— Не ссы. Мы осторожно. По одной доске.
Добравшись до места, где из стены тоннеля выступал когда-то добротно сколоченный деревянный щит, приятели с помощью сапёрной лопатки осторожно отломали среднюю доску. Посветили фонариками. За щитом оказался ещё один тоннель.
— Видал! — Торжествуя, стукнул друга по плечу Вяче. — А ты: «завалит, завалит».
— Но по какой-то причине тот тоннель же закрыли. — Исходя из армейской выучки и накопленного на службе опыта, бывший прапорщик давно затвердил себе как непреложную истину, что в мирное время установленные заграждения ломать нельзя.
— Да ладно, сто лет он тут стоит — и не завалился. Боишься? Дык, я первый полезу.
— Без проблем! Лезь! — Соглашаясь, кивнул Тёма, театральным жестом указывая рисковому собирателю редкостей дорогу. Сорви-головой он не был и всегда предпочитал разумный риск. Найденная пара монет его уже не оправдывала.
Историк первым протиснулся сквозь остатки щита, выворотив попутно пару кирпичей.
— Ты поосторожней давай! — Недовольно бросил ему товарищ. — Смотри, куда прешь!
Но делать нечего, и он полез вслед за другом, подождав, пока тот продвинется на пару метров. Они проползли, как им показалось, метров десять. По прикидкам Артёма, через тридцать-тридцать пять метров должны были уткнуться в подвал двухэтажного здания «шестого отдела», где находился войсковой узел связи. А это было уже совершенно неприемлемо.
— Вяче! Что там? Далеко ещё? — Обеспокоенно спросил он у напарника.
— Не знаю. Пыльно очень. Фонарик не пробивает пелены.
Вдруг Славка резко остановился и сдал назад, повернувшись к другу.
— Там дальше опять досками заколочено. Причём, с той стороны.
— Твою мать! Всё-таки до связистов доползли. Хорош приключений, пошли домой, пока по башке не дали!
— А ты уверен? Сколько от котлована до твоих связистов?
— Ну, метров сорок…
— А мы проползли всего-то метров пятнадцать. Просто ме-е-е-е-едленно…
Торопов посветил фонариком на свою «монтану». Действительно. С момента начала похода прошло всего лишь сорок минут. И с учётом пройденного расстояния и остановок они ну никак до других казарм добраться не могли.
— Ну и что ты предлагаешь? — Спросил он, хотя ответ знал заранее, и тот был ему совсем не по душе в текущих обстоятельствах.
— Как что? Дранг нах не знаю куда, главное вперед! Чуйка шепчет, что мы почти у цели! Просто так никто ничего не заколачивает.
— Ты впереди — тебе и лопату в руки! — Запасливый прапорщик протянул другу сапёрную лопатку. — И не говори, что я тебя не предупреждал!
— Ты то же самое говорил тогда в заброшенном доме со старинными журналами. Помнишь?
Тот, конечно же, помнил. И то, как держал на одной руке Славку, когда ступенька деревянной лестницы провалилась. И как помогал ему дойти домой с обмотанной листьями подорожника и травой ногой, разодранной об старые гвозди, когда они нашли заброшенный колодец, в котором, по мнению своего неразлучного спутника по всем детским играм и делам, был спрятан клад. И другие подобные случаи, которыми изобиловали их юные годы.
Хворостинин принялся за доски. От стука и глухих ударов с потолка сыпались струйки пыли.
— Ты потише там! Не у себя дома! — Артём закрыл нос и рот от удушливой, вездесущей пыли воротником.
— Да всё, тьфу, ништяк. — Слова ломающего доски напарника прозвучали глухо и надсадно. — Я уже одну, тьфу, пыль рот и нос забивает, почти отодрал.
— Погоди! Все не выворачивай. Хрен его знает, что там. Вдруг братва с калашами повяжет? Там на узле засовская аппаратура стоит. Из-за неё и спецкабелей эту казарму сносить не стали. Так что «контрики» голову открутят махом, если что.
— Да ладно, ты лучше фонарик держи. Разберем доски, а потом посмотрим, кто там и где там…
Прошла минута, которая показалась вынужденному просто неподвижно сидеть Торопову часом.
— Тёма, там всё нормально. Похоже на небольшую комнату. Ящики какие-то старые и мусор на полу. Так что однозначно не «контрики». Я дальше ломаю.
Через несколько минут лаз был проделан.
Комнатка, где они оказались, была совсем небольшая — примерно три на четыре метра. Сводчатый кирпичный потолок был несколько выше, чем в тоннеле, так что друзья наконец-то смогли встать в полный рост. Возле одной из стен действительно стояла стопка ящиков. «Похоже, снарядные или патронные» — Отметил про себя имеющий военный опыт Торопов. — «И это плохо».
— Стой! Не трогай! — Крикнул он другу, который потянулся, чтобы снять верхний. — Это оружейные ящики!
— Нашёл, чем удивить. Я их видал и в фас, и в профиль.
— Чё, сапёр-любитель что ли? Откроешь — а там ржавая чека в гранате — и ага? Давай без меня…
— Вообще их от запалов отдельно держать должны… Не суть… И что теперь? Вот так всё бросим и уйдём ни с чем? Если хочешь — иди. А я буду с ящиками разбираться.
— Давай сначала всё тут осмотрим, а потом, когда уходить соберёмся, то займёмся и ящиками.
