ижали «черные» в Питере, и жажда жизни заставила стрелять. Теперь просто к этой жажде добавился странный интерес ходить по лезвию. «В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике!» Интерес к борьбе выше интереса к материальным ценностям. Смешно даже — тачки, деньги, шмотки, жратва дорогая. «Чайки стонут перед бурей — стонут, мечутся над морем. И на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей». Дух укрепляется от схватки к схватке, начинаешь по-умному презирать смерть, и люди, окружающие тебя, это чувствуют. «И гагары тоже стонут, им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает». И надо отвечать за тех, кого любишь и кто не может, как ты. «Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем». Даже нанося смертельные удары, следует сохранять хоть какие-то моральные ценности. Хищный зверь искренен в своих действиях и убивает, когда хочет есть. Но не уничтожает всех и вся без разбора. «Вот он носится как демон, — гордый черный демон бури… В гневе грома чуткий демон… Это смелый Буревестник гордо реет между молний…» Только не быть мудаком. Уровней мудачества много. Мудак — это уже не Буревестник, это труп. Как не быть им?! Все религии мира настаивают — не убий. Все равно убиваем. Дикая природа внутри нас сильней. Если не убиваем себе подобных, то убиваем мир, в котором живем. Например, калонектис диомедиа — средиземноморский буревестник — крупная птица, серовато-коричневая сверху и белая внизу, с желтым с темным кончиком клювом, красноватого цвета ногами и клиновидным хвостом. Большую часть года буревестники кочуют в поисках пищи. Грязь в море и охотники. Туристы траханые. Вот и осталось возле Корсики четыреста пар, двадцать пар на островах Тремити. Немного в Эгейском море, немного в Черном. То же самое и с орлом-могильником. Со всеми птицами. Но буревестники станут защищаться…
Я проснулся, когда машина подскочила.
— Черт! — ругается Леха. — Мало ям, так бугры пошли на асфальте!
— Где это мы едем? — спрашиваю я.
— Уже скоро Евпатория будет.
Когда днем спишь, то дней не чувствуешь. Зато ночи становятся бесконечными, как дни.
Мы останавливаемся на окраине города, прямо на обочине шоссе возле столба с обрывками проводов на макушке. Леха ждет указаний, а я курю, стараюсь собраться с мыслями. Табачный дымок поднимается от сигареты и уплывает в приоткрытую дверь тачки. Наконец я объясняю, куда ехать, и мы едем. Вот и Женькин дом — здесь живет оружейный мастер. Велю Лехе включить фары, и мы проезжаем мимо на габаритных огнях. Возле дома чисто. Объезжаем соседнюю улицу — и там нет ни людей, ни машин. Велю Лехе остановиться на ближайшем перекрестке и добираюсь до нужного дома пешком. Прохожу во двор и стучу в дверь.
— Кто это? — слышу испуганный голос и отвечаю так, чтобы можно было узнать мой голос:
— Свои. Это я, Женя.
Открывается дверь, и я вхожу на просторную кухню. Здесь густо пахнет яблоками, они и лежат спелыми кучками в мисках и тазике. Мне запомнился оружейный мастер своим простоватым, довольным жизнью видом, но теперь я вижу какое-то издерганное существо, небритого молодого мужчину, помятого и неухоженного.
Я сажусь на стул и достаю сигарету:
— Что-то случилось? Вид у тебя неважный.
Парень садится напротив меня на продавленный диван и вдруг начинает плакать, по-бабьи размазывая слезы по щекам.
Отбрасываю сигарету и присаживаюсь рядом.
— Э-э, парень! Почему плачешь? Слезами делу не поможешь. Рассказывай — что стряслось?
Наконец парень успокаивается.
— Все уничтожено, — говорит он. — Уничтожено все. Абсолютно.
— Жень, выражайся яснее. Что именно уничтожено? — Приходится с ним объясняться, как с ребенком.
Парень стягивает тельняшку, в которую был одет, и на его жилистом, крепком торсе я вижу множество желтых уже синяков и почти заживших ссадин.
— Да, — только и вырывается у меня. — Это аргумент. Кто поработал?
— Когда ты приходил последний раз. — Женька опять начинает всхлипывать. — Через несколько дней после тебя явилась ко мне домой целая команда. А у меня Таня… — Губы у Женьки кривятся, но он сдерживается и продолжает: — Таня была у меня. Моя невеста. Нас уволокли в тачки и отвезли, — не знаю, куда отвезли. Стали меня бить. Про тебя команда все знала — где жил знали, но данных у хозяев в книге не нашли. Говорят, ты все уничтожил. А если уничтожил — так между собой говорили, — то, значит, мог быть причастным к какому-то делу в Симферополе… И еще эти подонки знали, что я с тобой общался. И били снова меня. Потому что не верили, что я о тебе ничего не знаю… Твой новый адрес. И всякое такое. После их пахан явился и тоже спрашивал. И тоже не верил, но не бил, потому что били другие… После… Нет, не могу! Нет, знай… После их главный пидер мою Таню насиловал, а мне велел смотреть. Если не буду смотреть, он сказал, то ее убьют. Ты во всем виноват. — Женька замирает вдруг и поднимает глаза, а в глазах огонек сумасшедшинки. — Так это ты, сука, во всем виноват!
