– Кто это? – спросил Том, ничуть на стараясь быть вежливым.
– Замечательный человек, печатник. Он обрисует положение подробнее, чем мы с Беном. Когда поговорите с ним, бригада Дженнингса и Ли отвезет вас домой на поезде.
Он сел напротив нас и оперся о стол мощными локтями.
– Придете домой, передайте вашим мои вчерашние слова.
– Я желал бы полной ясности, – сказал Том. – Вы хотите, чтобы мы примкнули к сопротивлению, о котором вы слыхали?
– К которому мы принадлежим. Верно.
– Как и на каких условиях? Дэнфорт взглянул Тому прямо в лицо:
– Каждый поселок должен внести свою лепту. Без этого нам не победить. Разумеется, у нас население больше, так что люди будут в основном наши. Но нам надо, в частности, проложить рельсы через вашу долину. И вашим, раз вы живете на побережье, легче совершать вылазки. Или ваш поселок станет базой для вылазок – это как мы решим. У нас нет какой-то общей схемы. Но вы должны примкнуть.
– А если мы не захотим?
Мэр двинул челюстью. Он выдержал паузу. Все вокруг (стрельба временно прекратилась) тоже замолкли.
– Чего-то я никак вас не пойму, старина, – пожаловался Дэнфорт. – Ваше дело – передать мои слова.
– Я передам, и мы сообщим вам свое решение.
– И то хлеб. До встречи.
Он отодвинул стул и, прихрамывая, направился в дом.
– Думаю, он сказал все, что хотел, – произнес Дженнингс после новой паузы. – Можно ехать.
Он отвел нас обратно в бунгало, Том забрал заплечный мешок, и мы по наклонному съезду спустились к лодкам. Там ждали Ли с Эбом. Мы все сели в лодку и поплыли к северному берегу. День был прекрасный, почти безветренный, на небе ни облачка. Нас ждала другая дрезина, не та, на которой мы приехали, и стояла она на других рельсах – они вели вдоль озера на запад. Мы тронулись. Через некоторое время Том нарушил молчание.
– У вас тут целый вокзал, – сказал он. Дженнингс принялся описывать каждую милю их железной дороги, но, поскольку названия ничего мне не говорили, я бросил слушать и стал глядеть, когда же появится море. Как раз там, где я ожидал его увидеть, дорога сворачивала, огибая большое болото. К северу от болота был густо заросший холм, и дорога вилась по ложбине к его подножию. Ложбина еще не кончилась, когда Ли нажал на тормоза (я уже научился заранее зажимать уши).
– До Ла-Хольи придется идти пешком, – сказал Дженнингс. – Рельсов туда нет.
– Дороги тоже, – прибавил Ли.
Мы спрыгнули с дрезины и двинулись по тропке через лес. Это был не просто лес, а скорее то, что Том называет джунглями: папоротники и лианы опутывали тесно стоящие деревья, и каждая замшелая ветка сплеталась с десятью другими в борьбе за солнце. Сосны соперничали с деревьями, каких я никогда прежде не видел. От мшистой тропки тянуло сыростью, на каждом упавшем стволе росли пышные ярко-зеленые папоротники и древесные грибы. Позади меня Том бормотал себе под нос:
– Гора Соледад, теперь еще один мокрый северный склон. Все дома смыты. Все в руинах, все в руинах.
Ли, шагавший впереди меня, обернулся и странно взглянул на Тома. Я знал, что означает этот взгляд. Подумать только, Том жил, когда все эти развалины еще были домами. Сам Том ругался на корни под ногами, бормотал и не видел, как Ли на него смотрит.
– Дождь и град, боль и смрад, молний блеск и моря плеск, все в руинах. Все эти жуткие сооружения. Ага, вот фундамент. Дом в стиле Тюдоров? В китайском духе? Гасиенда? Калифорнийское ранчо?..
– Что-что? – обернулся Дженнингс, которому послышался вопрос. Но Том продолжал:
– Этот город походил на что угодно, кроме самого себя. Деньги, сплошные деньги, и ничего кроме денег. Бумажные дома; холм только выиграл от того, что с него смыло эту дребедень. Видели бы они его сейчас, хи, хи, хи, хи.
Сразу за перевалом вид изменился. Склон, обращенный к морю, становился положе, образуя мыс. Лес на мысу был вырублен, на расчистке стояли несколько старых домов в окружении новых деревянных. Древние бетонные стены обшили досками, новые домики пристроили к уцелевшим частям старых, так что у одних были толстые кровельные балки, у других – большие трубы, у третьих – оранжевые черепичные крыши. Значительная часть новостроек была побелена, а бетонных старичков выкрасили голубой, оранжевой и желтой красками. Открывшийся нам с перевала поселок весело сверкал на фоне синего океана. Мы вышли на вырубку. Здесь тропа расширялась и переходила в заросшую зеленой травой улицу.
– Краска, – заметил Том. – Хорошая мысль. Только вся краска, которую я видел в последнее время, ссохлась в камень.
– Уэнтуорт научился ее разбавлять, – сказал Дженнингс. – Он говорит, тем же способом, каким разводят чернила.
– Кто такой Уэнтуорт? – спросил я.
– Придете – увидите, – отвечал Дженнингс.
В дальнем конце улицы, прямо над бухточкой, стояло приземистое каменное строение. Из камней была сложена и ограда вокруг него, вдоль ограды росли сосны. Мы прошли через большие деревянные ворота, на которых был вырезан тигр – зеленый тигр с черными полосами. За стеной был посажен газон и цветы. Дженнингс открыл дверь и поманил нас внутрь.
