— Нет. Он бы тебя грохнул.
— С какого перепуга?
— Это как раз элементарно, Ватсон. Ты ведь у нас натура буйная. Всяко дернулся бы. Стул схватил или еще чего удумал. И что прикажешь Фролу делать при таких тухлых вариантах? Начал бы он палить в тебя и, заметь, строго в целях самообороны. А с трех метров никто не промажет, тем более такой крепкий и матерый дядя.
— Кхе… Кругом ты прав, братишка, хоть и перспективку обрисовал нерадужную… Выходит, я со смертью на доли секунды разминулся…
— А я о чем… Ладно, давай, дальше рассказывай.
— Да я уж почти всё. Взял деньги, документы. К слову, почти две сотни рублей! Откуда у него столько?
— Одна сотня — от меня. Я кучеру в карманец сунул, вроде как выкуп за тебя. Теперь она к нам вернулась. Круговорот бабла в природе «э натюрель».
— Понятно. Все равно еще сотню он где-то нагрел, нюхом чую. Мутный он тип-гриб. Но не суть. Забрал и забрал. Проехали и забыли. Еще у него книжку записную затрофеил. Надо будет ее изучить со всем тщанием, глядишь, чего полезного накопаем в плане компромата. Револьвер изымать не стал, просто засунул подальше за шкаф. И свалил оттуда.
— Вот оно значит как… А я до последнего сам не знал, чего с этим околоточным делать буду. — Принялся делиться пережитым и Артем. — Думал, если ты явишься покалеченный или там изуродованный, порешу гада-полицая. Но как увидел друга-Вяче, бодро сигающего с подоконника и рожу твою улыбающуюся разглядел, от сердца отлегло, ну, думаю, счастье твое, Фрол Фомич, живи покуда, паскуда… А ты, оказывается, и сам его оприходовать успел. То, что не убил, одобряю. Слишком жирный след бы вышел. К нам обоим.
— Это да. Я вот что сказать хотел? Спасибо тебе, Артем. Вытащил меня из такого попадалова… Ты настоящий друг. Я теперь у тебя в долгу.
— Вот еще, придумал тоже. — Фыркнул Тёма. — Долги какие-то. Лучше уж будь добр, отойди чуток. Не испытывая нашу дружбу на прочность, и, считай, мы в расчете. — Предпочел отшутиться Торопов, скрывая подкативший к горлу комок. Мысль о том, что он вот так, запросто, по нелепой случайности и прихоти судьбы мог в один миг потерять единственного близкого в этом новом-старом мире человека, показалась ему отвратительной и невозможной. Он ожесточенно сжал зубы и мысленно пообещал всякому, кто будет угрожать их безопасности — скорую и максимально болезненную кончину.
Раздался третий удар станционного колокола, следом за ним послышался гудок машиниста, паровоз запыхтел и с небольшой пробуксовкой не спеша и величаво тронулся с места.
— Поехали, — с облегчением выдохнул Тёма. Потом задумчиво произнес: — Знаешь, может, мне просто показалось с устатку, но вроде среди людей на перроне мелькнула рожа Седого…
Глава 18
Банда Седого. 08.09.1910
Седой давно искал настоящее дело. Хотелось и куш сорвать, и прославиться крупным и дерзким ограблением, о котором будут говорить все, и который прославит удачливого грабителя. «Дальше Сибири не сошлют, а и на каторге люди живут», — хладнокровно рассуждал он. Деньги манили Седого, но куда сильнее влекла его слава, до которой он был необычайно охоч.
«Седой», по документам — Евгений Кузьмич Федоринцев, двадцати четырех лет, из крестьян Пермской губернии. В 1905 году «Седой», в те времена начинающий вор, сколотив в Омске собственную банду из таких же молодых да ранних отморозков, принялся совершать смелые налеты, грабежи и убийства. Присмотревшись к делам революционеров, к устраиваемым ими «эксам» и терактам, Седой, ощущавший в себе силу и не боящийся крови, решил, что он ничем не хуже «политических».
До поры до времени дела у его банды шли отлично. Особенно развернулись они в мятежном 1907. Тот год в Омске оказался по-настоящему богат на крупные экспроприации-ограбления. Судите сами. Нападению и грабежу подверглись: подрядчик Печенин, Страховое общество, владелец крупнейшей городской гостиницы «Россия», аптеки, почта в Тюкалинске и на Семипалатинском тракте, один из крупнейших в городе универсальный магазин Ганшина, контора Спивака и две почтово-телеграфные конторы. Больше половины из этих наглых и подчас кровавых налетов — дело рук его банды.
В том же году, в ходе очередного нападения, воспользовавшись своевременно полученными от информатора сведениями, шайку накрыли жандармы. В ходе перестрелки двоих подручных застрелили, а самого «Седого» поймали и поместили под арест в Омский тюремный замок.
На суде Федоринцев, даже фамилию свою скрывший, предпочел называться только воровской кличкой, вины не признал и не раскаялся. В том же году его осудили за убийство директора Омской фельдшерской школы Мариупольского и приговорили к восьми годам каторжных работ.
