отречения, толпы людей в железных масках мечутся по бальным залам, отбиваясь от смеющихся карликов.
И всё это только изящные аперитивы перед действительно серьёзными переживаниями.
Это просто жизнь у них такая. Поехали на отдых две семейные пары – так изумительно поменялись местами, что сейчас две девушки уверенно живут вместе, а пареньки только в окошко скребутся, переживают.
Другие пожили полгода в блуде, без штемпелей в паспортах, расстались – девушка сразу таблеток наелась, а мужественный товарищ её потрепетал еще на ветру для вида, а потом на машине специально разбился и теперь только глазами шевелит. Лежат в одной больнице, на разных, правда, этажах.
Третий мой приятель упорно женится на одной и той же девице вот уже пятнадцать лет.
Ещё одна эмоционально одарённая гражданка привезла себе в дом таджика, теперь продаёт квартиру и уезжает в Таджикистан, где её, конечно, ждут, и очень сильно.
И тэдэ и тэпэ. И всё это на остром нерве, замечу, на повышенных переживаниях, на фальцете эмоций.
Господи, даже и не знаю, как на весь этот карнавал смотреть. Ибо завидно.
Мартини
А у винного отдела в упомянутом заведении происходила дегустация мартини.
Я, разумеется, взволнованно подошёл. Не знаю ведь я, что такое мартини.
Из отдела хозтоваров случайно прихватил ведёрко.
Мартини разливал дяденька, который обычно продаёт разливное пиво «Живое». И вот раньше он пиво разливал, а пиво живое, оно пахнет живым и ведёт себя как живое. И дядя этот пиво своё укрощал. Он постоянно стоял во влажном переднике и смотрел на всех подходящих к нему живососов с тревогой. Опасался, видать, за своё живое пиво. В те ли руки отдаю, мол? Не вырвется ли пиво из-под человеческого контроля, не начнёт ли куролесить, не станет ли бродячим?
Запашина стояла у прилавка с «Живым» – моё почтение! Дрожжевое тропическое болото, глаза слезились. Я проходил мимо концертной походкой Брайана Ферри. А дядя принюхался уже.
А тут, значит, кинули дяденьку на фронт поселкового гламура. Мартини, то-сё… Принарядили его. Влажный от волнений передник решительно сорвали с дяденьки и выдали ему для страсти большей розовый, в бежевую полоску фартук и шапочку розовую с бежевым помпоном.
Что сказать? Это как на Валуева надеть корсет с кружевами – и манит, и страшит.
Народ дегустирует невиданный напиток вдумчиво. Не отгонишь. А у дяденьки, понятно, диссонанс в оставшейся сухой части мозга. Он привык разливать другое колдовство. Не миниатюрист он. А надо разливать по постыдным напёрсткам.
Тут я с ведром. Говорю, плесни, бродяга, мне на дно! Не для себя прошу… две подруги на остановке автобуса ждут, я стар, но я так жажду ночи и прочее, что там я обычно несу, чтобы люди догадались наконец, что перед ними заразный сумасшедший и расступились.