Едва оказавшись в пределах Мокринского форштадта, попаданцы стали свидетелями душераздирающей картины. Запряженная в тяжело груженную ломовую телегу гнедая кобыла, выбиваясь из последних сил на подъеме, прямо у них на глазах упала на бок. Тяжёлая телега, медленно сползая по склону, не оставляла лошади ни одного шанса подняться. Возчик, вместо того, чтобы отпрячь ее, принялся нещадно стегать лошадь кнутом, перемежая размашистые удары черной бранью. Бедное животное судорожно билось, жалобно ржало, но встать на ноги было не в силах.
Друзья как зачарованные некоторое время просто стояли, наблюдая эту дикую сцену. Больше всего их поразило равнодушие окружающих. Никто из числа проходящих мимо мужиков и не подумал вмешаться. Защитить лошадку и помочь ей встать.
Хуже того, бодро помахивающие тросточками и зонтами, нарядно одетые «просвещенные», «передово мыслящие» дамы в шляпках и господа в канотье, форменных фуражках и модных котелках, дефилируя по дощатым тротуарам, в лучшем случае, брезгливо отворачивались, а то и просто не замечали происходящей маленькой трагедии.
Между тем, мужик и не думал останавливаться и самозабвенно продолжал что есть силы хлестать ни в чем неповинную лошадь.
— Да что ж это такое! — В сердцах воскликнул Славка и решительно подошел к возчику. Перехватив занесенный для очередного удара кнут, одним рывком вырвал у него из руки орудие истязания.
— Распрягай, слышь, не доводи до греха… — Грозно глядя сверху вниз на невысокого бородатого мужичка в войлочном колпаке, потребовал Вяче.
Но крестьянин ошарашенно и затравленно глядя на нежданно свалившегося на него здоровенного и разгневанного не пойми за что господина, неподвижно и молча стоял, бессильно уронив крепкие мозолистые руки.
Он искренне не понимал, что сделал не так, убежденный в полном праве бить свою рабочую скотину. И никак не мог уразуметь, что же сделал не так. «И почто осерчал на меня злой барин?» — так и читалось в его голубых, прозрачных глазах. Потому терпеливо и почти смиренно стоял, молча ожидая окончания дела.
Видя, что слова не помогают, Артем, успевший подойти вслед за другом к месту событий, спокойно вынул нож, на что мужичок и вовсе вытаращив глаза, вздрогнул всем телом и отпрянул, почуяв нешуточную угрозу. Торопов, не обращая на возчика никакого внимания, молча перерезал кожаные постромки, соединяющие оглобли с хомутом, который беспощадно давил сейчас на шею лошади.
Лишившаяся стопора телега, набирая ход, покатилась под уклон. Но, наскочив на ком засохшей каменно-твердой грязи, изменила ход и, не успев разогнаться, через секунду съехала одним колесом в сточную канаву, проходившую вдоль дороги.
Артём выдохнул, мысленно ругая себя за непредусмотрительность распоследними словами. Кто знает, каких бед могла наворотить тяжелогруженная ломовая повозка, скатившись вниз по улице.
Он огляделся по сторонам, заметив, что прохожие останавливаются и начинают наблюдать за разворачивающимися у них на глазах событиями. Особо почему-то выделялся один молодой господин в легком светлом костюме, соломенном канотье. Он стоял на балкончике второго этажа доходного дома прямо под вывеской «ИРТЫШЪ. Газета политическая и общественно-литературная» и курил трубку.
На заинтересованно-сосредоточенном лице его выделялись очки в тонкой, проволочной оправе, сдвинутые на самый кончик длинного носа. Цепкий взгляд прямо-таки явственно фиксировал все происходящее. «Ну, вылитый Шерлок Холмс», — отметил он про себя.
Вдвоем друзья помогли кобыле подняться на подрагивающие ноги. Артем, вынув из кармана пригоршню мелочи, вложил их в руку мужика.
— Это тебе на ремонт упряжи. Думаю, хватит с запасом.
— И учти, дядя, — грозно нахмурясь, добавил Славка, — Еще раз увижу такое, Богом клянусь, вот этим самым кнутом так отхожу, родная мать не признает. Усёк? Тогда давай, ковыляй потихонечку. — Сказав это, он без особых усилий переломил сделанное из крепкой дубовой суковины гладкое кнутовище. Намотал плетеный из сыромятины ремень на кулак и бросил туго скатанный навой* в канаву.
К мужику подошли два его знакомца-возчика и он, почуяв их молчаливую поддержку, спохватился и, словно очнувшись, смело шагнул в сторону приятелей. Артём, в ответ, приоткрыв полу пиджака, показал поблёскивающую хромом и слоновой костью рукоять «Браунинга». Возница, разом осекшись, судьбу испытывать не стал, но и прощать обидчиков ему не хотелось. Резко развернувшись, он торопливо направился в сторону Первого Взвоза, где располагался памятный Славке Третий полицейский участок.
— Славян, а не пора ли нам катапультироваться отсюда? Или чую, придётся тебе представлять меня Фролу Фомичу.
— Да, Тёма, карцер у него — что надо. И крысы прикормленные.
