Его глаза постепенно привыкли к темноте. Очень медленно начали вырисовываться массивные силуэты холмов. Он любовался неярким мерцанием озера. В ветвях деревьев за домом заухала сова. Он вышел на небольшой причал. На деревянном настиле его шаги звучали глухо. Он дошел до его конца и бросил окурок сигары в воду. Раздалось шипение, и вокруг снова стало темно.
Он снова слышал голоса своих героев. Говорила старуха. «Твой отец так бы не поступил». Она жила в его голове много месяцев, да, но это же Эллен Тарбат. Но это не Эллен из Сазерленда. Ее звали Кейт, и она приехала из Йоркшира. «Твой отец никогда бы не позволил себе так поступить!» Она была раздражена, измотана и в то же время непобедима. «Он всегда жил по средствам. И был гордым человеком. Когда я похоронила его, я выставила на поминки окорок. А эта несносная миссис Хекворт проводила в последний путь своего мужа простыми плюшками».
Это была Кейт, и в то же время это была Эллен. Так всегда случалось. Прошлое и будущее, вымысел и реальность сплетались в тугой узел, и он уже не знал, где кончается одно и начинается другое. Все это вместе взятое начинало расти у него внутри, как опухоль, пока не овладевало им целиком, без остатка, и тогда он уже был одержим этими людьми. А потом они оживали на страницах его книг, становились героями его романов и пьес.
Неделями, а то и месяцами он мог пребывать в состоянии прострации, неспособным ни на что, кроме отправления самых насущных естественных потребностей, будь то сон или поход в ближайший бар за сигаретами.
Предвкушение этого состояния наполняло его нетерпением. Несмотря на холод, ладони у него вспотели. Он обернулся и посмотрел на темные очертания большого дома. В мансарде горел свет, и он представил себе, как старушка Эллен семенит по комнате, кладет в стакан вставную челюсть, молится и ложится в постель. Он видел ее лежащей в постели, уставившись в потолок, и ее острый нос торчит из-под простыни в ожидании прихода сторожкого старческого сна.
Свет проникал через шторы и из окон гостиной Родди. И из спальни в первом этаже, где спала Виктория.
Он медленно пошел к дому.
Она спала, но проснулась, когда он вошел и включил лампу у кровати. Он присел рядом, она повернулась к нему, зевнула, увидела, кто это, и произнесла его имя. На ней была тонкая ночная сорочка из батиста, отделанная кружевом, а светлые волосы разметались по подушке, подобно нежно-желтому шелку.
Он развязал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Она спросила:
— Где ты был?
— У озера.
— Который час?
Он скинул ботинки.
— Уже поздно. — Наклонился, взял ее голову в ладони и начал медленно целовать.
Наконец он уснул, но Виктория еще час или дольше лежала без сна в его объятиях. Занавески были отдернуты, холодный ночной воздух проникал в комнату через открытое окно. В камине горел брикет торфа, всполохи огня светлыми бликами отражались на низком белом потолке. Утренняя ссора растворилась в любви. Виктория успокоилась. Она лежала умиротворенная, полная безмятежной уверенности в том, что такому счастью ничто не может помешать.
10. ПЯТНИЦА
Она проснулась внезапно, вдруг, и никак не могла понять, где находится. Увидела широкое окно и за ним небо — бледное, чистое, безоблачное. Очертания холмов были резкие и острые, как стекло, самые высокие вершины уже осветили лучи восходящего солнца. Бенхойл. Бенхойл, должно быть, во всей красе. День обещал быть чудесным. Может быть, им с Томасом удастся сходить на пляж.
Томас. Бабушка Томаса. Миссис Арчер. Сегодня она напишет миссис Арчер письмо. Вот так, во сне, ее мозг, поняв, что она до бесконечности будет метаться в сомнениях, принял за нее решение. Нужно прямо с утра написать письмо и отправить при первой возможности. Адрес она узнает на почте в Кригане, попросив нужный телефонный справочник. Вудбридж находится в Гемпшире. Это небольшой городок. Не может быть, чтобы там жило много людей по фамилии Арчер.
В ее голове начинал складываться текст письма. Пишу, чтобы сообщить Вам, что Томас здоров и вполне счастлив.
А как же отец Томаса? Оливер тихо спал, повернувшись к ней спиной, выпростав длинную руку из-под одеяла полуоткрытой ладонью вверх. Виктория приподнялась на локте и вгляделась в его умиротворенное лицо. В этот момент он казался таким беззащитным и ранимым. Он любил ее. Любовь и страх не могут спать вместе. Она не боялась Оливера.
Тем не менее, решила она, осторожно положив голову на свои подушки, Оливеру незачем об этом знать. Оливер не хотел, чтобы я Вам написала, — продолжала она обдумывать письмо, — поэтому будет лучше, если вы сделаете вид, что не получали этого письма и не будете пытаться искать нас.
И почему такая невинная ложь не пришла ей в голову раньше. Миссис Арчер поймет ее. Она всего лишь будет рада весточке о судьбе пропавшего внука. А в конце письма Виктория пообещает написать снова, чтобы держать ее в курсе. У миссис Арчер появится надежда, что между ними установится постоянная переписка.
