Семен размашисто перекрестился, зачем-то дернул себя за бороду, вздохнул и продолжил рассказ:
— Больше месяца как его схоронили, да, Авдотья? Таперича вдова его, Матрена, собирается обратно в Россию. К родне поближе. Господь то деток им не дал. Что ж ей, одной бедовать? Дом надумала продавать, да покупателей пока не густо. Сходите туда, может, пока, суть да дело, она пустит вас за плату малую. — Отхлебнув чай, плотник вдруг спохватился. — Хотя нет. Лучше я сам к ней схожу. Со мной она сговорчивей будет.
— С чего бы? — Артём почуял подвох.
— Матрена баба суровая. Строгая. Набожная. Может и вовсе от разговора отказаться, ежели вы, к примеру, на иконы не перекреститесь, в избу войдя.
Семен, видя, что доводы не оказали особого действия на Торопова, добавив громкости и эмоций в голос, заявил:
— Я энтот дом отстроил… С Петром… Своими руками. — Плотник продемонстрировал мозолистые мастеровые руки для убедительности. — А это ого! Знамо дело, не чужой человек, свойский.
— А почём дом продаёт-то? — Как бы невзначай спросил Тёма.
— Она двести рублёв просит. — Бросил из-под мохнатых бровей испытующий взгляд Семен.
— Вроде и не слишком дорого… — Неуверенно протянул Артем. — Странно, что до сих пор не купили.
— Это уж вам думать. На первый погляд, и не дорого, лишь бы деньжата водились. — Пожал плечами плотник.
— Славка, слышь! Эй, Вячеслав Юрьевич, — окликнул друга Артем, предпочтя вернуть друга к общему разговору, едва дело дошло до торговли. Видя, что Хворостинин не реагирует, добавил громче, — Вяче, эй, да очнись ты!
Хотя Славке и не терпелось посмотреть заголовки газет, он, проявляя уважение к хозяевам, сдерживался, пока все не перешли к чаепитию с принесенными вчера друзьями баранками. Выпив кружку отличного китайского кирпичного чая и отпробовав ежевичного варенья, предложенного гостеприимной Авдотьей, он ненавязчиво съехал из-за стола и приземлился на привычную, нагретую теплым сентябрьским солнышком завалинку. В руках его тут же оказались свежие номера главных омских газет — «Омского вестника» и «Омского телеграфа».
Бегло просмотрев главные страницы, сразу наткнулся ожидаемую им статью, посвященную вчерашним событиям на горветке, снабженную фотографией выложенных в ряд на перроне тел, укрытых рогожами, на фоне вагона с разбитыми окнами. Сбоку толпились полицейские и железнодорожники.
И без промедления погрузился в чтение. Заголовок у местных корреспондентов вышел звонкий.
«ОГРАБЛЕНІЕ ОМСКАГО ПОѢЗДА!»
Вяче быстро пробежал глазами по тексту, хмыкая от особо забористых фразочек, выделив сведения о выжившем пока ограбленном богаче, «мужественных и благородных чертах одного из героев» и «смелых нелегалах-борцах с самодержавием».
Подпись автора смотрелась странно и нелепо, даже неподобающе, учитывая драматическое содержание статьи — Ваня Веселый.
Славка едва за голову не схватился, дочитав материал до конца:
«Оказаться среди «политических», определенно заинтересовав жандармов — это совсем не та история, которая нам с Артемом нужна! Одно хорошо — искать сейчас будут раненого Седого, а не нас — целых и здоровых. Так что подозрения нам пока не грозят. Но каковы?! Положим, полиция и в самом деле показала себя не лучшим образом, но высасывать из пальца образ революционеров?! Борзописцы… А ведь теперь весь город будет уверен, что дело было именно так! Не отмыться! Найти бы этого «Ваню Веселого» да стукнуть его пару раз по черепу для вразумления…»
Сам по себе стиль и манера изложения, откровенная оппозиционность, нападки на власть и полицию — не удивили Хворостинина, многократно сталкивавшегося с подобным, изучая дореволюционную прессу. Знал он и то, что в массе своей журналисты и редакторы газет этой эпохи зачастую сами являлись политическими деятелями и революционерами из эсэров и эсдеков*. Единственное, что его, как человека, выросшего в СССР, удивляло, — это аномальная лояльность властей к оппозиции.
От размышлений Вяче отвлек громкий оклик друга.
— Славка, эй! Да очнись ты! — Звал его Торопов уже который раз. Увидев, что Хворостинин, наконец, поднял глаза и готов слушать, Артем добавил, — Давай сюда, к нам за стол. Дело есть интересное.
Славка, перебравшись с завалинки на лавку, немедленно получил третью за утро чашку горячего чая.
— Что у вас за новости?
— Вот Семён рассказывает, что неподалеку баба одна уезжать собирается и дом продает или угол может сдать. Как думаешь, может, сходим, глянем? Пока перекантоваться. На пару месяцев. — Встретившись с удивленным взглядом друга, Артём подмигнул. Славка чуть заметно кивнул, в знак понимания.
— Добрый пятистенок. — Бойко затараторил Семен. — Четыре на пять саженей, стены слажены в двенадцать венцов, каждое бревно в шесть вершков. Без малого фут. — Подняв для обозначения важности своих слов заскорузлый, мозолистый палец, плотник покачал им, как бы желая доказать, что такой дом — это очень серьезно.
