Смотрю на часы — три. Пора звонить Андрею. Нахожу автомат и набираю номер. Та же женщина отвечает, что нет Андрея.
— Позвоню еще раз, попозже.
— Звоните.
Кладут трубку. Гудки в ухе.
Куда деть себя? Надоело ходить и думать. Думать надоело больше. Можно вспоминать детство и маму Нинку, которая не стала ждать. Три года в зоне даже можно повспоминать и то, как ломал ключицы «бугру», а тот успел всадить шило в бок… Все это надоело. Все это горько.
Нахожу кинотеатр и покупаю билет. Какое-то американское кино с голыми сиськами. Сиськи успел посмотреть, а остальное проспал. Снился кондор на скале и его проникающий взгляд. Чувствовал, как от взгляда сам становился кондором, хотел взмахнуть крыльями и улететь… Уборщица толкает в плечо.
— Милый, фильм кончился. Где же это ты так наклюкался?
— Не наклюкался я, мать, — отвечаю и просыпаюсь.
— Так ить чего ж спишь?
— Устал, мать, после ночной смены. — Встаю и ухожу на улицу из пустого уже зала. Пахнет пылью и семечками.
Теперь вечер. Столько болтаться по городу со стволом — это уже подстава почти. Набираю номер и слышу мужской голос. Но нет, не Андрюха еще. Муж той женщины.
— Когда Андрей-то появится?
— Может, и завтра утром. Или послезавтра. Что стряслось-то?
— Ничего особенного. Старый друг приехал. Он, возможно, обещал звонить? Или уже звонил? Спрашивал, может, кто ему звонил? Нет?
— Нет, не звонил еще, — отвечает мужской голос, и на том конце кладут трубку.
— Что он тут делает тогда, придурок! — говорю я, забыв опустить трубку. — Мудак девяностопроцентный!
Выхожу из будки и думаю. Думать не хочется, но надо.
Восемь часов вечера. Идти в ночной ресторан? Можно. Можно в кабаке и влететь со стволом и деньгами. Становится холодно. Поднимаю ворот куртки и сажусь возле Университета на троллейбус. Еду до конечной остановки. Это уже не центр города, который в каждом Мухосранске даже имеет свое лицо; это стандартная новостройка — коробки многоэтажек, сто тридцать седьмая серия, «кораблики». На конечной выходит народу прилично. Сухопутного моряка держит под руку тонконогая девица. Бабулька с тележкой на колесиках… Иду по улице туда, где кончаются дома и начинается пустырь с парой заснувших бульдозеров посередине. После утреннего дождя земля не высохла, и мои модельные туфли сразу же проваливаются в грязь. Я хотел добраться до леска за пустырем и там прокантоваться. Но это не Крым. А я не Павка Корчагин…
Возвращаюсь обратно к домам. Останавливаюсь, не доходя освещенной части улицы, достаю из сумки маску, а саму сумку перекидываю через голову за спину, чтобы не мешала. Достаю ствол. Проверяю работу затвора, чуть вытягиваю обойму. Кажется, в пазы ничего не попало и ствол чист. Загоняю патрон в патронник. Маску покуда кладу в карман. Пистолет убираю и надеваю перчатки. В свете фонарей появляюсь, как мирный житель. Как студент-заочник. Подтянутый и спортивный. Возле ближайшего дома растут кусты. Словно для меня их посадили. Не разбираюсь в кустах. Акации? Становлюсь в тень и жду недолго. Подъезжает тачка. Выходит водитель килограммов на восемьдесят пять и шагает к парадной. Чуть скрипит дверь и закрывается за водилой. Еще раз обегаю взглядом окрестности и бросаюсь в парадную на цыпочках. Мужик стоит возле лифта и поворачивается лениво. И я лениво — бью ему в горло без зверств.
— Извини, мужик, у меня проблемы сегодня, — шепчу и, подхватив тело, волоку к подвальной двери.
Она не закрыта, а могла быть на замке. Сперва стоило проверить дверь, мелькает мысль, а после на людей бросаться. Не будь мудаком, ругает меня мой же мозг. Мудак — это не Буревестник, это труп.
Дверь не закрываю плотно, чтобы в подвал проникал свет. В подъезде слышны шаги, и я замираю над телом. Слышно, как ползет лифт. Мудак я везучий. Затыкаю водиле рот носовым платком и связываю руки ремнем, который выдергиваю перед тем из его же брюк. На ладонях у бедолаги знакомые наколки. Надеваю маску и хлопаю мужика по щекам. Мужик дышит, он не мясо еще, а человек. Открывает глаза и понять не может. Я бы тоже не понял.
— Понимаешь, что я говорю? — спрашиваю шепотом.
Мужик кивает.
На нем пиджак, и я нахожу в пиджаке ключи от тачки.
— Я у тебя машину на ночь позаимствую. О’кей?
Мужик кивает.
— Не будешь вопить, если кляп вытащу?
Мужик кивает.
— Я снимаю с себя ответственность за твою жизнь, мужик, — говорю, достаю ТТ и навинчиваю глушитель так, чтобы водила видел. — Не ори. Хорошо?
Мужик кивает. Выдергиваю из его рта носовой платок. Водитель кашляет и отплевывается.
— Тихо ты.
— Никогда не ел носовых платков. Сопли соленые.
С юмором, бедолага. Нравится мне.
— Что тебе все-таки надо, парень? — спрашивает.
— Машина мне твоя нужна до утра, — повторяю я дружелюбно, потому что палец на курке лежит уверенно. — И еще прошу… Заяви об угоне только завтра. Завтра днем ее тебе уже найдут. Полдня можно потерпеть. Обещаю, что будет стоять на самом видном месте.
