Луна на опушке джунглей светила мутно, как ослепленная катарактой, и света хватало только на тонкие полосы меж кустами.
Тартарен, шаря в темноте руками, выбирал стволы посуше, гнул и с треском ломал их, собирая в кучу. У Юнга же ветки только пружинили и, даже надломленные, не отставали от стволов, распадались на сотни проволочных волокон, а притупившийся о лианы нож их не брал. Он постоял, прислушиваясь, как пыхтит Тартарен, поругиваясь, где-то совсем рядом, и, различив впереди и в стороне бледный свет, раздвигая руками невидимые частые ветви, стал пробираться туда.
На лунной прогалине он наткнулся на ствол поваленного дерева, обломал сухих веток сколько смог унести, прижав локтем, потащил, шурша, мягко царапая землю, и через два шага снова уперся в темноту. Постоял, прислушиваясь, и ничего не услышал — отчего-то сопенье Тартарена и голоса остальных вдалеке стихли. Булькала, крутясь, вода в запруде перед скалистым порогом, и далеко шумел падающий с высоты поток. Ни шелеста, ни встряхиваний и попискиваний пернатой живности.
Глухая тишина пустого дома, в котором вдруг свет погас.
«Странно», — подумал Юнг и тут же вздрогнул от звука неслышного, но почему-то очень знакомого и давно ожидаемого, быть может с того самого момента, как он повис на дереве над шумным грязевым потоком, притащившим их в эту долину.
Кто-то вдохнул и выдохнул у него за спиной — шумно, с влажным хрипом и едва прикрытой вздохом угрозой. Потом еще раз, с выдохом длиннее и сдержанной яростью в конце, что сопутствовало работе над любимым его сюжетом для лакированных боков особо хищных машин — джипов «чероки» и «инфинити», спортивных «феррари», «альфа-ромео». На этих картинках черная пантера показывала оскаленную морду, раздвигая сочные, зеленые травы с лиловыми тропическими цветами. Ослепляли сабельные клыки, топорщилась жесткая леска усов, нижняя челюсть опускалась, обнажая влажный розовый язык. А вот звук, растяжный, с вибрирующим на одной низкой ноте рыком, Юнгу приходилось сочинять про себя. И вот он услышал его за спиной и, не поворачиваясь, представил все прочее, и замер с ветками под мышкой. Медленно поворачивая голову, услышал над самым ухом Тартареново: «Э-е, Юнг!» — краем глаза успел зацепить гибкий, остроухий силуэт, слившийся со стволом, с которого он только что обламывал ветки. Тартарен в темноте махнул рукой, зацепил его за плечо, Юнг моргнул, силуэт исчез.
— Черт! Ты ничего сейчас не слышал?
— А что?
Головой качнул из стороны в сторону, ствол, обмазанный луной, очертания сменил, но черной кошки не выдал.
Куда ж она делась?
— Показалось, — неуверенно произнес Юнг.
— Еще бы, — поддержал Тартарен. — Тьма такая, что…
Тихо свистнуло в темноте.
— Крис зовет. Пойдем.
Юнг сделал шаг, обернулся напоследок, но и ствол, на котором ему почудился придуманный еще в Москве зверь, пропал.
Показалось? Ну да. Только кто ж тогда вздыхал с хриплой угрозой ему в спину?
…Жаркая пасть открылась прямо над ним, усы поднялись, зеленые горящие глаза сощурились.
— Хры-ы-а-а, — дохнуло на него влажным рыком.
Юнг вскрикнул и проснулся.
Чуть поодаль под скалой спала Света, прижав одну ногу к груди, другую вытянув, в кошачьей позе.
Гена Жариков приподнялся у костра, скосил на него красноватый свой глаз.
— Чего орал-то?
— Так. — Юнг головой тряхнул, поднялся, постоял. — Пойду пройдусь.
— Смотри. А то капитан ваш… Хотя сам… — мутно ворчал на кого-то Жариков.
Юнг слушать не стал, осторожно двинулся в темноте в сторону реки.
Кошмар из детства — оно входит в парадное, крадется по темной лестнице, потом по коридору, пригибаясь, ползком подтягивает узкое черное тело к кровати, пасть разевает, Юнг дрожит, крепко стискивает веки, только бы не открыть глаза, не увидеть, но видит сквозь закрытые глаза белые зубы и слышит этот оглушительный, как гром, рык. Кричит и просыпается. Потом мама сидит у постели полночи, а он не спит.
Психоаналитик с деревенским лицом и тихой речью в кабинете с желтыми шторами, усадив маленького Юнга в кожаное кресло, долго рылся в младенческой его памяти и свалил все на испугавшую его месяца в четыре страшную грозу на даче.
Дима ничего не помнил такого, а мама кивнула. Психолог прописал расслабляющие упражнения, но кошар являлся аккуратно по ночам, пока Юнг, разозлившись, не начал с ним бороться, сбегая из школы в зоопарк и простаивая часами перед клетками с крупными кошачьими и рисуя их по памяти во всех тетрадках.
Потом много лет спустя эти кошки скалили зубы и беззвучно рычали в московских пробках.
Кошмар вернулся на пятый день после грозы на острове.
А может, он и вправду видел — там, на стволе?
Юнг потрогал пальцем туповатое лезвие ножа. Осторожно двинулся к плещущей воде запруды. Если эта кошка существует и она тут, он дождется ее и увидит. Не закрывать глаза на страх — этому он научился. Он остановился, приглядываясь.