Тёма в тайне надеялся, что здравый смысл друга восторжествует над его старым хобби искать себе приключений на пятую точку. И даже уже пожалел, что позвал его в эту яму.
— Ладно. Они всё равно никуда не денутся. — Отозвался поумеривший охотничий пыл Хворостинин.
Артём мысленно выдохнул и стал осматриваться в комнате. Пошарив по углам, друзья нашли сломанный и сгнивший ящик с изъеденными ржавчиной остатками винтовок, что ещё более укрепило его решимость не трогать стопку, несколько старинных патронов и кучку истлевшей бумаги, бывшей когда-то керенками, по уверению опытного в таких вопросах дипломированного историка. Ничего существенного.
— Смотри сюда, братуха! Вот так они заколотили ход и вышли отсюда.
Хворостинин светил фонариком куда-то за стопку ящиков. Артем обернулся и увидел ещё один ход, перед которым была куча осыпавшегося грунта и кирпичей, из-за чего он был практически незаметен.
Чтобы пролезть в него, Славке опять пришлось немного попотеть с лопаткой. Но даже со стороны было заметно, что это ему только в радость. Наконец ход был откопан на достаточную величину, и Хворостинин, посветив фонариком, стал протискиваться в него.
— Ну что там? — Спросил Артём в пустоту лаза.
— Да всё норм, Тёмыч, не дрейфь! Тут ещё есть ящики. Лезь сюда!
Торопов нырнул в лаз и буквально через пару метров оказался в небольшой комнатке. Такой же, как и предыдущая. Возможно, что это вообще было одно помещение, разделённое толстой кирпичной перемычкой. Возле стены стояли всё те же ящики. Только нижний из одного штабеля совсем сгнил, рассыпав возле себя горсть патронов, и из-за этого весь штабель, кажется, грозил вот-вот обрушиться. В противоположном углу стояла лестница. Вернее, то, что от неё осталось. Посветив вверх, увидел над ней прогнувшийся внутрь ржавый люк. Скорее всего, он был засыпан сверху когда-то и забыт. И теперь вес грунта и ржавчина неумолимо ломали его крышку.
— А ты говорил — гранаты!
Он обернулся на Славкин возглас и оторопел. Тот абсолютно бесцеремонно вскрыл один из ящиков и с довольным видом рылся в содержимом. В свете фонаря одна за другой появлялись пачки старинных купюр.
— Смотри! А как упакованы — почти не испортились. Вот это я понимаю — улов!
Поставив светильник на соседний штабель, Хворостинин принялся деловито перебирать плотно завернутые в парафинированную бумагу пачки купюр разного размера. Деньги водопадом хлынули в его рюкзак.
— Значит так, слушай внимательно, повторять не буду, — белозубо улыбнулся счастливый кладоискатель, — самые дорогие и ценные для коллекционеров — купюры до 1912 года. Я тут глянул мельком — сохранность почти идеальная, если все срастется — сможем стать главными на этом рынке по всей стране. Тут, конечно, надо не суетясь действовать. Будем скидывать понемногу и в разных местах.
— Слушай, Вяче, а почему нужны банкноты именно до двенадцатого года?
— А, это просто, — быстро отозвался тот, продолжая сосредоточенно и сноровисто осматривать очередную пачку, — в годы Первой Мировой началась инфляция. Так что и купюр печатали больше. А после Революции вообще — гиперок. Знаешь, что самое смешное? Большая часть — процентов девяносто, не меньше — николаевских денег — даже и 1898 года и позднейших — реально напечатаны в семнадцатом году. При этом даты там стоят прошлых лет. И только номера серий отличаются. К слову, и большевики продолжали шлепать «царские деньги» до конца декабря 1917. Подписывал их некто управляющий Шипов. Самый цимес — это, конечно, банкноты номиналом от трехи до пятисотенной 1898 и 1899 годов выпуска. Спросишь почему? Как раз потому, что именно их и не копировали в семнадцатом году. Если отыщем сколько-то их в пачках, считай, будет бонус.
— Слушай, вот мы счас так дерибаним, а ведь это же серьезная находка по идее. Историческая. Откуда они тут, как думаешь?
— Грузите апельсины бочками. И не заморачивайтесь, мон шер.
Заметив требовательный взгляд друга и суровую складку, прочертившую его нахмуренный лоб, историк сменил тон и уже серьезно ответил напарнику.
— Здесь и керенки, и сибирки есть. Но их мы брать не будем — мусор, одним словом, в плане продажи — ни о чём. Очевидно, закладку сделали году в 1919, когда Омск взяли большевики в ходе осенне-зимнего наступления. Тупо не успели вывезти, а сдавать врагу не захотели. А мерзлый грунт фиг отковыряешь… Вот и вся любовь. Золото ушло с эшелоном, а банкноты скинули сюда — в тайный подземный ход, что успели. Бардак тогда царил невероятный. Так что не удивительно, что про них забыли. Или погибли те, кто знал, в круговерти войны или в том же Ледяном походе.
— Дело ясное, что дело темное.
— Да, за этими бумажками большая трагедия целой страны. Может, лет эдак через сто и про наше время так скажут… Ладно, нафиг лирику. Не время разбираться и вникать в детали. Выкидывай из своего рюкзака все железяки, и давай его сюда, мой скоро заполнится.
Первый ящик мгновенно опустел, и они принялись за второй. Потом стали снимать третий.