Когда чурки закончились, Славка воткнул топор в колоду и потянулся, расправляя натруженные и приятно гудящие от нагрузки сильные плечи. Самое время освежиться! Примеченная почти на задворках колода с водой оказалась весьма кстати. Умывшись, Вяче невольно взглянул на своё отражение в воде и, проведя ладонью по колючему подбородку, честно признался себе, что щетина — это не есть хорошо и что надо в ближайшее время привести себя в порядок и побриться. Но желания орудовать опасной бритвой или подставлять каждый день шею под руку цирюльника не возникало совершенно.
В итоге Вячеслав принял компромиссное решение отращивать короткую бородку и усы. А уж их по мере надобности подстригать. Благо, его светлые вихрастые волосы и в бороде давали аналогичную, крупными витками растущую кудель, так что внешний вид получался сносный. По крайней мере, на его не слишком взыскательный к собственной внешности вкус.
Пока он, отфыркиваясь, пытался черпать ладонями ледяную воду, к нему с ковшом подошла хозяйка и начала поливать — сначала на руки, а потом, следуя молчаливым указаниям Вяче, на спину и грудь.
— Так-то лучше. Горстью много не набрать.
— Спасибо, Авдотья Михайловна, — поблагодарил за помощь Хворостинин зарумянившуюся от проявленного к ней уважения женщину.
— Скоро снидать будем. Каша, без малого, упрела, молочко свежее, хлеб.
— Вот и славно. Пора моего друга — засоню будить.
Пройдя в сени, Славка увидел, что Артем уже и сам проснулся, и теперь, сидя на лавке, без суеты наворачивал портянки на еще босую правую ногу. На левой уже красовался надетый сапог.
— Неймется тебе. Стучит, стучит, понимаешь, людям спать не дает… — проворчал привычно Торопов, глядя на улыбающегося друга. — И чего радостный такой с утра пораньше?
— Сам не знаю. Жив, здоров. Солнышко вот светит. Птички поют. Чего бы и не порадоваться без всякой особой причины?
— Сам знаешь, признаком чего является смех без причины…
— Так то — смех… — продолжая улыбаться, легко возразил Вяче.
На это Торопову уже нечего было ответить, он просто молчаливо обулся и, притопнув, вышел мимо друга на двор.
Из избы в сени, едва не протаранив Славку вихрастой белой головенкой, промчался мальчишка лет девяти.
— Эй, сорванец, — ухватив его за плечи и притормозив во избежание столкновения, спросил Хворостинин, — Тебя как зовут?
— Степкой, — бойко отозвался паренек.
— Стёпа, а можешь за свежими газетами сбегать? Где они тут у вас продаются?
— Отчего и не сбегать? — легко согласился мальчишка.
— Тогда вот, держи денежку, купи две разные газеты, только смотри, обязательно омские и сегодняшние! А на сдачу пряник себе или сладость какую возьми.
— Я зараз! — Весело отозвался Савкин-младший, крепко зажав монету в кулачке. Припустил с места стремительным, чуть подпрыгивающим от избытка сил и предчувствия угощения, галопом.
Пока Артем посещал нужник и тщательно умывался, Славка просто сидел, широко развалившись на завалинке, как огромный кот, щуря серые глаза на утреннее солнышко и чуть не мурча от довольства.
Стол Авдотья по хорошей погоде накрыла прямо во дворе, выставив вокруг него широкие, собранные руками самого хозяина, лавки. Семён вышел из дома. Заспанный и разящий вчерашним перегаром. Широко, до хруста в челюсти, зевнув и мелко перекрестив рот, он потянулся всем телом и ухнул, выражая довольство жизнью.
Еще бы, ловкий и оборотистый мужик умудрился из пьяного похода в кабак вернуться с прибытком. Так что жене, которая временами «пилила» его по пьяному делу, не осталось ничего кроме как похвалить супруга и обрадовать его в постели.
— Всё, садимся за стол, откушайте, гости дорогие, чем Бог послал.
Пока все рассаживались, с улицы прибежал взмыленный Стёпка. Он без лишних разговоров сунул Славке пару свернутых в трубку газет и уселся на свое место. Ели молча, чинно и без спешки, по очереди черпая из большого чугунка разваристую, щедро сдобренную свежайшим, солнечно-желтым сливочным маслом кашу и запивая парным молоком.
Нарушать заведенный и принятый у предков порядок друзья не захотели. И только когда ложки заскребли по чистому дну, Артем посчитал удобным перейти к беседе.
— Ну, хозяева, благодарствуйте за хлеб-соль, да за заботу о путниках.
Славке в словах Тёмыча не хватило лишь "гой еси" и "добрых молодцев", чтобы представить себе картину из "Садко" или "Ивана Васильевича". Поэтому он отвернулся от стола и прыснул, сделав вид, что кашляет.
— Да нет, гости, отведайте чайку ещё. Самовар ужо почти поспел. — В гостеприимстве Семёну нельзя было отказать. Авдотья, меж тем, поставила на стол большую тарелку с баранками и плошку с неровно наколотыми кусочками сахара.
— Вы, путники, кстати, откель будете? — Семён решил занять разговором заминку с самоваром. — И надолго ли в наших краях?
— Мы… — Артем замялся, понимая, что может сболтнуть лишнего.
— С Дальнего Востока, — нашёлся Славка. — Ехали к родственникам в Россию. Да вот беда, отстали от поезда. Так что остались и без чемоданов, и без документов. А теперь ищи-свищи ветра в поле. Хорошо, что Бог тебя послал нам навстречу. А то пришлось бы под кустом ночевать.