Из-за закрытой двери соседней комнаты послышался шорох. Это просыпается Томас. Утреннюю тишину потревожили странные звуки «эээ-эээ-эээ». Томас пел. Она представила себе его: большой палец во рту, в руках поросенок, которым он колотит в стену рядом с кроватью. Скоро пение прекратилось, после некоторого шарканья открылась дверь, и появился сам Томас.
Виктория закрыла глаза и притворилась спящей. Малыш забрался на кровать, лег ей на живот и попытался открыть ее веки пальчиком. Она увидела его мордашку совсем рядом — голубые пугающе приближенные глаза, носик, почти касающийся ее собственного.
Она еще не написала его бабушке, но сегодня уж обязательно. Эта уверенность избавила ее от чувства вины и наполнила нежностью к Томасу. Она нежно обняла его. Он прижался щекой к ее щеке и задумчиво толкнул ее в живот. Через некоторое время, когда стало ясно, что он уже не угомонится, Виктория встала. Оливер продолжал спокойно спать. Она отвела Томаса в его комнату, одела, потом оделась сама. Оставив Оливера спать, они рука об руку пошли наверх в поисках завтрака.
Домашнее устройство в Бенхойле было хорошо налажено: два особняка — большой и конюшенный дома шли в одной упряжке. Вчера Оливер, Виктория и Том пообедали супом и сыром в приветливой, неприбранной гостиной Родди, по-простому, у стола, придвинутого к окну, будто на пикнике. Ужин же подавался в огромной столовой большого дома. По какому-то негласному соглашению они все переоделись по этому случаю. Оливер надел вельветовый пиджак, Родди был в тесном облегающем костюме из шерстяной шотландки и кушаке, прикрывавшем зазор между рубашкой и темными брюками, которые, вероятно, уже не застегивались на талии. В камине горел огонь, на столе стояли свечи в серебряных подсвечниках, с отделанных панелями стен на них смотрели внушительные, потемневшие от времени портреты представителей рода Данбитов. Виктория пыталась угадать, кто из них Джок, но спросить не решалась. Было что-то пугающее в незанятом стуле во главе стола. У нее было ощущение, что они — нежеланные гости, словно без разрешения вошли в чужой дом, и в любой момент хозяин может их обнаружить.
Однако она явно была единственной, кого терзало чувство вины. Оливер и Родди, ни на секунду не останавливаясь, болтали о мире писателей, издателей, продюсеров, о чем Виктория не имела никакого представления. Беседа не без помощи большого количества выпитого текла плавно, не прекращаясь ни на минуту. Даже старушка, Эллен, казалось, не видела ничего предосудительного в веселых разговорах в вечер похорон хозяина дома. Она сновала из стороны в сторону в стоптанных башмаках, в своем лучшем фартуке поверх черного платья, принимая тяжелые подносы из кухонного люка, убирая грязные тарелки. Виктория хотела было помочь, но Родди остановил ее.
— На кухне Джесс Гатри, она и помогает Эллен. Она будет смертельно обижена, если вы хотя бы приподниметесь со своего стула, — пояснил он Виктории, когда Эллен не могла их слышать, и Виктории пришлось вопреки своему благородному порыву сидеть и позволять себя обслуживать.
В какой-то момент во время ужина Эллен отлучилась минут на десять. Вернувшись с кофейным подносом, она объявила без предисловий, что малыш спит как ангелочек. Виктория поняла, что Эллен проделала весь длинный путь по каменистым дорожкам, через двор, чтобы посмотреть, спит ли Томас. Она была тронута.
— Я как раз собиралась сходить его проведать, — сказала она, но Эллен поджала губы, будто Виктория сказала что-то обидное.
— Зачем вам отрываться от ужина, если я могу приглядеть за ребенком?
Виктория поняла, что получила выговор.
На следующее утро она с трудом осваивалась в незнакомой, чужой кухне, открывая поочередно дверцы шкафчиков, и в конце концов раздобыла яйца, хлеб и кувшин молока. Да еще Томас без конца путался у нее под ногами. Она нашла подходящие тарелки, кружки, ножи и вилки. А к тому же масло и банку растворимого кофе. Накрыла покрытый пластиком столик, посадила Томаса на стул, повязала ему посудное полотенце вокруг шеи, сняла верхушку яйца, и он, успокоившись, приступил к его уничтожению.
Виктория приготовила чашку кофе и села напротив Томаса.
— Хочешь, пойдем на пляж?
Томас перестал есть и посмотрел на нее. Она заметила желток у него на подбородке и вытерла его салфеткой. В этот момент она услышала, как дверь, ведущая в дом со стороны двора, открылась и закрылась. Кто-то медленно поднимался по ступеням. В следующий момент в дверном проеме показалась Эллен.
— Доброе утро, — сказала Виктория.
— Так вы уже встали! А вы, оказывается, ранняя пташка, миссис Доббс.
— Меня Томас разбудил.
— Я зашла спросить, не покормить ли его завтраком, но вижу, вы уже сами справились.
Ее манера общения приводила Викторию в замешательство, потому что по ее тону невозможно было понять, одобряет она или осуждает твои действия. Бесполезно было и читать по ее лицу, потому что на нем вечно было написано неодобрение; выцветшие глаза холодны и пронзительны, губы поджаты, будто кто-то продел в них веревочку и зат