Мы вошли в комнату с большим стеклянным окном. Поскольку дверь тоже осталась открытой, внутри было светло, как во дворе. За низким столом человек пять подростков и двое-трое взрослых месили чистое белое тесто, по запаху явно не хлебное. Мужчина в очках с черной оправой встал из-за стола, где давал указания работникам, и подошел к нам. В его черной бороде блестела седина.
– Дженнингс, Ли, – сказал он, вытирая руки повязанным вкруг пояса полотенцем, – с чем сегодня пожаловали?
– Дуглас, это Том Барнард… э… старейший житель долины Онофре. Это к северу от нас. Мы привезли его по новым рельсам. Том, это Дуглас Уэнтуорт, один из самых замечательных жителей города Сан-Диего, печатник.
– Печатник, – повторил Том. Пожал Уэнтуорту руку. – Рад познакомиться с печатником, сэр.
– Вы интересуетесь книжным делом?
– Еще как. Когда-то я был адвокатом и вынужден был читать книги самого гнусного свойства. Теперь я волен читать те книги, которые мне нравятся, если удается их раздобыть.
– У вас большая библиотека? – спросил Уэнтуорт, пальцем поправляя очки, чтобы лучше разглядеть собеседника.
– Нет, сэр. Книг пятьдесят или около того, но я меняюсь с соседями.
– Понятно. А вы, молодой человек, умеете читать? – Глаза Уэнтуорта – толстые стекла очков увеличивали их до размеров куриного яйца – смотрели на меня спокойно.
– Да, сэр. Том меня научил, и теперь это любимое мое занятие.
Мистер Уэнтуорт улыбнулся:
– Приятно знать, что в Онофре сохраняется грамотность. Может быть, хотите осмотреть наше заведение? Я могу ненадолго оторваться от работы, а наше скромное печатное оборудование, возможно, вас заинтересует.
– С удовольствием, – ответил Том.
– Мы с Ли пойдем сообразим насчет обеда, – сказал Дженнингс. – Скоро вернемся.
– Мы подождем, – отозвался Том. – Спасибо, что привезли нас сюда.
– Благодарите мэра.
– Когда вымесите до полной однородности, – наставлял Уэнтуорт подручных, – начнете раскатывать. К прессованию я вернусь.
Он повел нас в следующую комнату с большими окнами. Здесь на столах стояли металлические ящики. Женщина крутила ручку машинки, вращая барабан с натянутым на него листком бумаги. Листок был сплошь покрыт буквами, другие листки, тоже с буквами, выскакивали из щели внизу машины и ложились в корзину.
– Ротатор! – воскликнул Том.
Женщина вздрогнула от громкого голоса и уставилась на старика.
– Верно, – подтвердил Уэнтуорт. – Как я говорил, размах у нас небольшой. По большей части мы печатаем на ротаторе. Не самый изящный способ и не самый долговечный, но машина надежная, да и выбор у нас небольшой.
– Как насчет трафаретов? – спросил Том. Уэнтуорт, довольный вопросом, попросил женщину отойти. Она нахмурилась и отошла.
– Трафаретов у нас много, и мы научились делать новые с помощью вощеной бумаги и специальных чернил. Все же это наше слабое место. – Он взял листок из корзинки и протянул нам. – Из-за этого приходится ужиматься, печатать через один интервал и почти без полей. Трудно читать, некрасиво…
– По-моему, прекрасно, – сказал Том, беря из его рук страницу и начиная читать.
– Для наших целей годится.
– И такие красивые цветные чернила, – вставил я. Чернила были красно-лиловые, всю страницу сплошь занимал текст.
Уэнтуорт коротко рассмеялся:
– Ха! Вы так полагаете? Я бы предпочел черные, но приходится обходиться тем, что есть. А вот это наша гордость. Ручной печатный станок. – Он указал на сооружение с большим винтом, заслонявшее значительную часть дальней стены.
– Так вот он какой, – сказал Том, кладя листок обратно в корзину. – Никогда не видел.
– На нем мы печатаем то, что требует особой тщательности. Но бумаги не хватает, и поначалу никто из нас не умел набирать. Так что дело это не быстрое. Но есть и первые достижения. Мы пошли по стопам Гутенберга и начали с Библии. – Он снял с полки большую книгу в кожаном переплете. – Версия короля Якова, разумеется, хотя, раздобудь я Иерусалимскую, выбирать было бы труднее.
– Поразительно! – выдохнул Том, принимая из его рук книгу. – Я хотел сказать… – Он тряхнул головой, и я рассмеялся, видя, что у него кончились слова. – Сколько вам пришлось набирать!
– Ха! – Уэнтуорт забрал у Тома Библию. – И все ради книги, которая у нас и без того есть. Разумеется, наша цель не в этом.
– Вы печатаете новые книги?
– По крайней мере, половину времени. Должен сознаться, эта часть работы увлекает меня больше всего. Мы печатаем различные руководства, альманахи, путевые заметки, воспоминания. – Он обратил на Тома увеличенные очками глаза. – Кстати, мы приглашаем всех свидетелей войны записать свои впечатления и передать нам. Мы почти наверняка их опубликуем. Это будет наш вклад в историческую летопись.
Том поднял брови, но ничего не ответил.
– Напиши, Том, – сказал я с жаром. – Кому писать, как не тебе, все твои рассказы про старые времена…