— А что на Дальнем Востоке не пожилось? Там, говорят, окиян есть. И рыбы — видимо-невидимо. Лови себе, да продавай. — Семён решил блеснуть познаниями.
— Да так-то оно так, но когда рыба есть у всех, то и продавать её некому. Да и лодка нужна поболе, чем тут у вас на реке. — Артём как старый морской волк принялся развивать тему, подхватив ее из рук Славки. — Тётка в Твери живёт. Давно к себе звала. Вдовая она. За хозяйством уже тяжело ходить. Помощники нужны. Всей семьёй собирались ехать. Да вот холера батю и мамку прибрала. Так что мы с братом дом продали и к ней поехали.
"Вот пули-то отливает! Писатель, блин, фантаст", — от удивления Славка на некоторое время даже онемел.
— Так что, даже не знаем теперь, куда податься, как новые документы выправить. — Муза воображения, махнув на прощание рукой и легонько чмокнув Артёма в лоб, вспорхнула и растаяла в воздухе. Как раз к этому времени на стол водрузили самовар, короновав его заварником. Чашки, расположившись кругом подле него, почтительно сделали реверанс блюдцами. Рядом с церемонией раскинулось в плошке небольшое озерко ежевичного варенья, в которое тут же нырнула деревянная ложка, целясь поймать ягоду покрупнее…
Что ни говорите, а душистый горячий чай из пахнущего дымком самовара, да ещё и на прохладно-свежем осеннем воздухе в начале двадцатого века — это вам не пакетированная чайная пыль, заваренная кипячёной хлорированной водой с запахом дешёвой пластмассы китайского чайника в конце того же века.
"Где же мы свернули не туда?" — Задумался Вяче. Он допил свою чашку и, поблагодарив Авдотью и Семёна, вышел из-за стола и присел на завалинку, с интересом изучая принесённые Стёпкой газеты.
А неторопливый разговор за столом тем временем продолжался.
— А сам ты, Сеня, давно ли в Сибири обосновался? — Предпочел сменить тему Артем.
— Так, почитай, три года весной будет. Костромские мы. Там-то земли совсем мало выделяли, на Степана, как родился, и вовсе отказались прирезать пашни, мол, батрачь иди, Сенька, коли беден. А какова земля — такое и хозяйство. Своей, даже и самой худой лошаденки, и той не имели. Послушал, что народ рассказывает и надумал. Полгода на стройке железной дороги отработал. И не землекопом — плотничал, как сам святой Иосиф. Мы из крестьян казенных, но руки у меня с малолетства к топору навычны. Вот и сумел подрядиться в артель. Деньжат скопил, присмотрелся чего и как. А потом ужо с Авдотьюшкой моей да старшенькими — Степке пять годков едва сполнилось, а Марьюшке и того меньше. Младший наш — Ваньша, — он с любовью посмотрел на сидящего рядом с матерью светлоголового малыша, — энтот уже тутошний, в Сибирях родился. Сели, значица, на машину-паровоз и поехали по железке в дальние края. Пришлось победовать споначалу, зато нынче, эх! На жисть и хлеб с маслицем заработка хватает. Я, ить, плотник. Чего хошь вот энтими самыми руками могу с дерева исделать. Начал заказы брать. Народишка много наезжает кажный год. И всем жилье подавай. И платят сразу. Домишки рубить, сарайки, бани, колодцы, конюшни, амбары, воротА и заборы. Всё ить надо добрым хозяевам. Как иначе? Вот так и обжились с Божьей помощью и трудом непрестанным. Корову завели, курей, поросят. Овечек, опять же. Энтот дом своими руками отстроил! — С гордостью признался плотник.
— Да, дом у тебя — что надо. Слушай, а нельзя ли тут где-нибудь подзаработать, да угол снять? Ведь, чую, дело с документами затянуться может.
— Заработать, говоришь… — Семён почесал затылок. — Я нонеча подряд получил, домину «па-ви-ли-он», — медленно и важно, по слогам выговорил Семен диковинное для него слово, — для выставки ставить. Люди завсегда нужны, особливо тверезые и с верной рукой. А ты, какому ремеслу обучен, что делать умеешь?
"Могу копать, могу не копать" — вспомнился Тёме старый анекдот. — "Чёрт! Ведь не скажешь, что командир взвода связи. Или электрик-сантехник. Хотя…"
— В плотники точно не гожусь. Зато, на телеграфе могу работать. На телефонной станции. В механических мастерских тоже могу… — Про водителя автомобиля, радиста, сантехника и электрика Тёма предусмотрительно промолчал.
— Ээээ, милай, тебе тогда только на железную дорогу иттить. — Разочарованный Семён махнул рукой куда-то в сторону станции. — Вот ежели столяром или плотником, тады подсобил бы. А так…
— Ну а с углом посоветуешь чего? — С надеждой и намеком спросил Тёма. — На пару месяцев, хотя бы… А может, даже, до весны.
— Дык, а родственники как же? К ним же ехали? — Спросил в недоумении Семён.
— Да я же так, на всякий случай, про весну спрашиваю. — Торопову стало неудобно за своё враньё. — Вдруг, с документами заминка выйдет?
— Это верно. С документами завсегда мороки много… — Семён немного помолчал, прихлёбывая чай. — Есть тут один дом. Там хозяин недавно помер. Хороший мужик был Петро. Мастеровитый. На железке работал. Застудился посередь лета, ледяной воды испив. Дохтура ничего исделать не смогли. В три дни сгорел от лихорадки. Упокой, Господи, его душу.