едоумки. Граф, что думаете?
Я кивнул.
Барон повернулся к своим людям.
— Одли! — окликнул он седого крепыша. — Ты пойдешь первым. Возьми еще одного. Да, старик мне нужен живым, понял?
Крепыш кивнул, словно это было само собой разумеющимся.
— Д-дакота, — сказал я. — П-поможешь Од-д…
Пауза. С легкой, едва заметной заминкой мой «телохранитель» склонил голову.
— Я тоже пойду! — На щеках у Гилберта выступил румянец, глаза блестели. — С вашего позволения, мессир граф.
Эх ты, мальчишка!
Я помедлил, кивнул. Ничего не поделаешь. Моя шпага с едва слышным скрежетом выскользнула из ножен.
— От-тлично, — свободной рукой я нащупал на поясе письмо, свернутое в трубочку. Протянул Гилберту: — Ес-сли н-найд-дешь Р-ришье, он т-тебя обязательно в-возьмет к-себе. Обещаю.
— Приготовились, — сказал барон…
— Ушел?! — барон вскинул голову. Лицо заострилось.
— Ушел, вашмилость, — покаялся крепыш Одли, зажимая рану в плече. — Выродок какой-то, честное слово.
Я огляделся. Вечерело. Мы стояли на улице. Таверна выглядела взятой штурмом и разграбленной ордой варваров. Одиноко качалась вывеска. Стражники древками алебард сгоняли угрюмых окровавленных наемников в кучу. Их ножи, рапиры и шпаги были свалены на земле. Наемники смотрели зло и безнадежно. Наша атака заставила их отступить, а затем и местная стража подоспела. На земле, баюкая руку, замотанную в грязную тряпку, сидел человек. Почувствовав мой взгляд, он поднял голову — я вздрогнул. Кловис. Он посмотрел на меня равнодушно и отвел глаза. Я дернул щекой. Да, они насильники, бродяги, мародеры и никчемные люди! Да, почти все из них запятнали свою совесть грабежами и убийствами. Но когда-то я командовал наемной ротой и знаю, что у этих людей находится в нужный момент и настоящая честь, и настоящая храбрость. Так мне ли, Выродку, их осуждать?
Дакоты нигде не было видно. Гилберт стоял неподалеку, положив меч на плечо, и смотрел на бывших своих друзей. Глаза у него были странные. Привыкай, мальчик. Редко удается побыть на однозначно правой стороне. И почти всегда это пребывание связано с привкусом горечи.
Барон подошел ко мне, отсалютовал.
— Иероним фон Тальк. — Голос звучал глуховато, с едва заметным акцентом. — Благодарю за помощь, мессир…
— Г-генри Т-тассел, — назвался я, внимательно разглядывая барона. Лицо его было странно омертвевшим, неподвижным, как маска; следы недавно сошедших синяков — Упал с лошади? Глаза глубоко посажены. Нос, похоже, недавно ломали — и лекари попались не самые удачные: сросся хрящ неровно, кончик носа смотрит немного влево. Впрочем, барона это не портило.
— Что с ними будет? — спросил Гилберт безучастно. Барон пожал плечами. Со стороны мальчишки это была дерзость, но в такой момент многое прощается.
Решать местному префекту. Скорее всего, двоих-троих повесят, — сказал барон.
Лицо Гилберта дрогнуло.
— Остальным отрежут по левому уху и отпустят. А ты бы хотел по-другому?
— Я… вы же их…
«…подставили», — мысленно закончил я фразу.
— Мальчик, ты хороший солдат, — сказал барон. — Но ты многого не понимаешь. Год назад шайка, подобная этой, неплохо погуляла в одной деревне. Деревня Тишь в моих владениях. А я опоздал на несколько часов. Рассказать, что там
было? Сколько там было трупов, хочешь знать, мальчик? А?! Не слышу!
Гилберт посмотрел на меня. Я покачал головой: не надо, молчи.
Гилберт молчал.
— Впрочем, неважно, — заговорил барон совершенно спокойно. — Важно, что это не твоего ума дела, мальчик. Ты понял? Отвечай, я приказываю.
— Бесноватый! — донеслось со стороны пленных наемников. Кажется, это даже произнес стражник.
Не знаю. Я бы не удивился.
Барон и глазом не моргнул. Продолжал в упор смотреть на Гилберта.
— Да, — пробормотал тот наконец. — Как скажете, м'сир.
— Еще раз благодарю! — сказал фон Тальк, оборачиваясь ко мне. — А сейчас, если позволите, граф, мне нужно облегчиться. Переживания, то-се, сами понимаете.
Он махнул рукой куда-то в сторону. Я кивнул. Кажется, никогда не привыкну к этой провинциальной простоте.
— К-конечно. Б-было оч-ч…
— Мне тоже было приятно познакомиться, мессир граф — Мы раскланялись. Я смотрел ему вслед — как он идет, сильно размахивая правой рукой. Усталая, сумрачная фигура. Чудовищный и странный он человек, этот барон. Я перевел взгляд на небо. Оно налилось темной синевой. Как здесь стремительно темнеет, никак не привыкну. Проклятая тревога не оставляла, свербела в душе, подобно занозе. Что-то случится. Что-то…
Обреченность.
Вот бывает так — человек вроде плох с виду совершенно, а сердцевина у него — светлая и твердая. Только как узнать?
Хотел уже пойти за бароном. Окликнуть, предупредить… Тут мне на плечо бесцеремонно плюхнулся бес-имп, вцепился острыми мелкими коготками. Шкипер прислал весточку. Пора.
«Синие» прицепили к поезду еще два вагона и теперь лихорадочно заканчивали погрузку. Судя по раскраске ящиков — черные с оранжевыми полосами, — гарнизон Наола скоро получит новые артиллерийские снаряды.
