— Я разговаривал с Арчи Туллоком, и он согласился помочь мне в этом году.
— А кто он?
— Фермер. У него несколько акров земли по дороге в Криган. Но он пожилой человек — ему уже за семьдесят — и в скором будущем земледелие станет ему не по плечу. Сына у него нет. Где-то за месяц до своей смерти твой дядя говорил со мной о земле Арчи. Он хотел приобрести ее и присоединить к Бенхойлу. Земля или пашня всегда пригодятся. И потом, Арчи владеет хорошим пастбищем у реки.
— А он согласится продать?
— Да-да. У него сестра в Кригане, и он не раз говорил, что хочет к ней переехать.
— Значит, у нас будет больше земли и еще один дом.
— Ваш дядя планировал нанять еще одного помощника и поселить его на ферме. Он был замечательный человек, но после первого сердечного приступа стал понимать, что не вечен, как все мы.
Дейви откусил очередной большой кусок и снова стал жевать. Вдруг внимание его голубых глаз привлекло какое-то движение на склоне холма. Он опустил недоеденный бутерброд, воткнул посох в землю и вытащил подзорную трубу. Он положил ее на крюк и, придерживая большим пальцем левой руки, приник к окуляру глазом. Наступило долгое молчание, прерываемое лишь шквалами ветра.
— Всего лишь зайчонок. Совсем маленький.
Дейви убрал трубу в карман и потянулся к недоеденному бутерброду. Старая собака взволнованно принюхивалась.
— Ах ты, старая жадная карга, — прикрикнул на нее Дейви.
Джон прислонился к ограде. Неровные камни впивались в спину. После долгой прогулки сам он согрелся, лицо же замерзло. Впереди в череде облаков открылся просвет. Солнечный луч разорвал мглу и золотым дождем пролился на темные воды Лох Муи. Заросли папоротника на холме приобрели золотисто-коричневый оттенок. Это было прекрасное, удивительное зрелище, и в тот миг он вдруг неожиданно для себя понял: вся эта необъятная земля принадлежит ему! И Бенхойл, и это… Он набрал горсть черной торфяной земли и растер ее между пальцами.
Перед ним открылась вечность. Здесь все было так, как много лет назад; и останется таким и завтра, и через много-много грядущих недель и месяцев. Любые действия казались неуместными и неразумными, и эта мысль застала его врасплох, поскольку он никогда не страдал приступами апатии. Он сделал себе имя, зарекомендовал себя как удачливый бизнесмен, принимая быстрые и остроумные решения, с уверенностью в своей правоте, не оставляющей места для душевных колебаний.
И сегодняшний поход он организовал только для того, чтобы оказаться наедине с Дейви и сообщить ему как можно тактичнее о том, что в середине следующей недели Бенхойл будет официально выставлен на продажу. А теперь он обсуждает планы на будущее, будто собирается зарыть себя здесь до конца жизни.
Джон медлил. Ну и что в конце концов? Стоит ли именно сегодня, в это утро, в эту минуту перечеркивать все, ради чего трудился Дейви Гатри? Возможно, думал Джон, прекрасно при этом осознавая, что просто отдаляет решение проблемы, было бы лучше устроить что-то вроде семейного совета в столовой Бенхойла и избавить себя от столкновения с человеческим фактором, отгородясь щитом деловой обстановки. Пригласить за стол Эллен Тарбат, и Джесс, и Родди для моральной поддержки. А лучше всего пригласить адвоката Роберта Маккензи приехать из Инвернесса и председательствовать на совете. Тогда можно переложить на него это неприятное дело — пусть он сообщит дурные вести собравшимся, всем и сразу.
Солнце спряталось за тучу. Снова захолодало и помрачнело. Джон и Дейви молчали, но молчание их было дружеским и абсолютно естественным. Джону подумалось, что Дейви Гатри, настоящий шотландский горец, очень похож на ребят с ранчо в Колорадо, которые работали на его отца. Гордые, независимые, знающие себе цену, считающие себя не хуже других, а в каком-то смысле, может быть, и лучше. Им нет нужды самоутверждаться, поэтому с ними легко говорить прямо, без обиняков.
Джон знал, что должен быть откровенен с Дейви. Нарушив молчание, он произнес:
— Как давно вы в Бенхойле?
— Почти двадцать лет.
— А сколько вам?
— Сорок четыре.
— Выглядите моложе.
— Правильный образ жизни позволяет поддерживать здоровье, — улыбнулся Дейви, — плюс чистый воздух. Вам не кажется, что атмосфера в Лондоне, Нью-Йорке и в других больших городах удушающая? Когда мы с Джесс выезжаем за покупками в Инвернесс, мне не терпится поскорей вернуться домой и вдохнуть чистый воздух Бенхойла.
— Знаешь, когда работаешь, не очень-то задумываешься над тем, чем дышишь. И потом, когда я начинаю задыхаться в Лондоне, отправляюсь на ранчо в Колорадо. Там воздух настолько чист, что первый же вдох пьянит, как глоток виски.
— Да-да. Думаю, на ранчо легко дышится. И потом, какие просторы!
— На самом деле наше ранчо не такое большое, как Бенхойл. Около шести тысяч акров. Но у нас, конечно, больше скота. Шесть сотен акров представляют собой орошаемые луга для производства сена, остальные — пастбища свободного выгула.
