— Не, больше никаких приключений, тише воды, ниже травы. Но если ребята подойдут и спросят закурить или выяснить, как дойти до библиотеки — опять на кулаках объяснять — не хочу.
— На этот случай у меня мэсээлочка припасена, точил ее с утра, так что хоть брейся, до того остра.
— Ты с этими своими живодерскими историями завязывай. Саперная лопатка — это даже не оружие, это — ужас. То ли дело пулька малокалиберная. Шансов одвухсотить почти ноль.
— Птица-говорун отличается умом и сообразительностью. — Сварливо отозвался на шутку друга Артем. — Балаболка. Вот, держи свой «товарищ-маузер» и пошли уже.
Славка не стал застегивать кобуру на поясе, а просто сунул плоский и компактный пистолет в карман брюк. Теперь ему и в самом деле стало много спокойнее.
*Любинский проспект, Дворцовая и Атаманская улицы — сегодня улица Ленина
*Перевозная улица — сегодня улица Масленникова
Прошагав немного дальше и выйдя к реке, лишенной и намека на набережную, друзья с радостью увидели стоящий под парами небольшой черный паровозик с большими кроваво-красными колесами, окутанными облаками белого пара. Сразу за открытой всем ветрам будкой машиниста, толкаясь буферами, стоял тендер, доверху заполненный пилеными бревнами. Весь пригородный состав — четыре прицепленные за тендером деревянных двухосных вагончика. Первый — с несколькими маленькими, зарешеченными оконцами, дверью в середине и надписью БАГАЖЪ — определенно предназначался для перевозки вещей за вычетом ручной клади. Остальные три — пассажирские.
Поезд стоял почти над самым урезом воды. Из окон вагонов струился слабый желтоватый свет от заранее зажжённых проводниками масляных светильников.
Сам городской вокзал, неярко освещенный несколькими фонарями, смотрелся сказочным теремком с небольшой узорчатой башенкой по центру и террасой, укрытой широким козырьком, опирающимся на ряд деревянных столбов. От здания вокзала, построенного на самом краю высокого речного обрыва, вниз спускался длинный и широкий деревянный пандус с перилами на высоких опорах, по сути — небольшой мост.
А ниже, не доходя и нескольких метров до песчаного иртышского берега, на небольшом возвышении вдоль реки, располагался дощатый, снабженный перилами и длинной чередой лавок перрон, освещаемый сразу четырьмя фонарями, укрепленными на невысоких столбах. Всего имелось сразу два рельсовых пути, а дальше, на горе за вокзалом, находилась крупная городская товарная станция железной дороги, через которую и поступали в Омск основные грузы, доставляемые по Великой Сибирской Железной Дороге.
Линия горветки, проложенная еще в начале века, длиной не превышала четырех километров. Поезд на своем пути делал единственную промежуточную остановку ровно на границе города и Атаманского хутора. Называлась она «площадь Карлушки» и располагалась в одном километре от вокзала станции Омск.
Не мешкая, наши герои поспешили в кассы и приобрели билеты без мест до Ново-Омска, точнее, до станции Куломзино, которая и являлась конечной точкой маршрута для этого миниатюрного пригородного поезда. Предъявив картонные бирки кондуктору, они в числе первых поднялись по стальным ступеням в головной пассажирский вагон, предназначенный, как выяснилось, для дам и немногочисленной некурящей публики.
Так что, не задержавшись там, они прошли насквозь весь состав, с интересом разглядывая внутренний вид «музейного» экспоната. Отметив по пути гамму цветового решения деревянной вагонной отделки. Темно-коричневые крашеные полы, светлые, крытые прозрачным лаком деревянные стены (недаром до сих пор тонкую отделочную доску в народе называют вагонкой), безупречно белоснежные потолки. Над каждой дверью, ведущей в тамбур или на площадку, висел, прикрепленный к стене, массивный квадратный фонарь светлого металла с широкими плоскими стеклянными оконцами, решетчатым дном для поддува и трубкой для отведения дыма. Такие же светильники размещались и в середине вагонов для лучшего освещения. По стенам висели металлические одежные крючки. Кое-кто успел уже разместить головные уборы и ручную кладь на сетчатых полках, идущих непрерывной чередой над окнами.
Второй и третий вагоны предназначались для курящих, о чем явственно свидетельствовали внушительных размеров круглые, черно-серые фаянсовые пепельницы, стоящие в широких проходах между стоящими друг к другу сидениями. Закреплены они были прямо к полу под окошками у светлых, лаковых бортов.
Дойдя до конца последнего вагона, они уселись рядышком, заняв рассчитанное на двоих удобное, с высокой спинкой и мягкой, коричневой кожаной обивкой сиденье целиком. И тихо, мирно принялись дожидаться отправления, стараясь не привлекать лишнего внимания. Но спустя пару минут на них начал коситься вошедший следом представительного вида немолодой, явно за пятьдесят, господин в дорогом пальто. Внешностью он обладал весьма характерной и одновременно примечательной.
Черные, чуть навыкате, выразительные и, казалось, полные извечной скорби глаза, крючковатый нос, узкие, темные губы, все еще густая, некогда черная, как вороново крыло, а теперь изрядно побитая сединой шевелюра и ассирийская, в мелких завитках, окладистая борода лопатой. В руках он держал небольшой саквояж.