— Это почти тридцать сантиметров. А всего выходит немногим больше трёх метров высотой, — пояснил другу уже успевший уточнить и разобраться в местных единицах измерения Торопов.
— Печка русская. Полати. На дворе сарайка, — без остановки принялся дальше перечислять достоинства перспективной покупки Савкин, — банька опять же, пусть и небольшая. Сама изба новая, всего год как поставлена. Нарядная. И чистая. Матрена — хозяйка добрая.
— Ты, Семён, так расписываешь, что почитай хоромы царские, а не домишко малый. Однако стоит сходить и глянуть, чего там и как. — Деловито ухватился за начинающийся торг Славка.
— Да, и не откладывая. Жить всяко где-то надо, — и, как бы невзначай, Артем напомнил. — Семён вызвался договориться с хозяйкой. По-соседски.
— Посидите пока. Я ненадолго. — Хозяин встал из-за стола и двинулся к калитке. — Авдотья! Принеси гостям ещё угощения. Да чаю налей. Я скоро буду.
— Куда это он? — Авдотья поставила на стол очередную плошку варенья. На этот раз смородинового. Затем разлила гостям по кружкам чай.
«Я скоро водяным стану», — подумал Артём, однако отказаться от вкуснейшего домашнего варенья с чаем не смог.
— Да вот, говорит, что домик у вас тут снять можно. Пошёл хозяйку испрашивать. По-соседски.
— Ой, знаем мы это соседство! — Сокрушённо сказала Авдотья. — Лишь бы домой дошёл «насоседившись».
Женщина помолчала, поджав губы, и громко окликнула сына. — Стёпка, шалопута! Куды утёк? За водой сходи!
Не дождавшись отклика от сорванца, Авдотья вздохнула огорченно и отправилась искать главного своего по хозяйственным делам помощника.
— К слову, чего там акулы пера пишут? — Спросил Тёма, поглядев на лежащие рядом со Славкой газеты.
— Да так, разное… — неопределенно отозвался Славка, — Держи вот, ознакомься, так сказать. Пресса освещает наши приключения. Таинственные герои. Мужественное благородное лицо, эк она тебя… Однако… Зорро, епрст…
Артем, бегло просмотрев статью, вернул газету другу и задумчиво потер кулаком подбородок:
— И чего мы теперь делать будем? Седой — живучий гаденыш — вон как резво убегал, словив пулю… Скоро оклемается, и чего тогда?
— Может и нас начать искать. Запросто. Но это полдела. Найти нас не так и просто. А вот для жандармов мы теперь можем представлять особый интерес…
— Это попадос конкретный. Может, написать им, типа, анонимно? Мол, так и так, мы никакие не революционеры, случайно встряли…
— Не факт, что поверят. Или посчитают, что мы мутим и потребуют явиться лично для дачи показаний. Все ж семь трупов — не шутка…
— Откуда семь? Мы ж троих положили…
— Первый — бандит, потом охранник буржуя, дальше — наши трое. А еще один пассажир погиб сразу и второй по дороге в больничку. Там же написано.
— А, ну да… я как-то внимания не обратил… Чтобы поверили, надо про Седого рассказать. Что мы знаем? Кличку опять же и его, и второго — Жигана. И что в Атаманском хуторе промышляли. Глядишь, поможет расследованию наша информация. К слову, в статье указано, что он ранен в плечо. Темно было, но вроде я ему в левую руку попал…
— Это важно. Но вряд ли поможет. Зато готовность делиться сведениями — повышает шансы убедить господ в лазоревых мундирах в нашей лояльности. Глядишь, и отстанут, и копать не начнут. Все веселее.
— Так и надо сделать. Написать письмо или телеграмму и отправить на почте.
— Во, смотри, Семен идет, аж подпрыгивает, так поспешает. Сияет, как новый пятак. Значит, деньгу срубить рассчитывает, ушлый тип. — Без осуждения, скорее даже одобрительно усмехнулся Вяче. — Думаю, что про покупку дома надо с самой хозяйкой разговаривать. Потом. И без лишних ушей.
— Согласен. — Лаконично ответил Артём.
Аккуратно прикрыв за собой калитку, Савкин торопливо подошёл к столу, попутно распугав куриц, шарившихся вдоль ограды.
— Всё. Договорился. Хозяйка согласная на рубль с полтиной в месяц. Можно идти заселяться.
Идти пришлось довольно долго — усадьба или даже хутор располагался на отшибе далеко за околицей поселка. Дорога к нему вела наезженная, но не разбитая, без луж, зато унавоженная на зависть любому огороду. На пустырях по обочинам паслась разная скотина на привязи.
Пока шли, Семён расписывал достоинства сруба и удобство планировки дома. Не забыл и про внешний вид.
— А фундамент какой заложили? Двери не перекосит ли? — Артём решил поддержать беседу, хотя в душе он не рассчитывал прожить в Ново-Омске длительный срок.
— Стулья из лиственницы! Самолично смолил и ставил. — Семён вошёл в раж и, казалось, готов был кинуть шапку оземь и разорвать на себе рубаху, подтверждая качество своей работы.
— При чем тут стулья? — Славка был совсем далёк от строительной темы. Тем более такой древней.
— Хе! Гуманитарий. — Артём в очередной раз подколол Вяче. — Стулья — это разновидность фундамента. Отрезки просмолённых брёвен, поставленные «на попа» в углы и пересечения нижнего венца сруба. Что-то вроде свай. Только деревянные и вкопанные, а не забитые.