— И какую породу коров вы выращиваете?
— Самые разные. От герефордской и черного ангуса вплоть до самой незамысловатой, называемой на западе «ходячим молокозаводом». Если снега выпадает много и поздней весной не случается заморозков, мы можем прокормить до тысячи голов скота.
Дейви помолчал, жуя травинку и мирно глядя прямо перед собой. Потом сказал:
— Один фермер из Росшира поехал как-то на ярмарку быков в Перт и там познакомился с крупным скотоводом из Техаса. Они разговорились. Техасец спросил фермера, сколько у того земли. Фермер ответил: «Две тысячи акров».
Тут до Джона дошло, что Дейви не продолжает их дискуссию о фермерстве, а рассказывает анекдот. Стараясь ухватить суть или, не дай Бог, не рассмеяться в неположенном месте, он слушал с напряженным вниманием.
— Фермер задал тот же вопрос техасцу. Тот ответил: «Вам не понять. Вам трудно представить эту цифру. Но вот что я вам скажу. Если я сяду в свою машину и буду ехать вдоль ограды моих владений, мне не хватит дня». На что фермер, немного подумав, ответил: «Когда-то давным-давно у меня была подобная машина. Так я от нее избавился».
Наступила долгая пауза. Дейви продолжал смотреть вперед. Джон как мог сдерживался, а потом расхохотался. Дейви повернулся к нему. Его голубые глаза чуть заблестели, но в остальном он как всегда оставался невозмутимым.
— Да-да, — произнес он со своим мягким сазерлендским акцентом. — Я так и думал, что вам понравится. Неплохая шутка-прибаутка.
Одетая в свое лучшее выходное платье, Эллен Тарбат надвинула шляпку на лоб и приколола ее к пучку массивной шляпной булавкой. Эта купленная всего два года назад классическая шляпка была украшена пряжкой. Нет ничего лучше пряжки, чтобы подчеркнуть элегантность шляпы.
Она взглянула на кухонные часы: они показывали четверть одиннадцатого. Эллен собиралась в церковь. Она приготовила своим вместо обычного жаркого холодный обед. Почистила картофель, испекла пирог с вареньем, накрыла обеденный стол. Теперь она готова к приезду Джесс. Дейви не пойдет с ними в церковь, потому что они с Джоном Данбитом отправились смотреть на овец. Эллен не одобряла подобные мероприятия в воскресные дни и сказала об этом Джону, но он ответил, что у него мало времени и ему скоро надо возвращаться в Лондон. Эллен недоумевала, зачем ему ехать в Лондон. Сама она ни разу там не была, но ее племянница Анна пару лет назад съездила, и то, что она порассказала о Лондоне, отбило у Эллен всякую охоту когда-либо последовать ее примеру.
Надев шляпку, она потянулась за пальто. Утром она заранее снесла вниз все вещи, чтобы не подниматься лишний раз по крутым лестницам в свою спальню в мансарде. Лестницы утомляли ее больше всего. Она ненавидела усталость и ненавидела стук своего сердца, когда оно колотилось от усталости. Иногда она ненавидела свою старость.
Она надела пальто, застегнула его на все пуговицы и поправила лацкан, к которому заранее приколола брошь с дымчатым топазом. Потом взяла вместительную сумочку и надела черные перчатки. В глубине дома послышался телефонный звонок.
Она приостановилась, вспоминая, кто есть в доме и кого нет. Миссис Доббс ушла с малышом на прогулку. Джон был с Дейви. Телефон продолжал звонить, и Эллен, со вздохом отложив сумку и перчатки, пошла отвечать. Из кухни через холл она прошла в библиотеку. Телефон стоял на письменном столе полковника. Эллен подняла трубку.
— Да?
В трубке слышались раздражающие щелчки и потрескивания. Телефон Эллен тоже ненавидела.
— Да?
Теперь в ее голосе слышалось раздражение.
После очередного щелчка раздался мужской голос:
— Это Бенхойл?
— Да, Бенхойл.
— Я хотел бы поговорить с Оливером Доббсом.
— Его нет, — быстро ответила Эллен. Джесс Гатри должна была приехать с минуты на минуту, и она не хотела заставлять ее ждать. Но от звонившего не так-то легко было отделаться.
— Вы не могли бы найти его? Речь идет об очень важном деле.
Слово «важное» заставило ее прислушаться. Она обожала, когда приезжали важные люди и происходили важные события. Это давало пищу для разговоров не только о ценах на баранину и о погоде.
— Мм… Может быть, он в конюшенном доме?
— Вы не могли бы позвать его?
— Это займет некоторое время.
— Я подожду.
— Телефонные разговоры стоят недешево, — коротко заметила ему Эллен. Никакая важность не может оправдать греховную расточительность.
— Что-что? — опешил собеседник. — Да не волнуйтесь об этом. Буду очень благодарен, если вы его найдете. Передайте ему, что звонит его агент.
Эллен вздохнула, смирившись с опозданием на первый псалом.
— Хорошо.
Она опустила на стол трубку и проделала долгий путь через заднюю дверь к конюшенному дому. Когда она открыла заднюю дверь, порыв ветра едва не вырвал дверную ручку у нее из рук. Наклонившись вперед, чтобы противостоять ветру, придерживая рукой свою элегантную шляпку, она прошла по дорожке и открыла входную дверь дома Родди.