нь смазываю. Вот смотрите! — Он попрыгал на козлах. Коляска действительно не скрипела. — У меня же диваны, а не сиденья! Колесы на резиновом ходу!
— Это верно, экипаж у тебя, голубчик, первосортный. А знаешь ли ты, где улица Солонцовая находится?
— Как не знать, не извольте беспокоиться, доставлю в лучшем виде. Да только ж это далече будет. Рупь, не меньше, почитай.
— Хорошо. Я не жадный. — Артём достал трешку и показал её извозчику. — Получишь, если повезёшь по короткой дороге. С ветерком.
— Эт мы завсегда, барин. — Уже веселее отозвался лихач.
Артём закинул мешки в коляску, затем сел сам. Яшка легко встряхнул вожжи. Пролётка тронулась. Ехать было действительно одно удовольствие. Мягкое бархатное сиденье, удобная спинка, обшитая тканью. Подрессоренный ход съедал неровности, несмотря на скрытые широкими фанерными крыльями спицованные деревянные «скаты» с дутыми белыми шинами. "Не то чтобы "Волга", но и не "Газ-66", — подумалось Артёму. Всю дорогу он тщательно следил за движениями кучера, стараясь запомнить их на будущее, однако, и про дорогу тоже не забывал.
— Эй, кучер, ты зачем со Скорбященской свернул? Сдаётся, решил ты меня кругами покатать. Ну, дак, тогда за моё время потраченное получишь лишь целковый. — Артём потихоньку входил в роль богача.
— Да Бог с Вами, барин! Она уж больно разбита опосля дождей. Лучше ехать по Госпитальной. Может, покуда мимо проезжаем, барин захочет развлечься? Я тут как раз недалече место знаю. Девки — ну просто кровь с молоком. У меня ить и карточки есть с ими. Вот. — Он ловко вытянул из-за пазухи пачку небольших фотографий и, обернувшись, сунул в руки донельзя удивленного такой внезапной настойчивостью, Торопова.
Тёма перебрал фотокарточки, на которых в самых фривольных для тех пуританских, в сравнении с девяностыми годами, времен, стояли, лежали и сидели плотные, щекастые девицы в странных и даже каких-то не романтических нарядах: корсетах, кружевах, панталонах, туфлях и чулках, с прическами и шляпами.
А больше всего позабавили его корявые позы, напоминающие скорее борцов на отдыхе или просто неумелых актрис, пытающихся изобразить нечто эдакое, жеманно-сладострастное, на их собственный взгляд и манер…
И все же, несмотря на всю неуместность и странность происходящего, Артем на миг ощутил, что оно как бы и неплохо. Монахом он точно себя не считал. Но только не с проститутками. К ним у него прочно выработалось чувство брезгливости пополам с отвращением. Ведь ещё на срочной службе к ним в часть по ночам довольно часто приходили «ночные бабочки», предлагая всем желающим незадорого удовлетворить свои сексуальные запросы.
Только вот частенько на следующий день начинались бурные поиски средств от последствий ночных утех, что немало забавляло остальной, более морально устойчивый, личный состав. Старый фельдшер-прапорщик, матерясь, выдавал медикаменты. А что потом было на утреннем построении… Какие слова! Какие фразеологические обороты! Под конец все герои-любовники получали заслуженные наряды вне очереди. А особо отличившиеся — госпитализацию…
Поэтому Тёма предпочитал знакомиться с девушками в ночных клубах. Причём, не с первыми встречными, памятуя принцип "лучше быть голодным, чем, что попало съесть".
— Нет! Первым делом — самолёты, ну а девушки — потом. — Сказал Артём, осекшись.
«Когда ты мне, гад, Славку вернёшь. А уж после… Главное — тщательный отбор", — Мысленно подытожил он.
— Что, барин? — Яшка явно не понял фразу.
— Некогда, говорю, — громко сказал Тёма, — Давай, спешно на место вези. А если подождёшь меня там с час примерно, то тогда и по девкам свозишь.
— Так точно, барин, обожду.
Жадность Якова границ не имела… Помимо основного извозчицкого дохода, многие кучера тех времён имели договоры с хозяйками домов терпимости: привёз клиента — получил щедрые чаевые от заведения.
— У меня, барин, если надо, и коньяк, водка, вино с шампанским есть по особой цене… — Зачем-то полушепотом заговорщицки поведал извозчик Артему.
— Ишь, голубчик, а ты, как я погляжу, парень не промах! Всюду поспеваешь…
— Всё, барин, приехали. Вот Солонцовая.
— Не, давай дальше, до Сыропятовской. Мне туда надо. — Тёма незаметно для кучера достал из мешка верёвку и сапёрную лопатку, которую положил рядом на сиденье.
— Чой-то вы, барин, дом строите на выселках? Можно ведь и поближе к центру. Там и жить удобнее. А тут грязь да поле кругом.
— Нет, голубчик, это пока тут грязь. А я думаю построить завод. Паровые машины делать. Так что сам понимаешь — простор мне нужен. Вот так то.
Когда прибыли на место, Торопов спрыгнув с коляски, достал трёшку.
— Слушай, а что с колесом-то у тебя случилось? — Обеспокоенно заявил он. — Ты обратно доедешь ли?
— А что такое? — Яков сунул деньги за пазуху и спрыгнул с козел.
