— Мы, конечно, можем прекратить работу в районе и отменить контракты, — продолжаю я после паузы, — если вы подтвердите, что здесь существуют именно такие тарифы. Не знаю, кто их выдержит! Тогда мы просто перенесем свою деятельность туда, где такие услуги будут стоить дешевле.
— Ну-ну, молодой человек! — вскидывается «папа». — Зачем же так трагически изображать действительность? Раньше это называлось очернительством. Как говорится, не так страшен черт, как его малюют! Вам следовало сразу ко мне обратиться. Сейчас развелось разных, пардон, мафиози. Насмотрелись фильмов! Они часто зарываются. И этот ваш…
— Да нет, это ваш! — смеюсь я в ответ.
— Наш, наш! — соглашается хозяин.
Он даже галстук чуть ослабил. Куда ему отказаться от приваливших денег и от возможности показать свою власть?
— Руки как-то до шакаленка не доходили, — продолжает хозяин. — Я вот что вам скажу — имейте дело со мной, и проблемы станут сами решаться. Итак, сколько вы можете предложить за решение этого вопроса? — Лицо хозяина посерьезнело, он подтянул галстук и нахмурил брови.
— Мы не на восточном базаре. — Я тоже становлюсь серьезным и стараюсь говорить четко и сухо. — Могу предложить половину назначенной нам суммы, но в нее должна входить и благодарность за наказание тех лиц, которые причинили нам и вам беспокойство. Только так можно рассматривать проблему, и только в результате такого решения к вам могут прийти наши деньги.
«Папа» задумывается на десяток секунд, опускает веки, размышляет, а после спрашивает, с любопытством разглядывая меня, будто только что увидел:
— Вы хотите сказать, что платите мне еще и за то, что наглец будет наказан?
— Да! — соглашаюсь я и поясняю это «да» таким образом, что хозяин удивляется еще больше. — Мы сильная организация и способны вести войну в любом регионе. Но я хочу, чтобы этот пидор был трахнут здесь именно вами. Вы должны наказать эту падаль за обжорство, а не мы. Он должен сдохнуть, как пес, как последняя дешевка со шваброй в жопе!..
Диалог всегда выгоднее вести на контрастах. Сперва я деликатничал, подбирал слова, льстил, но в конце перешел на уголовный язык, и в конце разговора наши роли с хозяином поменялись. Теперь уже я был хозяином, а «папик» меня слушался.
Я достал из кармана куртки пачку стодолларовых купюр, перетянутых резинкой, и положил на стол между нашими чашечками. В пачке десять тысяч баксов, и это убедительный финал разговора.
— Остальную сумму получите, когда будет сделана работа, — говорю я несколько ошеломленному хозяину и поднимаюсь. — Надеюсь встретиться с вами еще раз и выпить вашего прославленного краснодарского чая уже просто так, без проблем.
«Папик» оживает наконец, вскакивает, провожает меня до машины, угодливо шутит.
Вернувшись в станицу, нахожу Леху и говорю ему, чтобы не рыпался на попятную, а продолжал заниматься своим рисом. Через пару дней забираю его в Крымск. Оттуда пришли новости — у одной из местных группировок по дороге в Новороссийск разбился лидер, молодой еще парень, многим уже изрядно поднадоевший. Хорошие новости. Леха не в курсе, ему пока знать не надо. Я просто хочу его познакомить с крымским «папой» на будущее. «Папа» оказался на самом деле «папой» — из тех, кто слов на ветер не бросает.
Мы подъезжаем к знакомому дому, и нам отворяют ворота чуть ли не с поклонами. «Папа» стоит на крыльце в домашнем роскошном халате поверх костюма, словно барин времен крепостного права. Я приветствую его. Мы улыбаемся друг другу, жмем руки, будто те же баре после удачной охоты. Да так оно и есть.
Знакомлю «папу» с Лехой.
— Очень рад, очень рад, молодой человек! — растекается улыбкой хозяин.
— Здравствуйте, — говорит Леха.
— Вы хорошо выглядите, — говорю я, пока мы проходим на веранду и усаживаемся за плетеный столик, сервированный для чаепития. — Вам местный климат на пользу.
— Вы правы, вы правы! — «Папа» уютно усаживается напротив нас с Лехой. — Но так получается не со всеми! — Он наливает чай, предлагает конфетки. — Некоторые даже в холодное время перегреваются на солнце и слетают с дороги, бьют машины и себя калечат. Можно сказать, убивают. — Хозяин медлит, сквозь напускное гостеприимство проступает холодок, и он добавляет почти свирепо: — И дальше так станут биться.
— Естественно, — соглашаюсь я с ним, а Леха хлопает глазами, не понимает нашего диалога.
Я более подробно представляю Леху, объясняя, что он здесь ведет все дела нашей организации, транснациональной, можно сказать, русско-украинской корпорации. И у нас, мол, обширные интересы, требующие добрых отношений с авторитетными людьми края. И т. д., одним словом, и т. п. «Папа» со всем согласен безоговорочно. Передаю ему пакет со второй порцией долларов, еще десять тысяч.
— Прошу принять в знак уважения, — говорю.
«Папа» почти выхватывает пакет и быстро, не заглядывая, прячет его в карман халата.
Более о делах не базарим, а беседуем о погоде, винах, женщинах, путешествиях, остаемся обедать, играем в бильярд. «Папа» вбивает в лузы шар за шаром, откровенничает, рассказывает, как в молодости катал шары по курортам.
