Пробегаю коридором второго этажа и толкаю дверь комнаты в — конце коридора. Женщина сидит в кресле, закинув ногу на ногу, и курит длинную тонкую сигарету. Возле нее сидит мужчина в твидовом пиджаке и галстуке-бабочке. Прямо так на ковре и сидит, гладит женщине коленку. Даю догладить. «Пук» ей, «пук» ему. «Пук-пук» — контрольные пули. Две следующие комнаты пусты. Оказывается, коридор не кончился, просто сделал странную загогулину. Отлично! Если что — убегу от автоматной очереди. Вот и последняя комната на этаже, из нее музыка доносится. Пусть доносится покуда. Я еще вернусь сюда…
Роскошная мансарда наверху и слева открытая дверь, за которой трое мужчин смотрят видик. На экране тоже трое мужчин сидят с фужерами в руках и смотрят в комнату. У смотрящих опять же фужеры в руках. Зеркало? Не зеркало. Надо было не с фужерами сидеть, а с гранатометами лежать в засаде. «Пук, пук, пук» в затылок им. Дергаются, словно в кукольном театре. «Звяк, звяк, звяк» — падают и ломаются фужеры один за одним. Здесь контрольных пуль не надо. Мозги и так вдребезги.
Меняю обойму. Бегу на цыпочках в смежные комнаты и не нахожу в них никого. За смежными комнатами в закутке девица скачет на парне с ежиком. В свете ночника лоснится девичья задница. Дал бы кончить, да ей еще далеко. Кончаю обоих. Девица еще дернулась несколько раз, но теперь это не секс, а просто агония. Ищу по углам и никого больше не нахожу. Бегу обратно на второй этаж и подкрадываюсь к комнате с музыкой. Вламываюсь в дверь и вижу девицу на кровати без всего. Рядом приемник на тумбочке. Мне же не баб заказали, а банкира, мать его!
— Ой! — вскрикивает.
— Лежать тихо! — приказываю и навожу на девицу «Макарова».
— Где хозяин? — спрашиваю.
— Папа еще не приехал. Что вам нужно от папы?
Дочь, значит. Папа, значит. Хреново получается.
— Какая у папы машина?
— У папы серая машина, — испуганно бормочет девица, не сводя глаз со ствола. — А это глушитель? — неожиданно спрашивает она.
— Это глушитель. Какая марка машины у папы? Цвет я уже знаю.
— У папы «мерседес». Вы денег хотите? Папа отдаст. Не стреляйте.
— Договоримся, — вру ей.
Достаю из пояса липкую ленту, намотанную заранее на карандаш. Несколько быстрых оборотов — и девица теперь фиг убежит. Заклеиваю и рот.
— Насморка нет? — спрашиваю.
Девица отрицательно мотает головой.
Отваливаю. Обрываю телефонные провода и выключаю везде свет. Заглядываю в комнату к заклеенной, но та лежит тихо. А музыка орет громко. Убавляю громкость, но свет не выключаю. Стаскиваю девицу с кровати и приковываю наручниками к батарее. Батарея теплая. Холодно по вечерам, и уже топят.
Сбегаю вниз и жду. Дом я захватил. Или дом захватил меня. Планировал быстро атаковать и быстро отвалить, но жизнь планирует по-своему. Сижу нахохлившись возле окна, словно пойманная птица в клетке. Если хочешь выбраться из клетки — умей ждать. Секунда, минута, двадцать одна минута и сорок секунд…
Ворота распахиваются, и во двор въезжает «мерседес». Черт его разберет — какого он цвета! Ночью все кошки серые, а птицы — черные… «Мерседес» подкатывает к ступенькам, и сперва из него выходит водитель-охранник, открывает правую переднюю дверцу. Все повторяется. Дома, машины, охранники. Хоть бы они на парашютах начали летать, а так становится неинтересно. Еще один охранник идет от ворот. Двое, значит… Банкир смотрит на окна. Да, это он, заказанный тип с фотографии! Банкиру не нравятся темные окна, тем более микроавтобус еще не уехал. Мудак заказанный что-то говорит мудаку-водиле и спешит к дверям. Открывает в темноту прихожей. Пропускаю его и водилу. Я-то вижу в темноте, а они не видят. «Пук» всего мудаку-водиле в лоб — мозги вдребезги. Банкиру рано еще — бью ему в тыкву рукояткой. Тыква крепкая и выдерживает, а банкир — нет. Падает на коврик. Смотрю в окно на второго охранника. Но тот не засек ничего. Ему же хуже. Поскольку я выскакиваю на крыльцо — и «пук, пук, пук, пук», бью в упор, чтобы замочить наверняка.
Бегу обратно в дом, полный мяса. Банкир лежит живой и ножками не дрыгает. Под него кровища ползет от водилы-мудилы. Волоку банкира в зал с белыми гардинами и впихиваю в кресло напротив первого покойника. Мужичина тяжелый и животастый — так можно и грыжу заработать… Чтобы не пугать еще человека раньше срока мертвецами, выкатываю кресло с покойником в прихожую. Возвращаюсь и зажигаю настольную лампу, направив ее свет прямо в лицо хозяину дома и «мерседеса». Меняю обойму на всякий случай. Начинаю хлопать мудилу-банкира по щекам, и делаю это довольно долго, пока тот не начинает соображать.
— Быстро, говнюк, всю информацию по наркодельцам!
— Что, что такое? — Мужичина пытается подняться, но я приставляю ему ко лбу «Макарова», и он больше не рыпается; только глаза в глазницах вращаются бешено.
— Гляди, говнюк! — Я достаю фотографию с его рожей и координатами на обратной стороне. — Узнаешь себя?
— Узнаю, — выдыхает банкир.
