— Родди! — Она постаралась крикнуть погромче, и от этого голос сорвался.
Прошло какое-то время, затем наверху послышались шаги, и на лестнице появился мистер Доббс собственной персоной. Прямо каланча, подумала Эллен.
— Его нет, Эллен. Он уехал в Криган за воскресными газетами.
— Вас к телефону, мистер Доббс. Утверждает, что он ваш агент и что это очень важно.
Его глаза засветились.
— Отлично.
Он скатился с лестницы с такой скоростью, что Эллен едва увернулась, иначе он бы сбил ее с ног.
— Спасибо, Эллен — бросил он, проносясь мимо.
— Он ждет на другом конце провода, — крикнула она ему вдогонку. — Бог знает, во сколько это ему обойдется.
Но мистер Доббс был уже так далеко, что не слышал ее ворчания. Эллен скривилась. Ну и люди. Она плотнее надвинула шляпку и поторопилась в меру своих сил за ним. Дойдя до кухни, она увидела в окно ожидающий ее фургон Гатри с Джесс за рулем. Только открыв входную дверь, она вспомнила, что от волнения забыла перчатки.
Оливер говорил с Лондоном по телефону больше получаса. К тому времени, как он снова зашел в конюшенный дом, Родди уже вернулся из Кригана с кипой воскресных газет, уютно устроился в глубоком кожаном кресле у камина и предвкушал встречу с первым стаканчиком джина с тоником.
Он отложил «Обсервер» и взглянул поверх очков на взбежавшего через две ступеньки Оливера.
— Привет. Я думал, все меня бросили.
— Мне пришлось отлучиться к телефону.
Оливер сел в кресло напротив Родди, свесив руки между костлявыми коленями.
Родди окинул его проницательным взглядом, почувствовав в словах Оливера с трудом подавляемое волнение.
— Надеюсь, новости хорошие?
— Очень. Звонил мой агент. Все решено. Новая пьеса после завершения спектаклей в Бристоле пойдет в Лондоне. В том же составе, с тем же продюсером, со всем остальным.
— Отлично. — Родди уронил газету на пол и поднял руку, чтобы снять очки. — Это замечательная новость, дружище.
— Есть еще кое-что хорошенькое, но об этом потом. В том смысле, что еще не все окончательно обговорено и подписано.
— Искренне рад за тебя.
Родди посмотрел на часы.
— Хоть солнце еще не в зените, мы могли бы пропустить за это дело по…
Оливер прервал его.
— Правда, есть одна проблема. Ты не будешь возражать, если Виктория с Томасом останутся у тебя на пару дней? Мне нужно съездить в Лондон. Завтра же. Всего на сутки. Из Инвернесса есть пятичасовой рейс в Лондон. И хорошо бы кто-нибудь подвез меня, чтоб я успел на него.
— Конечно. Можешь оставить их здесь на сколько хочешь. Я отвезу тебя на «эм-джи».
— Всего на два дня. Я вернусь на следующий же день. А потом заберу Викторию с Томом, и мы отправимся на юг.
Мысль об их отъезде расстроила Родди. Ему не хотелось снова оставаться одному, и не только потому, что ему было приятно общество молодой пары, — после отъезда Оливера, Виктории и маленького Томаса он не сможет более закрывать глаза на реальность, у него не будет оправдания. А реальность была неутешительна. Джок скончался. Джон собирается продать Бенхойл. Связи и традиции разорвутся навсегда. Конец прежнему образу жизни.
— Зачем вам уезжать? Вам незачем уезжать, — произнес он с затаенной надеждой оттянуть роковой момент.
— Мы должны уехать, и ты это знаешь. Ты и так был необыкновенно добр и предельно гостеприимен, не можем же мы гостить в твоем доме вечно. В первый день гость золотой, во второй серебряный, а в третий ломаный грош. Мы уже пробыли три дня, так что завтра за нас и гроша ломаного не дашь.
— Я буду скучать по вам. Все будут скучать. Эллен души не чает в Томасе. С вашим отъездом все здесь изменится.
— Останется Джон.
— Джон не останется дольше, чем надо. Он не может. Ему нужно возвращаться в Лондон.
— Виктория сказала, что он собирается продать Бенхойл.
— Неужели он обсуждал это с Викторией? — удивился Родди.
— Так она сказала вчера вечером.
— Да, он действительно хочет его продать. У него нет другого выхода. Честно говоря, я так и думал.
— А что будет с тобой?
— Все зависит от того, кто приобретет Бенхойл. Если это будет богатый американец и азартный спортсмен, возможно, он оставит меня мальчиком на побегушках. Представляю себя отдающим честь и протягивающим руку за щедрыми чаевыми.
— Тебе надо жениться.
— Кто бы говорил, — отпарировал Родди.
Оливер ухмыльнулся.
— Я — другое дело, — самодовольно произнес он. — Я принадлежу к другому поколению. Мне позволено придерживаться иных моральных ценностей.
— Именно иных.
— Не одобряешь?
— Какая разница, одобряю я или нет. Я слишком ленив, чтобы судить о том, что меня не касается. Возможно, раньше я тоже был слишком ленив, чтобы жениться, хотя именно этого от меня и ждали. Я никогда не делал того, что от меня ожидали. Холостяцкая жизнь — неотъемлемая часть моего бестолкового времяпрепровождения; как и писание книг, любование птичками, тяга к бутылке. Мой брат Джок махнул на меня рукой.