— Неплохие тоже случались деньки, — с грустью говорит он.
Когда наступает вечер, мы уезжаем. «Папа» сам отворяет ворота и машет рукой. Летим в ночи на БМВ в станицу. Поглядываю в зеркало — кто там едет за нами? «Папа» с бильярда переквалифицировался на сшибание машин в кюветы… Хотя это уже излишняя предосторожность. Нет, излишней предосторожности не бывает. Бывает излишняя активность. Моя активность теперь — излишняя. Я свечусь где попало, а этого делать не следует. Просто я начинаю забывать мотивы своей деятельности. А мотивы мои просты — надо замочить вершки наркопирамиды и жить дальше без киллеров на хвосте. Пока я замочил кучу корешков и с помощью этих покойников и живого Анвера должен добраться до вершины пирамиды. На моей совести чемодан наркоты, и для меня срока давности не существует. Вот это я должен помнить всегда…
— Босс, чего это он перед нами так хвост распушил? — спрашивает Леха, и я сперва не понимаю вопроса.
— Да так, — наконец нахожу что ответить. — Уважают нас теперь некоторые люди.
— Понятно, — соглашается Леха и засыпает, а я рулю дальше. И в зеркальце дальнего вида все-таки посматриваю.
Зачем мне все это надо? Не знаю. Что-то дикое копошится внутри, взмахивает крыльями. Внутри — это там, где, говорят, есть душа. Но я не чувствую никакой такой души. Понимаю лишь черное пространство внутри себя без дна. Что это? Черная ночь космоса? Но космос вокруг, он — это то, что все больше и больше. Но и внутри космос, ночь, но лишь — меньше и меньше он. Космос, ночь, шум крыльев — все это питает мои поступки. Эта темнота внутри знает лучше, что делать. Умом я понимаю — мои действия бесполезны. Мне не добраться до центра наркопаутины. Ее паук, может, в Кремле сидит! Считая возможным с помощью только глушителя разобраться со всеми, я уподобляюсь сумасшедшему! Я лишь нарвусь на пулю однажды. Но черный космос внутри знает лучше. И вместо того, чтобы скрыться в России, затеряться в каком-нибудь захолустном городке, торговать семечками, бля! в конце-то концов, и тем кормиться, — вместо этого я звоню в Киев. Там живет вдова, трахнутая мною над бездыханным телом застреленного мною же мужа. У нее сейф в квартире. А в сейфе долларов несколько килограммов. Не то чтобы я излишне потратился, но держать руку на пульсе сейфа, так сказать… Одним словом, она поднимает трубку, и я говорю:
— Привет.
— Привет, — слышу настороженный голос.
— Ты не волнуйся, расслабься. Все нормально. Я звоню просто так. Хочу убедиться, что наша случайная дружба прошла испытание временем.
— У меня теперь друг, — сообщают из Киева.
— В огороде бузина, а в Киеве дядька.
Все-таки голос у нее несколько оттаял, первое напряжение спало.
— Что-что?
— Да так, шучу! Друг не достал еще? Могу помочь.
— Нет, нет, нет! — Она, кажется, испугалась по-настоящему.
— Да это я все шучу! Надеюсь, не посвятила друга в наши секреты?
— Нет, сейф на месте. Все цело. Но лучше б твои люди забрали все.
Я перестаю шутить и говорю резко:
— Это не твое дело, девочка! Да и не мое. И вообще, как тебя звать?
— Анжела.
— Мне нравится твое имя. Оригинальное.
— Спасибо. Может, навестишь меня как-нибудь? Без дел?
— А друг-то? — смеюсь. — Опять над трупом трахаться?
— Друг… Что друг! Так себе. Молоко с киселем. А с молодыми я не хочу. Не успеешь расслабиться, сразу что-нибудь сопрут из квартиры. — Голос у нее игривый. Явно выражены садомазохистские наклонности.
— О’кей, детка! Ты мне тоже понравилась.
— Буду ждать с нетерпением.
Конец связи.
Что ж, деньги целы и банкир готов к бою… Это хорошо. В крайнем случае я в Киеве пару килограмм баксов всегда подберу. Но до Киева еще ехать и ехать… А тут и Вика выплывает в новом платье. Под платьем чулки почти что скрипят, когда она делает этак коленкой!
— Ну как, босс?
— Что «как»?! Раздевайся немедленно!
Однако пора с Россией и прощаться. Я разрешаю Лехе задержаться, закончить все дела с рисом и вернуться в Харьков чуть позже. Он счастлив. Не то чтобы его так волновал рис, просто ему с русалкой еще хочется пообщаться. Глядишь, парень и женится! Станет жить своим хозяйством, превратится в домашнюю птицу. Впрочем, я его не сужу. Так даже лучше. Жизнь-то бойца коротка в наше время. Поэтому мы с Викой и сваливаем, что коротка. Хватит светиться! Заказы выполнены. Оревуар, Краснодар!
Вика весь вечер укладывает тряпки, которые накупила за время поездки. Я мою машину.
Утром мы выезжаем рано и до Харькова доезжаем благополучно по грязным осенним шоссейкам. Без перестрелки, без достачи на таможнях, так, как и надо. В начале шестого БМВ влетает в город, и я стараюсь быть поаккуратнее — после трассы в городе сложно контролировать скорость. Подъезжаю к Викиному дому.
— Может, зайдешь ко мне? Мама, папа. Чайку выпьем?