Еще минуту назад он казался совершенно сломленным. Женька молниеносным движением хватает со стола длинный кухонный нож и бросается с ним на меня. Успеваю перекатиться по дивану и встать на ноги. Уворачиваюсь от второго удара и не сильно, но точно укладываю парня ударом локтя в висок. Женька роняет нож и лежит без движения несколько минут. Живой. Мне тоже надо перевести дух. Такая вот жизнь. Кишки могут выпустить на ровном месте.
Сажусь на стул обратно и грызу яблоко. Мой оружейный мастер открывает глаза, и я вижу в них ненависть. Меньше ненависти, но ненависть есть.
— Очухался? Тогда меня послушай. Ты, когда делал ствол, знал, на что идешь. Это же не сувенир! Брал деньги за оружие, значит, брал и ответственность. А вот зарыл себя сам. Мы же договорились — рынок оружия я беру на себя. — Стараюсь говорить спокойно и так, чтобы до него доходил смысл произносимого. — Ты зачем полез к братве оружие предлагать?
— Ты же исчез, — отвечает Женька, а это значит — он готов к диалогу.
— Почему, я тебя спрашиваю, ты здесь сидишь после всего?!
— А что мне делать?
— Я тебе скажу почему. Ты трус по жизни! Сам провалил дело, подставил девушку и защитить не смог. А теперь все валишь на дядю и за ножи хватаешься! Я бы уже умер, если б такое с моей невестой произошло. Или перебил полгорода. Почему ты, гнида, сидишь тут?!
Парень закрывает лицо ладонями, а я встаю и начинаю ходить по кухне. Курю. Стараюсь остановить себя — нечего заводиться.
— Она в больнице, — хрипло проговаривает Женька сквозь ладони. — У Тани психический шок. Вдруг она не выживет… — Женька отнимает руки от лица и вдруг произносит быстро и возбужденно: — Они забрали мой пистолет. Если ты свои не продал еще… Отдай мне! Я верну деньги!
На кухонном столе банка с окурками. Тушу сигарету и сажусь напротив парня. Стараюсь говорить почти ласково:
— Какие деньги, Жень? Это и меня касается. Согласен — моей вины тут тоже хватает…
— Так ты мне отдашь пистолет?
— Подожди. Давай все по порядку. Рассказывай — кто такие? Кто где живет? Кого и где можно найти? Давай-ка все обсудим в другом месте.
Парень стягивает тельняшку и надевает джинсовую рубаху. Машинально проводит руками по светлым волосам и идет за мной. Мы выходим на темную улицу, находим Лехину машину на перекрестке. Леха говорит Женьке:
— Привет, — а тот лишь нервно кивает в ответ.
Выезжаем за город на пустырь. Когда-то здесь находилась свалка, но бульдозеры уже расчистили землю от хлама. В черном небе поперек звезд продвигаются проблесковые огоньки. Это самолет. Летит куда-то.
Женька снова молчит, только дергает головой, словно оранжеволобый попугайчик-какарики. Видел я однажды такого. Пересказываю Лехе вкратце то, что случилось с моим оружейным мастером.
— Ну, бляди! — рычит бодигард и бьет кулаком по рулю.
— Машину не ломай, — прошу я.
— Мы этих сук уделаем! Оттрахаем мразей, как захотим! — Леха рывком открывает дверь и выпрыгивает из машины.
Женька и я — мы выходим следом, смотрим, как бодигард роется в багажнике. В багажнике несколько тайников, и скоро оттуда появляется мой револьвер. Затем Леха достает ТТ и четыре обоймы к нему. Вот и «Макаров» с четырьмя обоймами. К ним добавляется АКМ с тремя рожками, а на десерт — три гранаты Ф-1. Я стараюсь не удивляться арсеналу. Чего уж тут удивляться. На войне как на войне. Война вокруг — эволюционный отбор.
— Соображаешь в правильном направлении, — только и говорю я одобрительно. — Жаль, что не присобачил к тачке вместо прицепа дивизионный миномет.
— В следующий раз можно и миномет. — В Лехином ответе нет и намека на шутку.
Начинаем делить оружие.
— Возьми автомат, Леша, а Евгений пусть попробует ТТ. Чтобы с «макаровым» работать, надо навык иметь. Я и сам из него не стрелял, но у меня есть еще один револьвер.
Одну гранату забирает Леха, а две другие я оставляю себе. Женька обойдется и без гранат. У парня психологическая травма. Он нас всех запросто подорвать может… Интересно, что бы подумали братва в Джанкое и сам Анвер, если б узнали — я всего два месяца практикуюсь в стрельбе. Юность и тайга не в счет. Но если есть извилины какие, то это просто. Думай и не бойся делать. И, как говорится, побольше практических знаний. Да уверенность в себе на двести процентов…
Садимся в машину. Леха включает зажигание и смотрит на меня — ждет указаний.
— Значит, так, — говорю, — если в городе менты останавливать станут — отрываемся. Ночью не возьмут. Но если что — бить на поражение!
— Хорошо. Тогда две минуты подождите. — Леха глушит двигатель и выпрыгивает из машины. — Номера поменяю, — объясняет он, наклонившись к окошку.
Мой бодигард возится с номерами, а на заднем сиденье дергается Женька.
— Я вот что думаю, — начинает он, но я обрываю:
— Следовало раньше думать, а теперь вредно. Теперь дело надо делать.
— Хорошо, — выдыхает он в спину мне.