Достаю из джинсов стодолларовую купюру, показываю водиле так, чтобы видел, засовываю в нагрудный карман пиджака.
— Не фальшивые?
— Самые настоящие.
— Прокат с принуждением, но за хорошую плату, — бормочет мужик и не боится. Мне он нравится. — Согласен.
Освобождаю руки водилы от ремня и разряжаю пистолет. Свинчиваю глушитель. Мужик поднимается, кряхтя, и отряхивает брюки. Я достаю пачку сигарет из куртки и предлагаю водиле. Он берет сигарету и прикуривает от зажигалки.
— Ничего не имею против. Приятно поболтать с хорошим человеком. За сто баксов можете, молодой человек, и покататься. За такие деньги у меня нет причин вам не верить.
— Как вы себя чувствуете? Прошу прощения за причиненные вам неудобства.
— Ну что вы, молодой человек… Бывает хуже. Можем подняться ко мне и чайку попить.
Это уж слишком. Я весь как пружина. Мужик, видать, тертый. Я готов его вырубить. Мог и в чувство не приводить. Но мочить людей за теплую ночевку — это беспредел.
— Ответ отрицательный, — говорю и боком выхожу из подвальной двери, стараясь держать дистанцию.
Мужик пожимает плечами и поднимается к лифту, а я выхожу во двор, быстро сажусь в машину и уезжаю.
Старенькая «копейка» летит хорошо. Цена ей — пятьсот долларов в базарный день. По-нормальному, такие машины вообще не должны ездить. Бензина полбака, но мне далеко не надо. Мне надо из города выбраться и на гаишников не напороться. Вот и трасса. Проезжаю по ней пару километров, замечаю съезд и поворачиваю на проселок. Лужи оказываются колдобинами, поэтому врубаю первую передачу, чтобы не застрять. Фары высвечивают сегмент ночи, хотя я и без фар вижу по бокам дороги стены строящихся дач, стропила, торчащие словно скелеты древних зверей. Дачный поселок скоро кончается, и дорога углубляется в лесок, петляет лениво. Березы и осины подошли вплотную. Я боюсь тупика, но тесное пространство неожиданно распахивается, и передо мной оказывается берег небольшого озера. Его черная поверхность темнее ночи и неба. На другом берегу желтеет пламя костра. Поворачиваю, врубаю фары дальнего света — ехать можно. Выключаю дальний свет и медленно прокатываюсь вдоль берега как можно дальше. Заезжаю в кусты и глушу двигатель… Да, становится доброй традицией приезжать в новый город и похищать машину. В Джанкое в итоге все получилось удачно. Посмеиваюсь и включаю приемник. Кручу ручку, стараясь поймать музыку. Ловлю Пугачеву и достаю пистолет. Навинчиваю глушитель. Береженого Бог бережет. И мне нравится знать, что оружие в руке и в порядке. Закуриваю, держу сигарету в левой руке, а ТТ в правой. Наполовину голые деревья вокруг. Листья валяются на земле, словно бумажки с агитацией после выборов. Народ теперь живет напуганный и не шастает ночами по лесам. Хотя, за озером костер запалил кто-то. Думаю, бомж. Или грибник. Есть тут грибы или нет? Я любил когда-то ходить за грибами. Мы с Ниной собирали по целой корзине… Если нет народа в лесах, значит, и ментам здесь ловить нечего.
Выхожу из машины, и нога сразу проваливается в шуршащую листву по щиколотку. Приятно идти и мягко. Бреду к озеру и, стараясь не намочить обувь, пробую воду. Холод щекочет пальцы. Лето кончилось, бабье лето тоже кончилось. Все проходит. Кончатся и эти заморочки с наркотой. Начинает накрапывать. Возвращаюсь в машину и устраиваюсь на ночлег. Под дождь и спится легче. Ствол кладу под себя и проверяю не вставая пипки на дверях. Музыка сквозь дождь в лесу… Сон уже захватил часть мозга. Свободной частью спрашиваю себя: «Сможет мне Анвер права сделать?» Сам себе отвечаю: «Это для него не проблема. Проблема совсем в другом. В том, что проблема неясна…» Сплю, как кукушонок в чужом гнезде. Сплю…
Солнца еще не видно за лесом, но это утро. На серой глади озера плавают утки друг за другом. Утки и селезни. Молодые и пожившие. Которых еще не съели охотники. Через несколько минут озеро загорается — это сквозь ветви пробиваются солнечные лучи. Пора и мне на волю. Выбираюсь из машины. Легкие радуются. Такой свежий после дождя воздух. Ни единой души не видно по берегам. Сажусь на корточки перед озером и черпаю воду. Поднимаюсь и сбрасываю куртку и рубаху. Бросаю в себя воду и вскрикиваю. Утки хлопают крыльями и стартуют, испугавшись, одна за другой. Это их дело. А мое — быть в форме и рулить в город. Минут через десять рулю.
На трассе тихо. Гаишники спят еще, да и частников почти нет. Въезжаю в город и нахожу новостройки. Вот пустырь с бульдозерами. Паркую машину возле подъезда. Смотрю по сторонам — пусто. Стягиваю перчатки, а ключ бросаю в бардачок.
— Прощай, старушка. — Хлопаю по рулю и выбираюсь из «копейки».
Делаю несколько шагов прочь и слышу в спину:
— Эй, парень!
Резко поворачиваюсь, готовый стрелять. Около машины стоит вчерашний мужик. Откуда он только взялся? Килограмм девяносто в нем точно есть. Вокруг никого. Делаю несколько осторожных шагов обратно.
— Не заявлял еще об угоне? — спрашиваю, чтобы что-то спросить.