— Оно, конечно, надо… — Со вздохом, как-то очень по-взрослому, отозвался мальчик.
Продолжать тему явно не имело смысла, и Артем сменил направление разговора.
— Сам где живешь? Чем родители занимаются?
— На углу Бутырской и Большой Ивановской. Батю в прошлом году холера сгубила, мы с мамкой одни остались.
— Ты один у нее?
— Нет, еще братик и сестренка. Я старший.
— Понимаю. Будешь исполнять мои поручения — заработаешь на школу. И не только для себя. Ты, думаю, понял, что человек я не жадный. Только люблю, когда работу делают хорошо. И в срок.
— Спасибо, дяденька, за доброту. Век Бога буду молить о вашем здравии!
— Ну, ступай.
Шло время. Торопов, удобно устроившийся на скамейке перед Драматическим театром, уже несколько раз полностью перечитал всю газету, и даже, как ему казалось, разобрался в правописании «ятей». За прошедшие полчаса он придирчиво осмотрел всех имеющихся на площади извозчиков. Некоторые из них уже успели сделать по нескольку рейсов, а Яшки всё не было. Беспокойство нарастало вместе с количеством выкуренных папирос. Егорка всё также носился по площади с уже изрядно похудевшей пачкой прессы. «Забыл, что ли?» — Раздражённо подумал Торопов. Он уже собрался было подойти к мальчишке, даже свернул в рулончик газету, но произошедшее в следующий момент всё изменило…
Двери театра с шумом распахнулись и на улицу, едва не споткнувшись, выпорхнул весьма любопытный персонаж, тут же привлёкший к себе внимание окружающих. Когда-то весьма неплохой костюм и ботинки выдавали не рабоче-крестьянское происхождение, но небритость и всклокоченная шевелюра…
— Да, я пьян! Слышите, пьян! — Картинно грозя пальцем вышедшему швейцару, с театральной интонацией громко произнёс он. — Но что вы можете знать об актёрской душе, коль сами вы бездушны? Пять лет… Какие роли! А теперь — в дворники?!
— Иди — иди ужо. Проспись. А то ить совсем выгонят. — Швейцар был непробиваем.
— О темпора, о морес… — Замутнённый взгляд пьянчуги разбился о беспристрастность закрываемых дверей театра.
Нетвёрдо стоя на ногах, он с досадой махнул рукой. Этот жест привёл к окончательному искривлению пространства и почти мгновенной телепортации персонажа на скамейку рядом с Тороповым, который инстинктивно отодвинулся. Сокрушительный удар всемирного тяготения успокоил пьяного бедолагу. Он уснул в неестественной позе, периодически громко всхрапывая и распространяя вокруг свежее алкогольное амбре. «Вот же козёл!» — Подумал Артём, торопливо поднявшись и осмотрев на всякий случай свою одежду. Кто-то дёрнул его за рукав.
— Никита Никитич, вон Яшка приехал! — Егор кивком головы показал направление.
Глава 14
Извозка у Яшки была и в самом деле что надо. Подрессоренные белые резиновые колёса на спицах были закрыты металлическими плавно выгнутыми крыльями, выкрашенными в чёрный цвет с тонкой белой каймой. Кожаная стёганная обивка пассажирского сиденья выглядела просто как новая. Все деревянные детали блестели свежим лаком. Под дугой действительно висело несколько бубенчиков, привязанных разноцветными лентами.
Настоящий «мерседес» на гужевой тяге. Вороной жеребец с лоснящимися боками свидетельствовал о заботливом хозяине. На козлах восседал Яшка-Лях собственной персоной, оглядывая площадь в поисках очередного богатого седока. Тонкие усики, лихо подкрученные а ля Сальвадор Дали, немного вздёрнутый подбородок, то ли для того, чтобы видеть дальше, то ли из высокомерия. «Да это же тот урод, что пацанёнка пнул вчера!» — Осенило Артёма. — «Ну, крендель, придётся тебя в узел завязать! И что за странный цвет лица?»
— Спасибо, Егорка. Теперь займись участком и Слав… Господином Антоном. — Осёкшись на секунду, отдал распоряжение Торопов. — Я тут ещё пару часов пробуду. Утром ищи меня в номерах. Если меня там не будет, то непременно дождись. Понял? — счел необходимым напомнить Артем.
Егорка лишь молча кивнул в ответ, показывая, что повторять ему не надо, он памятливый, и сразу побежал бодрой рысью в сторону торговых рядов. По-видимому, это была кратчайшая дорога к полицейскому участку.
Артём же, оглядевшись и убедившись, что все соседние лавочки заняты, и отделаться от соседства с бренным телом похрапывающего служителя Мельпомены не удастся, вновь присел на противоположный край скамейки и развернул газету, внимательно посматривая за Яшкой.
Тот неторопливо расчёсывал хвост и гриву красавца-жеребца. «Вот моральный урод вроде, а животину-то любит» — отметил про себя Тёма, — «Хотя это не факт. Лучше использовать его чувства к девушке, будь она неладна».
К пролетке, меж тем, подошли две хорошо одетые барышни, сопровождаемые нагруженным покупками носильщиком. Яков тут же бросил жеребца и, чуть ли не делая французские реверансы, помог пассажиркам устроиться на сидении и аккуратно сложить покупки в повозку. После, лихо вскочив на козлы, направил вороного прочь.