— А мне нравится такой образ жизни. По-моему, мы с тобой в этом отношении очень похожи.
— Наверное. Но у меня есть золотое правило. Я никогда не связывал свою жизнь ни с кем, потому что знал — рано или поздно я могу сделать человеку больно.
Оливер с удивлением взглянул на Родди.
— Ты имеешь в виду Викторию?
— Она очень ранима.
— Она к тому же умна.
— Голова и сердце — две разные вещи.
— Рассудок и чувства?
— Пусть так.
— Я не могу связать себя, — сказал Оливер.
— Ты уже связал. У тебя ребенок.
Оливер потянулся за сигаретами. Прикурил одну от щепки, зажженной от огня в камине. Когда она разгорелась, он бросил щепку в огонь.
— Не слишком ли поздно читать мне отцовские нравоучения?
— Еще можно все изменить.
Они встретились взглядом, и Родди увидел в бесцветных глазах Оливера знакомый холодок. Оливер снова заговорил, но лишь для того, чтобы сменить тему.
— Ты не знаешь, где Виктория?
Таким образом он дал понять, что разговор окончен. Родди вздохнул.
— Она повела Томаса на прогулку.
Оливер встал.
— В таком случае пойду поищу ее. Расскажу последние новости.
Он вышел из комнаты, сбежал по деревянной лестнице и хлопнул входной дверью. Его шаги отдавались звонким эхом в мощенном булыжником конюшенном дворе. Родди так и не удалось узнать о намерениях Оливера. Он подозревал, что только все напортил, лучше бы ему помалкивать. Через некоторое время он опять вздохнул, поднялся с кресла и пошел наливать себе долгожданный джин с тоником.
На пути из березовой рощи Виктория увидела, как из-под арки конюшенного двора появился Оливер и пошел по гравиевой дорожке вдоль дома. Он курил сигарету. Только она хотела окликнуть его, как он заметил их с Томасом и направился прямо по траве им навстречу.
Томас, который устал еще на полпути к дому, восседал на закорках у Виктории. Увидев приближающегося Оливера, Виктория наклонилась и спустила Томаса на землю. Он побежал вперед и добежал до Оливера раньше нее, уткнувшись головой в отцовские колени и обнимая их ручонками.
Оливер не взял его на руки, а стоял как замороженный, дожидаясь, пока Виктория подойдет поближе.
— Где вы были? — спросил он.
— Гуляли. Мы нашли еще один ручей, правда, не такой красивый, как тот, с водопадом.
Она подошла совсем близко.
— А ты чем занимался?
— Говорил по телефону.
От прогулки и холодного воздуха щеки у нее раскраснелись, спутанные белокурые волосы развевались на ветру. Она где-то нашла полянку желтых морозников, сорвала пару цветков и засунула их в петлицу куртки. Оливер притянул ее к себе и поцеловал. Она пахла свежестью, холодом и яблоками. Губы у нее были мягкие и чистые, и поцелуй так же невинен, как родниковая вода.
— Кому звонил?
— Не я звонил, мне позвонили.
— Кто?
— Мой агент.
Он отпустил ее и наклонился, чтобы отцепить Томаса от своих колен. Они направились к дому, но Томас запротестовал. Поэтому Виктории пришлось вернуться и взять его на руки. Догнав Оливера, она спросила:
— И что он сказал?
— Сообщил хорошие новости. «Гнутый грош» поедет в Лондон.
Она остановилась как вкопанная.
— Оливер! Это же изумительно.
— Я тоже завтра еду в Лондон.
Она изменилась в лице.
— Я уезжаю и оставляю вас с Томасом здесь.
— Ты шутишь.
Он рассмеялся:
— Не надо устраивать сцены, дурочка. Я вернусь на следующий день.
— А почему мы не можем поехать с тобой?
— Какой смысл ехать в Лондон на один день? В любом случае, я не могу говорить о делах, когда вы с Томасом все время вертитесь у меня под ногами.
— Но мы не можем остаться здесь без тебя!
— Почему?
— Я не хочу, чтобы ты меня здесь бросил.
И тут Оливер разозлился. От добродушного поддразнивания он перешел к раздраженному ворчанию.
— Я не бросаю тебя здесь. Я просто уезжаю в Лондон на сутки. Улечу и прилечу. А когда вернусь, мы упакуем вещи, сядем в машину и поедем обратно на юг. Вместе. Ну что? Теперь ты счастлива?
— А что я буду делать без тебя?
— Думаю, жить. Это не так уж трудно.
— Но мне очень неловко перед Родди. Сначала мы свалились ему как снег на голову, а теперь…
— С ним все в порядке. Он рад, что вы с Томасом погостите еще день-два. А насчет того, что мы свалились ему на голову, так он совсем не хочет, чтобы мы уезжали. Как только мы уедем, ему придется вернуться к реальности, а этого ему совершенно не хочется.
— Как тебе не стыдно так говорить о Родди.
— Это ужасно, но это правда. Да, он обаятельный, забавный, прямо персонаж со страниц комедии тридцатых годов типа Раттигана в молодости. Но я сомневаюсь, что ему в жизни хоть раз приходилось совершать какой-нибудь поступок.
— Он воевал. Всем, кто был на войне, приходилось совершать поступки. Именно для этого они там и были.
— Я имею в виду поступки в личной жизни, а не в области национальной безопасности. Когда нельзя укрыться от решения вопросов за бутылкой бренди.