Рядом с ним сидел не уступающий Славке габаритами рослый, мрачный мужик лет тридцати, с широкими покатыми плечами, налитыми звериной силой. Явно его охранник или слуга. Тоже заросший бородой, закрывающей лицо до самых глаз. Только черной, как вороново крыло, без намека на седину. Он даже не скрывал своего оружия, едва прикрытого короткой полой расстегнутой куртки — угрожающих размеров револьвера большого калибра, лежащего в поясной кобуре, и тяжелого медвежьего ножа. Завершала видимую часть оснащения массивная трость в руках, которой без особого труда можно было при случае разбить череп или переломить собачий хребет.
Вслед за богатым господином и другие пассажиры начали оглядываться и демонстративно морщить носы.
— Это они твой амбре учуяли… — закуривая, заметил Артем.
— Я ж в карцере без малого двое суток отмотал. — Почти извиняясь, шепотом отозвался Славка. — Сам понимаешь, ванны и сортира с биде там не было. Я и так весь чешусь, наверняка, костюм и шерсть на голове битком набиты клопами, вшами, тараканами и крысами. Сейчас помыться бы и одежду сменить.
— Ну, в вагоне это сделать точно не получится. — Как всегда четко и рационально возразил Артем.
— Давай на заднюю площадку переберемся, чтобы никого не стеснять. Да и внимания нам к себе привлекать незачем.
Друзья поднялись и вышли, плотно прикрыв за собой дверь вагона.
Громко зазвонил колокол.
— О, уже второй сигнал, значит, скоро отправление, — с видом знатока прокомментировал Хворостинин.
— Ты вот что, друг ситный, встань в другой конец площадки, а то даже курево твой «аромат» не перебивает… — Артем усмехнулся, глубоко затягиваясь папиросой, и добавил примирительно, — Не переживай, Вяче. Завтра с утра будет тебе полный комплект санобработки и свежий прикид. Обещаю.
Славка отвернулся к перилам ограждения и, крепко ухватив руками холодный металл поручней, задумчиво посмотрел на темные воды Иртыша, по которым невесомо скользила сияющая лунная дорожка.
— Смотри, какая Луна большая сегодня. Светло почти как днем. — Он помолчал, думая о чем-то, и добавил, — Знаешь, с одной стороны в карцере сидеть стрёмно, зато никаких сложностей и выяснений отношений с местными ворами и прочими сидельцами. Так что сутки потерпеть можно. Когда Фрол заявился, я уж, было, думал, снова бить начнет. Времени хватало, спать толком не мог, так, дремал сидя, да и, честно сказать, опасался, что крысы могут набежать, и, пока сплю, погрызть лицо. Фиг его знает, что там, в потемках, померещиться может… Страшновато, однако… Короче, карцер — не курорт. Я ж впервые в тюрьме очутился…
Он повернулся лицом к другу и шагнул ближе, совсем позабыв про запахи и прочие мелочи:
— Грела только мысль, что ты рядом и поможешь. Я того мальца — газетчика у здания участка полиции заприметил. Сразу понял, что он за нами побежал и раз так, то всего скорее доберется до тебя. — Славка хлопнул Артема по плечу.
— Он в тот же вечер и явился. Представь, просыпаюсь от стука, тебя нет… Ахтунг полнейший…
— Понимаю. В общем, сидел в камере, крутил так и эдак. По всему выходило, что ничего серьезного у Фрола на меня нет и быть не может. Даже если пытками выбивать стали признание, все одно не подписал бы. Опять же и с фамилией — ну пришло бы опровержение и что? Нет документов — не велика беда. Но продержать он меня мог долго, а может, и чего измыслил бы, гаденыш продажный, и пошел бы я по этапу…
— Это вряд ли, — возразил другу Артем, — Всяко к следователю бы попал, потом суд. Ты даже по виду и разговору — грамотный, приличный господин, приняли бы за своего — из образованных. Сам глянь вокруг, мы среди большей части местных обитателей натурально белые вороны. Отмазали бы тебя. И всего делов. Но таки да, промариновался бы по полной. Неделю, две — запросто. Тут и заболеть недолго, в таких условиях.
— Именно. Короче, пришел Фрол, начал странные вопросы задавать. Я сначала даже не уяснил, к чему все это… А тут он: «Вставай, на выход». Ну, думаю, всяко лучше, чем в темноте клопов кормить. Когда наверх стали подниматься и вовсе полегчало. Воздуху глотнул свежего. Вытолкал он меня на улицу, мало что не пинком под зад. Я так понимаю, тут вообще народ толкаться любит, хехе. Огляделся я на волю вольную, порадовался нежданной свободе, смотрю, тебя нигде нет. Сориентировался на местности и — в номер. А там самое интересное началось. Я уже тебе говорил… Только глянул твою записку, тут замок щелкнул и на пороге прыг-скок Фрол Канищев собственной персоной с пушкой в лапе. Повезло, что успел отскочить за дверь чуть раньше, чем он зашел. Мгновенная карма. Я его оприходовал с одного удара. — Не без гордости поведал Славка. — Короче, вырубил наглухо. А если бы замешкался — пиши-пропало. Опять в кутузку…