Я понаблюдал немного, затем прошел в свой вагон. Дверь в комнату оказалась запертой. Дакота еще не вернулся? Я отнял ладонь от бронзовой ручки. В тусклом свете настенной лампы металл выглядел помятым и древним. Потянулся за ключом. И тут наконец понял, что мне напоминает лицо барона. Тарнскую посмертную маску, которую отливают из золота и кладут покойнику в гроб. Мрачный тяжелый блеск. Лицо барона было лицом мертвеца — который, похоже, о своей смерти еще не знает…
Обреченность.
Я тряхнул головой. Хаос! Что-то становлюсь мнительным. Напридумывал всякой ерунды и сам в нее верю. О чем я мог предупредить фон Талька?! Избегайте мостов, мессир? Не ешьте землянику? Бред. Чего-чего, а способностей предсказателя у меня точно нет.
С бароном все будет в порядке. Он человек опытный и зрелый.
Ключ вошел в скважину, поворот, щелчок — дверь отворилась с едва слышным скрипом. В комнате темнота, на стол падает синий отсвет окна. Тихо. Никого. Что ж, так даже лучше.
Ковер мягко пружинил под сапогами. Не зажигая свет, я снял перевязь со шпагой, повесил на спинку кресла. Плечо ноет, колени будто набиты мешочками с песком — и дрожат. Проклятая контузия. Я вспомнил, как шпага ходуном ходила в моей руке. Нет, больше никаких дуэлей и авантюр, Генри, прошу тебя! Хватит на сегодня.
Поезд дернулся, заскрипел, тронулся. Знакомое протяжное «туи-и-ип». За окном поплыл темно-синий пейзаж — по эту сторону Свинцовой тропы тянулась дикая, нетронутая местность. Мерный приглушенный стук, плавное покачивание. Кусты убегали все быстрее. Теперь всё. Я вздохнул. Варвар был очень неплох, только, к сожалению, слишком умен и независим. Такой слуга незаменим, если предан — а вот в преданность Дакоты я не верил ни на йоту. Но каков боец!
Ты мне нравился, Дакота, но вряд ли я буду по тебе скучать.
Я щелкнул пальцами. Плавно разгорелся светильник, давая глазам время привыкнуть к свету.
Вдруг позади меня что-то хрустнуло. Я резко повернулся…
И замер.
В моем кресле устроился человек с двумя пистолетами. Курки взведены. Черные отверстия смотрят на меня. Хаос! Мгновение ужаса. И тут я узнал Дакоту. Выглядел мой «слуга» еще хуже, чем до выхода на станцию. Шляпу он потерял. Колет в пятнах грязи, кровь, дыры, а когда Дакота пошевелился, я понял, что колет еще и разошелся по швам.
Ну не везет ему с одеждой, хоть ты тресни!
Я не выдержал и расхохотался. Это нервное, похоже.
— Приятно застать вас в хорошем настроении, милорд. — Дакота покачал головой. — Вы что, действительно рады меня видеть?
— Н-нет, — ответил я честно, пытаясь справиться со смехом. — К-кто т-тебя т-так?…
Варвар оглядел свои лохмотья, хмыкнул. Перевел взгляд на меня. На мой новенький (и почти целый) камзол модного в этом сезоне оттенка — недозрелая слива.
— Теперь я понимаю, зачем вам понадобился телохранитель, — сказал Дакота, направляя стволы пистолетов в потолок. — С вашей-то способностью заводить «друзей». Кажется, мне стоит попросить прибавку к жалованью?
Глава 11 НАОЛ
— Мы подъезжаем, милорд! Наол…
Я склонился над графом и осторожно тронул его за плечо.
Лицо моего новоиспеченного хозяина исказила недовольная гримаса, но он тут же открыл глаза и посмотрел на меня. Коснулся дрожащей рукой повязки на голове.
— П-подай п-платье!
— Входите в роль? — ухмыльнулся я, собирая, однако, одежду графа и бросая ее на постель.
— И т-тебе с-совет-тую! — проворчал Тассел, путаясь в рукавах камзола. — У м-меня н-н… ннн…
С речью у него стало совсем плохо. Не в силах слушать это мучительное «ннн», я подошел к столу, взял лист бумаги с «вечным» пером и вручил графу.
— Не насилуйте себя.
Граф смерил меня раздраженным взглядом, однако спорить не стал. Сердито написал: «У меня нет никакого желания давать объяснения по поводу того, как у такого подозрительного типа оказались дорожные бумаги, подписанные моей рукой!» Буквы были резкие и неровные, точно царапины.
Прочитав записку, я скомкал ее. Надо признать, Тассел прав. Если я буду вести себя как разбойник с большой дороги, это навлечет подозрения. Конечно, на солдат регулярной армии, наемников всех мастей и дворянчиков, прибывших в Наол в надежде вволю позвенеть шпагами, внимания можно не обращать. Но где военные действия, там всегда действуют неприметные и очень любознательные молодцы из Второго Департамента Ура. А с этими лучше не связываться.
— Вы правы, граф. — Я медленно кивнул. — Даю слово, что отныне буду вести себя как подобает слуге.
— Ваше с-слово? — Граф Тассел слабо улыбнулся; левая щека задергалась.
— Поверьте, оно дорогого стоит, — с видом воплощенного достоинства соврал я. — Извольте, ваши сапоги.
Наол мне сразу не понравился.
Этот город, упакованный в периметр толстых кирпичных стен, окруженный дополнительными шанцевыми укреплениями, во все стороны ощетинившийся дулами пушек, будил во мне что-то вроде страха закрытого пространства. Каменная ловушка — легко войти, но трудно найти выход.