Луна зашла, а солнце не всходило. К пепельной водной глади приблизился контур скалы. Ломаная его дрожащая в сумерках линия услужливо складывалась в настороженном Юнговом мозгу в остроухий кошачий контур.
Всматривался и смеялся над собой. Вздрогнул — оно шелохнулось, покачалось из стороны в сторону, замерло, точно услышало его затаенное дыхание. Вдруг силуэт сказал тихо, но отчетливо и грустно голосом Кати:
— Не на-а-до…
— Совсем?
— Не сейчас. Прости, я еще не готова.
Тень распалась на две — Криса и Кати. Сидели над речкой, слушали близкий шум падающей воды.
— Ты из-за этих, диких?.. — тихо спросил Крис.
— Не знаю. И из-за них тоже. Но дело не только в них… Хотя, конечно, то, что они хотели… Я звала, а тебя все не было, — то и дело сбиваясь, шептала Катя.
Юнг видел, как Крис обнял ее и она прижалась к нему. И никаких черных кошек. Он вернулся, пробрался на свое место рядом с Тёмой, закрыл глаза, чувствуя спящую совсем рядом все в той же мягкой, гибкой позе Свету.
2
— А ты не думай, — обняв, пощекотал Кате шепотом ухо Крис.
— Не могу. Не могу вспомнить…
— Где ты видела… этого черного бандита? — осторожно, точно потрогал свежий шрам, спросил Крис. — А… где ты вообще могла его видеть?
— Не знаю. Может, в Лумумбе? У нас там практика была. Я работала с африканцами. Кажется, один там был такой. Тоже с бороденкой реденькой. И зубы гнилые. Фу!
Катя вздрогнула, вспомнив с отвращением. Отстранилась от Криса, глаза широко раскрыла, вздернула линии бровей, дрогнули губы:
— Но я не об этом.
— А о чем?
— Так уже было.
— Как? — Крис сначала не понял. А потом вдруг увидел Катю, распятую у костра, с нависшим над ней…
— Тебя что… — Слово никак не удавалось произнести. Ну не шло оно, и все.
— Нет, никто меня не насиловал. Строго говоря, — сказала с усмешкой Катя, — это была первая попытка. Благодаря тебе — неудачная. Ты меня спас. Я ждала. Очень боялась — а вдруг ты такой же, как… ну, в общем, бросил меня.
Крис смотрел, как она волнуется. Потянуться, тронуть ее губы, успокоить. Катя словно угадала и еще чуть отодвинулась. Поколебавшись, продолжила, точно объясняя, извиняясь:
— Но что-то похожее у меня было.
— Как это?
Еще помедлила, спрашивая себя: рассказывать? А если не поймет? Жалеть будешь. Не верь, не верь. Ты же даже его толком не знаешь.
Но глаза Криса были так близко и такие мягкие, даже кинжальчик эспаньолки стал нежным, и хотелось его потрогать.
Ну и пусть.
Заговорила быстро, прерывисто, чуть прикрыв глаза.
— Понимаешь, у меня с этими… отношениями как-то не так складывалось. Все из-за того, что я такая высокая. Молчи! — вдруг заметила что-то похожее на поспешное возражение. — Потом скажешь. Мне кажется, я с рождения была длинной. И когда начались все эти… плотские опыты, поняла, что одноклассники меня сторонятся. Боятся показаться смешными — самый высокий из них мне до плеча не доходил.
— Господи, да ты… — снова начал Крис.
— Знаю. Вернее, теперь знаю. А тогда трагедия была. Ну об операции по укорочению я, конечно, не думала, но иногда чертыхалась про себя: за каким я, собственно, так вымахала. Делала вид, что мне это ни к чему, в универе — на красный диплом с первого курса. В общем, первый, кто понял, что со мной творится, и попытался воспользоваться этим, только чудом мог не оказаться самой банальной сволочью.
— И он…
— Хуже. — Катя сложила ноги, потянула юбку на колени. — Конечно, я только потом это поняла. Он был меня старше.
— Препод, что ли?
— Из маминого рекламного окружения, — покачала головой Катя. — Бизнес свой, охрана, машина, клубы, столичные тусовки, пикники у бассейна в загородном доме. К тому же высок, дьявольски красив, галантен, умен, начитан. Ну где уж мне было… — Усмехнулась, вспомнила: — Мама, разумеется, ничего не знала, подруг по этим делам у меня не было. Да и с какой стати мне было с кем-то советоваться? Потерять то, что у меня одной со всего курса оставалось, было для меня не потерей — избавлением. Как от лишнего веса. Да и не в том было дело… — с досадой, что не так говорит и не то, оборвала себя Катя.
— И вот он-то тебя и… — догадался Крис.
— Не сразу. Умный был. В первый раз так все нежно и предупредительно, с охами, вздохами. А потом пригласил меня в загородный дом и предложил заняться жестким сексом.
— А ты?
— Струсила, но отказать не решилась. Ну и получила по полной программе часов на двенадцать во всех видах. Домой меня привез еле живую. И далее угрожать не стал — знал, что никому не расскажу. Мама как раз тогда с отцом разводилась — убедить ее, что в лесу всю ночь проплутала и потому еле ноги передвигаю, было легко.
— Он, что же, тебя… — понял Крис, — привязывал?
— Если бы только. С этого он начал. Но сделал это он точно как вот эти. Как будто у них консультантом работал.
— И после этого случая…
— Пропал. Точно специально появился, чтобы своего добиться, получил и исчез. Я у мамочки осторожно попыталась узнать поподробнее, откуда он взялся, а она его даже не вспомнила. Кто-то привел его на ту вечеринку,