— Нет.
— Он был философом. Мыслителем. Правым. Фашистом. Имел дом во Флоренции. К нему пришли с книгами, притворились студентами. А когда он открыл дверь, расстреляли. — Фаусто отхлебнул вина. — Когда убивают мыслителей, прислушайся — где-то рядом смеется дьявол.
— Вы их знали?
— Кого?
— Тех, кто это сделал.
— Ты задаешь много вопросов.
— Просто раньше не получалось, вот и воспользовался шансом.
Фаусто усмехнулся. Рассмеялся.
— Да, верно, говорю я много.
— Ну что? — крикнула от бара синьора Фанелли. — То ты не появляешься месяцами, то от тебя не избавишься.
— Ухожу, ухожу. — Фаусто поднял руки и, повернувшись к Адаму, наклонился ближе. — Ты делаешь что-то и думаешь, что поступаешь правильно, но проходит время, и прежние утешения больше не действуют и уснуть не помогают. Это единственное, что я понял в жизни. Мы все думаем, что знаем ответ, и мы все ошибаемся. Черт, я даже не уверен, что мы знаем, какой был вопрос.
Адам же в этих словах нашел утешение для себя: Фаусто, оказывается, еще пьянее, чем он сам.
Итальянец осушил стакан и поднялся:
— Приятно было поболтать. Ты будь там осторожен. На вилле Доччи.
— Почему вы так говорите?
— Плохое это место.
— Плохое место?
— Всегда таким было. Люди там имеют склонность умирать.
Заявление прозвучало настолько мелодраматично, что Адам невольно улыбнулся.
— Думаешь, я шучу?
— Нет… извините. Вы имеете в виду сына синьоры Доччи?
— Ты слышал об Эмилио?
— Только то, что его убили немцы во время войны.
Фаусто раздавил в пепельнице сигарету.
— Да, так говорят.
Зацепиться за эту последнюю реплику Адам уже не успел.
— Вон! — потребовала синьора Фанелли, приближаясь к ним с грозно поднятой щеткой.
Фаусто повернулся, чтобы встретить опасность лицом к лицу.
— Летиция, ты чудесная женщина. Будь я побогаче, постарался бы взять тебя в жены.
— Ох, ох, — проворковала синьора Фанелли. — Так вот, сегодня ты стал еще беднее. Три бутылки вина.
— Я заплачу, — сказал Адам.
— Он заплатит, — подхватил Фаусто.
— Нет, не заплатит, — возразила хозяйка.
Порывшись в карманах, Фаусто выгреб несколько мятых бумажек и положил их на стол.
— Всем спокойной ночи. — Он слегка поклонился. — Фаусто здесь больше нет.
С его уходом в зале стало тише и как будто темнее.
Синьора Фанелли принялась убирать стулья.
— Фаусто, Фаусто, — устало вздохнула она. — Вы только не принимайте его слишком уж всерьез — у него сейчас что-то вроде депрессии.
— Почему?
— Коммунисты не слишком удачно выступили на выборах в мае. Набрали всего двадцать два процента, бедняги. — В ее голосе отчетливо прозвучало наигранное сочувствие.
Похоже, двадцать два процента считались здесь чем-то незначительным.
— Вы не коммунистка? — спросил Адам.
— Коммунизм для молодых и голодных. Посмотрите на меня.
Он с удовольствием отпустил бы комплимент, на который она напрашивалась, но нужные итальянские слова затерялись.
— Фаусто не молод, — сказал Адам.
— Фаусто родился идеалистом. Это не его вина.
Уходить не хотелось. Он посидел бы еще, поболтал ни о чем, полюбовался игрой ее стройных, обтянутых платьем бедер. Но она отправила его наверх — с бутылкой минеральной воды и твердым наказом выпить ее перед тем, как лечь спать.
Не получилось.
Вернувшись в комнату, Адам хлопнулся на матрас и стал прокручивать в голове небольшой приятный сценарий. Последним, что осталось в памяти перед тем, как он провалился в тяжелое пьяное забвение, был Гарри, вломившийся в комнату в тот самый момент, когда синьора Фанелли сбросила с плеч изумрудно-зеленый шелковый халатик.
Глава 7
Прогулка до виллы Доччи не помогла — в голове не прояснилось, и боль всего лишь переместилась из лобной части в затылочную, где и обосновалась, как подсказывал богатый опыт, до конца дня. Жара под безоблачным небом быстро набирала силу, и к тому времени, когда он добрался до пункта назначения, рубашка уже промокла насквозь и прилепилась к спине.
Адам изначально приготовился к тому, что решение дастся трудно и ему еще долго придется убеждать себя и бороться с сомнениями. Однако все произошло совершенно естественно, когда он даже не закончил обход сада.
Что-то в этом месте было не так, и именно в этом таилась непонятная привлекательность сада, его притягательная сила. Тайна не кричала в уши, не заявляла о себе во весь голос, не требовала немедленных ответов — ее зов звучал тревожащим шепотом где-то в затылке.