— Кто тебя заказал? Мне нужна вся информация!
— Сколько тебе заплатили, парень?
— Мне заплатили хорошо, — рычу на банкира. — Даешь информацию? Или ты покойник сразу! Из-за тебя и так полный дом трупов.
Держу его под дулом и пячусь. До кресла с покойником всего четыре шага. Вкатываю кресло и продолжаю давить на психику.
— Смотри, говнюк, что приходится из-за тебя делать!
— А-а… — начинает заикаться.
— Дочь твоя в порядке пока. — А у самого мысль в башке пищит: главное, чтобы тут его сыновей не оказалось! Но про сыновей нет вопросов — значит, нет сыновей у говнюка.
— Я хочу видеть дочь!
Я соглашаюсь, потому что его желание справедливо. Мы поднимаемся на второй этаж. Свет я включил заранее. Говнюк видит покойников в кровище и мозги вдребезги. Он только охает и стонет. Мы проходим в комнату дочери — та радостно мычит. Я говорю, что рано развязывать девицу, и велю говнюку вести в свой кабинет. Он сломался окончательно и бредет понуро по коридору, открывает дверь за углом, которую я ранее не заметил. Из этой двери меня могли замочить запросто. Просто мне повезло, что там никого из охраны не оказалось.
Комната не такая уж большая, но все в ней на месте и все вещи подобраны по цвету. Темно-малиновый ковер и стол красного дерева со старинной лампой под зеленым абажуром. Несколько книжных полок со старинными томами. Корешки у них из потертой кожи. В углу ломберный столик. На нем нарисована пастушка. Все это глаза читают автоматически, главное же — мужичина.
Палец готов спустить курок в любую минуту… Сейф в углу. Сейф серый. Не вписывается он в комнату. Только я не дизайнер, мне все равно.
Мудила-банкир поднимает книгу с полки и достает из-за книги ключи, а затем ковыряется ими в пупке сейфа. Дверца распахивается, и в руках у хозяина появляются папки с бумагами. Он оставляет в руках одну и садится за стол. «Макаров» смотрит мудиле в лоб. А я смотрю на то, что мудила вынимает из папки. Папка такая смехотворная, на тесемочках, за двадцать две копейки. А дел в ней, наверное, на десятки миллионов долларов! Мог бы, жмот, и на оргтехнику потратиться.
— Здесь все схемы и ключевые фигуры, — начинает банкир, но у меня нет времени слушать его. Я встаю за спиной. «Макаров» ласкает затылок мудилы. Пробегаю глазами бумаги, отмечая обширность географии. Весь Советский Союз! По наркомеркам Союз вовсе не развалился, а стал даже крепче. Забираю папку и сажусь в кресло напротив стола. Теперь только появляется возможность разглядеть заказного. Какие-то рожи у них одинаковые — розовые, бритые, с налитыми подбородками, широкие лбы и благородные морщины…
— Мой контракт, — говорю, — двадцать тысяч долларов.
— Перекупаю за тридцать пять, — проговаривает хозяин, и в его голосе я слышу отзвук надежды.
— Принято, — соглашаюсь без жмотства и опускаю пистолет.
Банкир начинает суетиться. Предлагает выпить, обмыть сделку. Я говорю — рано сделку обмывать, поскольку еще нет денег, а вот трупов — полный дом. Банкир затыкается, начинает ковыряться в открытом сейфе, в котором оказывается что-то вроде двойного дна. Я поднимаюсь и встаю за спиной. На всякий случай. Появляются пачки с деньгами. Банкир так и не успевает обернуться, «пук, пук» ему в тыкву — и тыква раскалывается. Деньги теперь у меня, а Страшный суд у покойника.
Тушу свет и сваливаю. Бегу по коридору. Подошвы я все же вымазал в крови, и теперь скользко. Забегаю к девице и оставляю ее живой. Делаю ошибку, но надоели трупы. Она чем-то на Вику похожа, и поэтому ей повезло. Отстегиваю наручники от батареи, а от ленты она сама освободится. К тому времени я уже буду далеко.
Выбегаю из дома с папкой под мышкой, как студент от профессора. Пролетаю темным садом к забору и перебираюсь через него, стараясь не издавать звуков, поскольку глухая ночь вокруг и каждый шорох слышен и может привлечь внимание. На богатой улице света много, а людей и машин нет, слава Богу. Срываю маску и лечу дальше по переулку искать БМВ. Лечу и разбрасываю по канавам и участкам оружие. Глушитель — влево, «Макаров» — вправо. Запал — влево, граната — вправо. Черная птица во мне складывает крылья, а я складываю черный костюм в сумку, превращаясь в обычного добропорядочного гражданина. Маску забыл выбросить! Оборачиваю ею камень, подобранный на обочине, и топлю в мокрой канаве.
Теперь БМВ моя черная птица. Летит по Ростовской трассе в сторону станицы.
Леха все понимает сразу и улыбается. Вика предлагает есть. Полночи прошло, но аппетит зверский. После Вика в кровати предлагает повторить прошлую ночь, но я не знаю, о чем речь. Тогда она делает сама.
Если правильно размышлять, то все мои действия последнего времени можно расценить как самоубийственную небрежность, конечной точкой которой станет моя гибель…
Такое длинное предложение прозвучало в мозгу, не лопнувшем еще, слава Богу, вдребезги, когда я проснулся. С кухни доносится стук сковородок. Леха что-то бубнит, а Вика ему отвечает. Вставать не хочется. Как встанешь, так и начнешь снова думать короткими автоматными фразами, поскольку некогда составлять большие, думает больше инстинкт. Утреннее же одинокое лежание в постели предоставляет редкую возможность предаваться праздным рассуждениям…