— Да вон, смотри. — Артём показывал на середину задней оси. Извозчику пришлось нагнуться, чтобы всё рассмотреть. И он тут же рухнул как подкошенный, получив рукояткой лопатки по шее. "Господи, хоть бы не "двухсотый". — Пронеслось в голове Тёмы. Он быстро накинул на обмякшего Ляха мешок, как можно крепче перевязал верёвкой и, не без труда, закинул его на пол коляски. Оглядевшись, он вскочил на козлы и подсмотренными у кучера по пути движениями направил лошадь в сторону полей…
Якуб с трудом открыл глаза. Пульсирующая боль молотком стучала в затылке. Во рту оказался плотно забитый кляп. Дышать было тяжело из-за сильного запаха серы, разъедавшего ноздри. Он попробовал пошевелиться и не смог. Когда зрение окончательно прояснилось, взору предстал давешний щедрый пассажир, сидевший недалеко лицом к нему в его же пролётке, что была развёрнута кормой к попавшему в переплет извозчику.
— Ну, здравствуй ещё раз, супермен. — Последнее слово поляк не понял, он всё пытался выбраться. Но вскоре, поняв, что крепко связан по рукам и ногам, успокоился и стал осматриваться.
Он сидел раздетым до белья на опушке лиственной рощи, спиной прижавшись к дереву, за ствол которого были заведены его руки и связаны. Босые ноги чуть выше ступней также были крепко связаны между собой верёвкой, длинный конец которой лежал аккуратно свёрнутыми кольцами рядом. Проследив взглядом, Якуб понял, что верёвка привязана к задней оси его пролётки. Почуяв недоброе, он попытался закричать, но из-за кляпа получалось лишь протяжное мычание.
— Ну что, голубчик бубенчатый, оклемался? — Торопов скорчил добродушно-сочувственную мину, обтирая руки пучком травы от серной мази, которой щедро смазал усы кучера. — Давай знакомиться. Ты — Яшка-Лях. Я про тебя премного наслышан. Как же, жених из женихов, писаный красавец, правда, немного ревнивый, ну, да это ничего. А ещё стукачок и взяточник, заплативший полицаю за устранение невиновного человека. Но это тоже ещё ничего.
Изменив тон на недовольный, и стараясь, чтобы слова имели вес кирпичей, Тёма продолжил.
— Вот только с человеком ты не угадал. Человечек-то мой оказался. И теперь по твоей милости, хотя нет — глупости — у меня возникли проблемы. Вот об этих делах наших скорбных и будет сейчас дальнейший долгий разговор.
Тёма специально подчеркнул интонацией слова «долгий разговор» и продолжил.
— Сразу же обрисую тебе ситуацию, дабы не оставалось вредных… — Тёма на мгновение замолчал, словно подбирая слово. — иллюзий. Во-первых, зачем такая длинная верёвка. Чтобы мне не пришлось за тобой бегать. Ведь разговор предстоит до крайности сурьёзный. А ещё для того, чтобы лошадь успела разогнаться, прежде чем она натянется, чтобы гарантированно оставить от тебя ножки да рожки. — Последнее было сказано словно при чтении сказки ребёнку.
— Слыхал, небось, что кинетическая энергия равна половине массы лошади, умноженной на квадрат её скорости? Нет? Тогда придётся поверить мне на слово, порвёт она тебя, Яшка, как промакашку. — Артём криво и снисходительно ухмыльнулся. При этом он подошёл к дуге упряжи и срезал ножом все бубенчики и ленты. — Во-вторых, ты, брат, совсем не знаешь, где сейчас находишься. Поэтому, сразу скажу, что место очень глухое. Полицаев и грибников нет. Помочь, окромя меня, тебе некому. А помогу ли я — зависит от твоего поведения.
— О! Смотри, грибочек. — Тёма поднял из травы заранее спрятанный «мухомор», который он успел сварганить из помидора и чищеных семечек. — Ты есть не хочешь, не? Ну, тогда я сам. Нонче мухоморы превосходные уродились. Уж поверь мне, я в этом толк знаю.
С этими словами он положил помидорную шляпку себе в рот целиком, чтобы не было видно сока, и изобразил на лице вкусовое блаженство в лучших традициях школьного драмкружка, при этом краем глаза наблюдая за Яшкой. Тот перестал мычать и ошарашенно наблюдал за своим пленителем. Покончив с реквизитом, Тёма удовлетворённо продолжил.
— Не боись! Я, можно сказать, бессмертный. Ой! Да что это всё "я" да "я"! Давай теперь послушаем тебя. Только, чур, не кричать. А то лошадь испужается, рванёт… И не поговорим мы туточки, пока ты жив. А очень, знаешь ли, хочется. А то в другом месте жарковато, понимашь… — "Понимаешь" было сказано с выражением лица, исключающим разночтения. — Если кричать не будешь — кивни.
Кучер растеряно кивнул. Постоянный сильный запах серы заставлял слезиться глаза и жег горло, но больше всего внушал ему животный, мистический ужас от столь очевидного знака близости Преисподней.
— Ну, во-о-от. — Протянул Артём, вынув кляп. — Теперича расскажи мне, как ты будешь отдавать мне деньги. Сразу все или по малой толике?
— Ка… Кие деньги? — Тяжело дыша, хрипло спросил Оснецкий. Несмотря ни на что, он оставался крепким мужиком и пусть бывшим, но все же лейб-гвардейцем. — Я тебя первый раз в жизни вижу. Ничего я тебе не должен!
— Тсссс! — Тёма приложил холодный клинок финки к губам пленника на манер пальца. — Первый раз — не последний. Видишь ли, мил человек, паренёк, которого ты на проспекте прессанул и приземлил на нары, должен был принести мне сегодня приличную сумму денег. А из-за тебя он теперь мне её не отдаст. Значит, спрос с тебя, родной. Логично?