Поднявшийся на вершину Тёма обнаружил там идеально круглую площадку искусственного происхождения, о чем свидетельствовала и разметка белой краской — ориентир для посадки вертолета. Однако ни маяков, ни посадочных огней, ни антенны ретранслятора Тёма там не обнаружил. И никаких следов, как и куда девались с этой площадки прилетавшие на вертолете. Ни люков, ведущих внутрь горы, ни ступенек, чтобы спуститься по ее отвесному склону.
Тем не менее Тёма спустился с вершины в твердом убеждении, что внутри горы что-то есть. Или кто-то. И что вход туда определенно должен быть со стороны океана.
После короткого совещания Крис принял решение разделить команду. Он, Тема и Тартарен идут вдоль трещины к берегу — ищут там вход внутрь горы. Катя и я остаемся здесь и ждем их, не двигаясь с места ни под каким видом. Катя сильно повредилась при падении. Я ее должен защитить.
Катя возражала, пыталась доказать, что она вполне может передвигаться, но, попробовав по предложению Криса пройти несколько шагов, тут же оступилась и упала бы, если бы Крис ее не подхватил. Она и в самом деле здорово ударилась грудью и ногу ушибла, когда падала.
Случайно услышав разговор Криса с Тёмой, я понял, что меня они решили не брать с собой, потому что думают, будто после смерти Светы я как бы немного не в себе. У меня пропало чувство страха. Так им показалось, когда они увидели, как я хожу по бревнам, перекинутым через пропасть.
А человек, начисто лишенный страха и не дорожащий собственной жизнью, здесь первый кандидат на предоставление могилы под табличкой из кокоса.
Надеются, что я еще приду в себя и не стану подвергать себя бессмысленному риску. Что ж, спасибо за заботу. Очень признателен. Но, кажется, они немного преувеличивают.
Потом Катя и Крис прощались, а мы с Тёмой и Тартареном прошли немного вперед, чтобы им не мешать.
Крис догнал нас. Мне показалось, что глаза его утратили свой гипнотический блеск и эспаньолка не выглядит такой заносчивой. Я сказал ему, что он может быть спокоен — за Катю я отвечаю.
И взял с них обещание — если кто-нибудь из нас все же доберется до Москвы, то обязательно узнает фамилию Светы и год ее рождения, вернется на остров и напишет на той дощечке все как полагается.
Тартарен заворчал по старой московской привычке: мол, не бери в голову, старик, вместе вернемся, все разузнаем, слетаем сюда еще раз, но Тёма его перебил. Просто сказал, что выполнит мою просьбу, сумку с альпинистским снаряжением перекинул через плечо и пошел по краю трещины к берегу океана.
А я вернулся к Кате, совершенно уверенный, что больше мне беспокоиться не о чем».
— Скажи, а кто кроме тебя про этот твой кошмар, ну… про черную кошку, мог знать?
— Родители. То есть мама. Отцу она об этом не рассказывала. Считалось, что у меня что-то возрастное.
— А друзья детства?
— Кто же друзьям в детстве рассказывает такое?
— Но ты ведь думал об этом? Пытался припомнить, кому говорил?
— Все время, — вздохнул Юнг. — До сегодняшнего утра.
— А теперь?
— А теперь думаю, что это уже не важно — знал ли кто-нибудь о моих детских страхах или нет.
Юнг говорил правду. Ему теперь действительно многое из того, что совсем недавно было существенным, таким уже не казалось.
И когда Катя спросила его, что это он там пишет, он только попросил ее подождать, когда закончит, и отдал ей дневник. Пусть читает.
В самом деле, какой смысл скрывать мысли от людей, если рано или поздно оказывается не важно, что ты о ком-то думал и думал ли что-нибудь вообще?
— Понимаешь… — Катя полистала Димин дневник, остановилась на страничке, перечла. — У меня было такое ощущение, что кто-то узнал мой самый большой страх и напомнил мне здесь о нем.
— Зачем? — просто спросил Юнг.
— Ну, видимо, напугать мало. Нужно отыскать по-настоящему больное — то, о чем запрещаешь себе вспоминать.
— Зачем? — снова спросил Юнг.
— Не знаю.
— Ты о человеке с лицом Мефистофеля? — вспомнил Юнг с трудом. — Он существовал?
— Вот это уж точно не ночной кошмар.
— Его звали Аркадий.
— Ну да. И мне показалось, что Света знает секрет, который связывает произошедшее со мной и остров.
Юнг, не понимал, о чем это она.
— А тебе не кажется странным, — осторожно продолжала Катя, — что, хотя мы уничтожили все эти подглядывающие устройства, кто-то все равно в курсе всех наших перемещений и планов и точно знает, где расставить нам ловушки? Помнишь веревку, с которой сорвался Крис? Камни, которые на нас посыпались, когда Светку утащила обезьяна?
— Хочешь сказать, что все это Света устроила?
— Она могла знать, кто это делает. Может, хотела тебя предупредить. Тот, кто за нами следил, догадался об этом.
— И наслал на нее черную пантеру?
— Ну пантера — это скорее твои фантазии.
— А героин — ваши, — буркнул Юнг. Но, подумав, согласился. Почему бы и нет? Черные кошки и наркотик тут ни при чем. — А Жариков оказался случайным свидетелем, его убили, труп закопали где-нибудь.