Срок свой он отбывал в Тобольской каторжной тюрьме. Согласно законам того времени Седому, как каторжанину 3-го разряда (то есть получившему срок от 4 до 8 лет), за примерное поведение после трех лет отсидки разрешили перейти на облегченный режим — дали право поселиться в домишке поблизости от тюрьмы. Такая практика в те годы была довольно распространена, заключенным даже позволяли создавать семьи и жить почти нормальной жизнью. Но у Седого были совсем другие планы. Молодой каторжник, лишь немного отойдя от жизни за решеткой, тут же подготовил побег и ушел на вольные хлеба[1].
Долго пробирался он на юг, пока не добрел до Омска, точнее, до железнодорожной станции, где без особо труда отыскал кое-кого из старых своих знакомцев, с которыми тут же закрутил новые дела. Вскоре в шайку влились и новые участники.
С памятных времен пятого-седьмого годов произошло много изменений, порядка стало больше, и той кровавой вакханалии, что была в годы революции, уже не наблюдалось. Зато прибывающие бесконечной чередой новоселы, стремительно растущие обороты торговли и богатства у торговцев, экспортеров и промышленников создавали для решительных и готовых на все грабителей благодатную почву для совершения преступлений.
Основным источником дохода банды стали налеты на торговцев и крестьян, приезжающих из окрестных сел и деревень на базар в Атаманский хутор. Не брезговали они грабить и переселенцев, прибывающих в Омск по железной дороге.
Но все это не давало настоящего барыша. Планы у Седого имелись громадные. Еще находясь на каторге, он в разговорах с другими уркаганами открыл для себя отличный способ воровского дохода — чеканку фальшивой монеты. Вот только стоила эта затея больших денег. Чтобы устроить собственный «монетный двор» и приобрести все необходимое оборудование для чеканки «серебряных» денег, нужны были десятки тысяч рублей. Пусть даже часть средств он смог бы добыть, предложив долю другим ворам, но без своего капитала ему не светило ничего.
Мелочь отследить почти невозможно. Учтем, что килограмм творога в те годы обходился покупателю в двадцать пять копеек, литр молока в четырнадцать, булка свежего ржаного хлеба — 4 копейки. Так что дело обещало сказочные доходы и стабильность. Так что Седой продолжал упорно искать возможность добыть крупную сумму, устроить дело, легализоваться под новым именем и зажить припеваючи.
Под лежачий камень вода не течет. И Седой принялся наводить мосты. Искать в банках, почтовых и торговых конторах осведомителей, чаще всего мелких служащих, готовых за долю малую сдать клиента, забирающего большую сумму денег. И вот вчера — шестого сентября — в пять пополудни от младшего кассира Омского отделения Сибирского торгового банка Иллариона Бутузова, большого любителя посещать первосортные бордели и сорить деньгами не по доходам, пришла долгожданная весточка с предложением встретиться лично по срочному делу.
Спустя пару часов Седой уже стоял в прихожей квартиры банковского клерка-осведомителя.
— Говори, не томи. — Отрывисто бросил бандит, жестко глядя прямо в глаза хозяина дома.
Бутузов — розовощекий полноватый молодой человек лет двадцати, немного конфузясь и с трепетом ожидая щедрой расплаты, не выдержав, отвел взгляд и начал тихо, почти шепотом, несмотря на то, что они были в квартире одни, рассказывать:
— Я сегодня, как обычно, работал в кассе. — Сбился, замолчал и, справившись с волнением, уже смелее продолжил, — Впрочем, это совершенно неважно. Тут другое. Сегодня поступило распоряжение подготовить к вечеру следующего дня крупную сумму наличными.
Он взял драматическую паузу и, округлив глаза, продолжил, с придыханием и большим пиететом к озвучиваемой сумме:
— Двадцать тысяч рублей. — Заметив по скривившей рот бандита ухмылке, что тому интересно, зачастил, стремясь вывалить все сведения до конца. — Дополнительным условием со стороны заказчика является ограничение номинала банкнот. Он не должен превышать ста рублей. А больше половины и вовсе обязаны быть набраны двадцати пяти и десяти рублевками и даже купюрами более мелкого достоинства. Подготовить деньги поручено мне. И теперь самое главное. Мне удалось узнать, кто сделал заявку. Это богатый купец-меннонит из Ново-Омска Аарон Ааронович Лепп — хозяин паровой мельницы и крупный мукоторговец.
Седой, уточнив ряд подробностей и оговорив, как они будут обмениваться завтра срочными известиями, отдал Бутузову аванс — пятьдесят рублей и уехал к себе в Атаманский хутор.
Чтобы иметь точные сведения о намеченной жертве, Седой приказал следить за купцом двум членам своей шайки. Первый — уже знакомый нам Гриня Жиган. Второй — Васька Банщик, самый юный, едва разменявший шестнадцать лет парнишка, который, прежде чем прибиться к шайке, промышлял кражами на вокзалах и за то получивший свое прозвище. «Банщики» на дореволюционном воровском жаргоне — как раз и есть те, кто крадут ручной багаж на вокзалах и станциях.
Следующим утром Жиган с Васькой уже неотвязно паслись у дома купца в Ново-Омске. Лепп не спешил ехать в город, а к десяти часам отправился в контору и пробыл там до обеда. Только в час пополудни Аарон Ааронович в сопровождении охранника выехал на железнодорожную станцию и сел на обеденный поезд горветки. Жиган и Банщик, без особого труда проследившие весь путь промышленника, тоже разместились в одном из вагонов. На вокзале станции Омск Гриня успел пересечься с поджидавшим его целый день Седым и доложить последние известия.