В документах указывалось, что Флора умерла в 1548 году, через год после завершения строительства виллы Доччи, но почему же ее муж ждал почти тридцать лет — почти до собственной кончины, — чтобы заложить сад в память о супруге? Кроме того, в самом саду бросались в глаза кое-какие аномалии, элементы не то чтобы диссонирующие, но несколько не соответствующие общему настроению и тону. Зачем, например, понадобилось возводить ту триумфальную арку с выгравированным в итальянской форме именем Флоры? Само это венчающее насыпь сооружение выглядело нелепо и помпезно, как какая-то реклама. Ни одна другая деталь сада не заявляла открыто о своей цели. Скорее, все здесь скрывало ее, прятало за символами, метафорами и аллегориями.
В глубине души Адам признавал, что к предпочтению сада в сопоставлении с виллой его подталкивает и еще одно, более прагматическое соображение: наличие папки с документами, подобранными отцом синьоры Доччи. Документы эти предлагали готовую модель для работы, своего рода лекало для будущей курсовой, образец, который нетрудно дополнить и расширить с минимумом усилий. Да, материалы изложены коротко и сухо, но они выверены и точны. И в тексте, и в примечаниях содержатся многочисленные ссылки на источники или книги, найти которые можно в библиотеке. Понадобится всего лишь несколько дней, чтобы сначала детально все сверить, а потом оценить значимость и потенциал для дальнейшего использования.
Вилла подарила долгожданное отдохновение от зноя. Первой, кого он встретил, была Мария, раздававшая указания двум страшноватым уборщицам и хмурому Фосколо, выполнявшему обязанности разнорабочего.
Адам расположился в кабинете. Светлый и просторный, он занимал северо-западный угол здания, сразу за библиотекой. Окна выходили на заднюю террасу. В отличие от других комнат, обставленных скупо и просто, кабинет был заполнен мебелью, картинами, книгами и всякой всячиной, как будто все столь знаменательно отсутствующее в остальных помещениях каким-то образом собралось здесь.
На стене, над камином, висел небольшой портрет Федерико Доччи, о котором синьора Доччи упомянула накануне. Это был приятный мужчина средних лет, с резкими, едва сглаженными возрастом чертами. Он сидел на высоком стуле, положив руки на книгу, и в окне у него за спиной виднелись уходящие к далекому морю холмы. В наклоне головы и твердом взгляде темных глаз ощущались жесткость и властность, но на широких, полных губах играла тень улыбки — казалось, он посмеивается над самим собой. Противоречие это лишь добавляло мужчине привлекательности.
Большой застекленный стеллаж красного дерева заполнял стену за письменным столом. На нижних полках стояли книги, в большинстве своем на тему этрусков. Немалое место было отдано трудам по антропологии. Здесь присутствовали тексты на нескольких языках — итальянском, французском, английском и голландском. На верхних полках нашли приют самые разнообразные и весьма необычные предметы, преимущественно археологические находки: глиняные фигурки, орудия из бронзы, обломки керамики, фрагменты каменных скульптур и тому подобное. На самой верхней обнаружились два черепа, их пустые глазницы казались за стеклом глубокими озерцами тени.
Открыв дверцу и поднявшись по принесенной из библиотеки приставной лесенке, Адам оказался лицом к лицу с жуткими экспонатами. Черепа были не человеческие — хотя и имели с ними немалое сходство — и принадлежали каким-то приматам. Сравнимые по размерам с человеческими, они заметно отличались от последних. Череп слева был уже и менее угловат. Его сосед поражал длинными клыками, выдающимися скулами и костным гребнем, пересекающим череп от уха до уха и соединяющимся в верхней точке с двумя наростами, идущими от края глазниц.
Приподнявшись на цыпочках, Адам поднес руку к черепу и провел пальцами по бороздкам.
И тут же услышал шаги.
Повернувшись, он увидел Марию, входящую в кабинет с террасы. Брошенный ею укоризненный взгляд наверняка согнал бы его с лесенки, если бы он уже не спускался.
— Очень интересно, — виновато пробормотал он, кивая за спину.
— Кофе будете?
— Да, спасибо.
Мария остановилась и повернула к двери в библиотеку.
— Orangotanghi. — Она бросила короткий взгляд на черепа.
— О… да…
Едва за ней закрылась дверь, как Адам уже схватился за словарь.
Он все правильно понял.
Несмотря на предложение приготовить кофе, Мария с заметным облегчением восприняла известие о том, что кормить гостя ланчем не требуется. Около трех часов она снова появилась в кабинете с сообщением, что Адама желает видеть хозяйка.
Синьора Доччи сидела в постели, протирая лицо и шею свежим фланелевым полотенцем. Рядом с ней, на кровати, стояла печатная машинка с неоконченным письмом, надежно зажатым стальными челюстями.
— Я попросила Фосколо приготовить для вас велосипед. Чтобы не приходилось каждый раз ходить пешком.
— Спасибо, вы очень добры.
— В такую жару и умереть недолго, а мне бы не хотелось обременять свою совесть.
Она поинтересовалась, как продвигается работа, и он признался в своей проблеме и принятом решении.
— Вам нравится дом?
— Да. Очень.
Она с явным одобрением выслушала его объяснение. Адам спросил, кто был архитектором.
Синьора Доччи пожала плечами:
— Никто толком не знает. Где-то встречалось упоминание о некоем