— Может быть, — несколько разочарованно протянула Катя — думала, что Юнг все-таки сообразит, к чему она клонит. — Но скорее уж… — начала она.
Закончить не успела. Расспрашивая Юнга, Катя то и дело умолкала, прислушивалась, вглядываясь в ту сторону, куда ушел Крис с ребятами. Но там ничего, кроме склона, уходящего к океану, видно не было.
В ожидании Криса, Тёмы и Тартарена провели они время до вечера. Костра не разводили. Сумерки сгустились. Из черной расщелины медленно выползала ночь.
Наверх ни Катя, ни Юнг совсем не смотрели. Что оттуда можно было ждать? Кто мог потихоньку спуститься по гладкому боку сопки, повисеть над ними на веревках, примериваясь, и упасть, навалившись, разом залепляя им лица резиновыми масками?
Катя и Юнг головами разом замотали, пытаясь высвободиться, вдохнули сладкого, пряного газа и увидели по короткому сну — Катя отталкивала склонившегося над ней Криса с мефистофельской бородкой и смеющимися жесткими глазами. Юнг встретил остроухую черную кошку, следящую за ним из ветвей. Она морщила нос, поднимала желтые усы, показывая острые зубы, и глаза у нее были зеленые, как у Светы.
Оба разом закричали, пытаясь очнуться каждый от своего кошмара, но только словно упали во что-то черное, вязкое и душное. Потом впали в забытье.
3
— Ныряем, ныряем, а что толку? — не унимался Тартарен. — Да еще птицы эти, блин!
Смахнул с омерзением очередную кляксу с головы, приподнялся над водой, погрозил черно-белому птичьему базару кулаком.
Конечно, если бы он сутки не просидел на сушеных фруктах, может, даже внимания не обратил бы на такие мелочи, как бесцельное плавание и обстрел его головы птичьим дерьмом. Но в животе у Тартарена было пусто, а на душе прегадостно.
Поначалу все шло как нельзя лучше. Они вышли к океану, спустились с невысокого, крутого берега прямо в воду и довольно быстро доплыли до этой бухты.
Гряда подводных скал выставила макушки над водой и выстроила стенку метрах в пятистах от берега параллельно горе.
То есть если даже в самый жуткий шторм самолет-амфибия зашел на посадку со стороны океана или яхта подошла к острову, стоит завернуть за эту стеночку, всю в высокой мыльной пене прибоя, — и ты как будто попадаешь на гладь швейцарского озера, тишину которого разрывает только крик беспокойных птиц.
Все это они довольно живо представили себе, зацепившись за подводную вершину, снова и снова вглядываясь в отвесную стенку Столовой горы в надежде увидеть не замеченную поначалу маленькую пристань или столбики для швартовых, на худой конец с десяток старых покрышек, какими обычно смягчают удары борта о причал.
Однако стенка отвесно уходила в воду, и тихая бухта никому не была нужна, кроме вздорных и чопорных пернатых.
Может, они тут первые разумные существа от сотворения мира.
Крис в это не верил.
— Тут должен быть какой-то скрытый ход, — сказал он. — Или хотя бы след.
— И что? — спросил Тартарен, покачиваясь на едва приметной волне возле поросшей водорослями каменной макушки.
— Будем искать, — ответил Крис, отцепился и нырнул.
Глубина была не более десяти метров, дно в крупных обломках скал, обточенных океаном, украшенных веточками коралловых полипов с белыми и розовыми лепестками.
Сновали в расщелинах между камнями плоские рыбы, желтые в черных полосах, вытягивали задумчиво острые свои рыльца, презрительно смотрели на странных существ с суетливыми движениями длинных, тонких плавников.
Потаращив на пришельцев выпуклые черные глаза, рыбы выстраивались в некую подводную эскадрилью и летели дальше по своим делам, примеряясь к подводному ландшафту как какие-нибудь плоские крылатые ракеты с электронной начинкой. Странные существа, поковырявшись с минуту между камнями, суетливо рвались на поверхность, отфыркивались, глотали жадно воздух и снова ныряли, придирчиво обследуя подводную часть Столовой горы и дно между камнями, сами не зная, что ищут.
— Нет тут ничего, — подплыл к Крису, устроившемуся на приподнятой над водой макушке скалы, Тартарен. — Полтора часа ныряем… Может, мы не там ищем?
Крис внимательно разглядывал птичью колонию на скале. Бессмысленным, склочным и базарным ее поведение казалось только непосвященным.
Присмотревшись, можно было понять, что одни из этого «пиджачно-галстучного» общества по большей части сидят на уступах и в незаметных снизу расщелинках, охраняя кто яйца, кто птенцов. Другие точно такие же черно-белые, но мужики, судя по озабоченному виду, — то и дело срывались с места и летели на работу — рыбу в океане половить или подобрать что само по себе издохло.
Все племя суетилось, выкармливало, питалось, иногда выясняло отношения с ближайшими соседями и жило обычной и довольно спокойной жизнью как минимум минут пятнадцать.
А потом случалось нечто. «Бабы» разом начинали орать, точно предупреждая об опасности, «мужики» роились, кружили, взлетали и ныряли, тоже пронзительно крича и выстреливая белыми мерзкими струйками.