Пока Яшка развозил горожан, Артём, сидя на своём наблюдательном пункте, пытался подобрать для предстоящей с ним беседы «убедительные аргументы», достаточно веские, чтобы Славка вновь оказался на свободе. Вскоре общие черты придуманного накануне плана стали набирать конкретики. Торопов закурил, погружённый в свои мысли.
— Прошу пр-щения, сударь! — Раздалось за спиной у Артёма, заставив его вздрогнуть от неожиданности и обернуться. Голос принадлежал всё тому же пьянчуге, непостижимым образом преодолевшему притяжение скамейки. Теперь он стоял, слегка раскачиваясь и до белизны пальцев вцепившись в деревянный брус спинки, словно моряк-первоход за леер в девятибальный шторм.
— Не буде…те ли Вы столь любезны… Пожертвовать на разви…тие… театрального искус-с-са…
— Да ты ж и так пьян, как чёрт! Куда тебе больше?! — Артём грубо перебил воодушевлённую тираду, смяв газету и приготовившись подкрепить слова увесистым тумаком.
— Артиста может обидеть каждый! Каждый!
Актёр вспыхнул, попытался выразительно стукнуть себя кулаком в грудь, но опять заштормило, и он вновь вцепился в спинку лавочки обеими руками. Его подбородок медленно поднялся, взор похолодел и устремился вдаль, а на изъеденной годами и гримом щеке блеснула слеза.
Коротко перебирая руками, словно альпинист на отвесной стене, старый лицедей грустно побрёл на свой конец лавочки. Артём бросил вслед презрительный взгляд. К пьяницам он с детства питал стойкое отвращение.
Затем вернулся к своим наблюдениям. Газету в качестве маскировки использовать уже было невозможно — настолько сильно он смял её во время разговора с пьяньчугой. Торопов с досады скатал из неё маленький бумажный мяч и, найдя взглядом урну, хотел было пробить «трёх очковый», но побоялся промазать на глазах у почтеннейшей публики, поэтому просто подошёл и выбросил бумажный шарик в мусор.
Яшка на площади пока не появился, поэтому Торопов заскучал и стал искать глазами что-нибудь интересное.
«Вот бы плеер сюда» — с тоской подумал он. — «А ещё лучше — в «Твинс»…».
Воспоминания о ночных развлечениях в клубе казались ему чем-то далёким и неправдоподобным, вроде Австралии или острова Баунти, где он никогда не был, но благодаря телевидению вполне мог себе всё представить. А вот нет тут ни телевидения, ни радио! Лошадиный навоз и опера по вечерам. Ну, или вот такие «деятели искусств».
Артём посмотрел на сидящего напротив актёришку. Тот постепенно начинал трезветь, чему способствовала обширная тёмная туча, закрывшая Солнце. Сразу же потянуло осенним сырым холодком, поэтому пьянчужка небрежно поднял воротник пиджака, что сугреву не способствовало.
Сгорбившись, он пытался закурить мятую папиросу, которой весьма досталось от существования в грязных актёрских карманах. Спички не слушались, ломались и выпадали из коробка, демонстрируя полное неповиновение и анархию.
Поднять же их с земли человеку, едва совладавшему с гравитацией и искривлениями пространства было совершенно невозможно. Вскоре сражение за огонь было проиграно по всем фронтам. Лицедей уж было приготовился сбросить маску, дёрнув за папиросу, словно чеку из гранаты, но перед ним возник чудесный спасительный огонь, которым он тут же воспользовался. Это сердце Торопова не вынесло разыгравшейся драмы и словно Прометей, он, подсев ближе, чиркнул «Зиппой».
— Премного благодарен, господин… — С нескрываемым удивлением разглядывая зажигалку, произнёс спасённый театрал.
— Не стоит благодарностей. — Равнодушно ответил Тёма и, развернувшись, уже было собрался отодвинуться…
— Постойте, сударь! А ведь я могу быть Вам полезен.
Артём отвернулся, собираясь вернуться на свой край скамьи.
— Ведь Вы не тот, за кого себя выдаёте.
Последняя фраза заставила Торопова сосредоточить внимание на пьянчужке, мысленно осыпая проклятиями Вселенную.
— Вы себя странно ведёте. — Заговорщицки в полголоса заявил актёр. — Уж поверьте. Я многих людей повидал…
«Психолог, блин!» — С неудовольствием подумал Артём, пристально глядя на «разоблачителя».
— Вот согласитесь, милостивый государь, что внешность приказчика никак не вяжется с дорогими папиросами, серебряными часами, новомодной редкой зажигалкой и повадками интеллигентного человека.
«А ведь в чём-то он прав. Надо бы получше замаскироваться.» — Подумал Торопов, а вслух с нескрываемым неудовольствием сказал:
— И чем же Вы можете быть полезны?
— Вот! Вот ещё одно подтверждение! На «Вы» ко мне ни один приказчик не обратится. Определённо, Вам есть от кого скрываться. Могу предложить… — Он ухватил Артёма за локоть и с подозрением огляделся. — Способ изменения внешности.
— Грим, что ли? — Предположил Артём, оценив возможности актёра-пьяницы.
— Именно. У меня в грим-уборной есть довольно большой выбор. Как-никак, я служу в этом театре с самой его постройки. Простите великодушно, забыл представиться. Ананьин-Щипановский, Аркадий Федорович. Если изволите проследовать за мной, то сможете что-нибудь себе подобрать.
— А не боитесь, что я окажусь шпионом или беглым каторжником?