— Так что быстро линяем в сторону Омки. Смотри, сколько зевак собралось…
Друзья торопливо нырнули в ближайший проулок, выходящий к Любинскому проспекту.
— Знаешь, Тёмыч, а я ведь чуть было не предложил этому козлу выкупить лошадь, но потом сам себе задал здравый вопрос — «А зачем она тебе, эта гнедая кобыла? Что ты с ней делать будешь? Нет, так дело не пойдет», — на ходу начал разговор Вяче.
— Славка, слышь, оглянись вокруг. Никто и пальцем не пошевелил. Какие времена, такие нравы. А ведь крестьянин этот стопудово полетел городовому жаловаться. Мол, обижают, хулиганы зрения лишают… И опять ты сам себе почти устроил ворох проблем. Мало тебе достаётся, что ли? — в голосе Тёмы слышалась досада.
— Да, я понимаю, что сглупил. Не ругайся, дружище. Просто не удержался. Жалко стало копытное. Ни за что ведь бил. Видел, как у нее слезы из глаз капали? — помолчал и, перефразировав классика, пропел негромко. — Невиновен, он лишь жалкий фрик, с ним дружит каждый сикх…нот гилти… как-то так…
Друзья остановились отдышаться. Артем молча посмотрел на Славку, потом хлопнул друга по поникшим плечам и сказал:
— Цитируешь? — все еще неодобрительно поглядывая на напарника, буркнул бывший прапорщик, а ведь бывших, как известно, не бывает… — Ну-ну… Но по чесноку, если б ты не вмешался, я бы сам влез. Дураки мы еще с тобой, Вяче…
— Это точно… — со вздохом отозвался «борец за права животных». — Еще вариант придумал, слушай, — повеселев, заулыбался Вяче. Он все равно радовался тому, что они смогли помочь животине. Из всего звериного царства наибольшее сочувствие у него вызывали кошки и лошади. — Невиновен, он выглядел как дрищ, его друг каждый прыщ… нот гилти…
— Положим, не такой уж этот мужичок и худой. Просто на твоем фоне, громила интеллигентная, не мудрено дрищевато смотреться.
— О тебе такого никак не скажешь. Ты весь вон какой нарядный. В котелке.
— Ну, еще бы… По моде лондонской одет… ну, или по омской… но точно — модный.
— Ладно, расходимся. До встречи. Не опаздывай.
— Ты сам не задерживайся, а то последний паром упустим.
В детстве Славка, как и почти все советские мальчишки, своим внешним видом пренебрегал, не считая нужным обращать внимание на всякие «девчачьи» глупости.
Школьная форма, потрепанный в боях портфель, красный пионерский галстук — вот обычная одежда для прогулок того времени. Почему? Да потому, что если после школы сразу же прийти домой, то шансы на прогулку стремительно таяли.
Обратно пропорционально успеваемости. Ведь как ни крути, сначала придётся пообедать, а потом сесть за уроки под пристальным контролем домашних. А пока суть да дело — уже вечер. А если ещё и в дневнике обнаружатся «красные лебеди» — то пиши пропало… Вот и носились по дворам после последнего урока даже не переодеваясь.
Годы шли, и благополучно перейдя в юношескую, комсомольскую пору, Вяче за одно лето вытянулся на полголовы в высоту, чем изрядно удивил девиц своего класса, придя в школу первого сентября. Тогда же над верхней губой у него пробился пушок первых усов. Гормоны, начав свое победное шествие, просто взорвали его юный, неокрепший мозг.
Внезапно отягощённый стартовавшим на первой космической строго в зенит интересом к представительницам лучшей половины человечества, Славка волей неволей начал уделять внимание собственному внешнему облику. Вот и пришлось ему заняться одеждой, осанкой, а заодно и просто чистотой, ухоженностью и стильной стрижкой буйных русых вихров на голове.
Тогда же Вячеслав открыл для себя новое увлечение — силовые виды спорта. Обладая от природы крепким телосложением, широкими плечами и достаточно высоким — метр восемьдесят три — ростом, он вознамерился стать еще сильнее. Чтобы не только впечатлять девушек, но и разрешать в свою пользу всё чаще возникающие конфликтные вопросы с парнями. Да и просто хотелось обладать физической мощью и накачанной мускулатурой.
Целый год он проходил в секцию тяжелой атлетики на стадионе «Динамо» в центре города, но потом решил перебраться в небольшой зал-качалку, открывшийся в пристройке их родной школы.
Главное, что Вяче быстро осознал — для успешных тренировок надо правильно и много есть. Белки и калории! Месяцы и годы упорных занятий, центнеры и тонны съеденных мясных и молочных продуктов, — и целенаправленные усилия принесли ожидаемые плоды.
При весе под сотню килограммов он мог в пяти-шести подходах чисто подтянуться не меньше восьмидесяти раз за пятнадцатиминутный цикл и жал от груди сто пятьдесят кэгэ.
Не пренебрегал и упражнениями на выносливость — долгие пробежки плюс катание на велосипеде, бассейн, а летом, когда суровая и капризная сибирская погода позволяла, то устраивал время от времени заплывы в стремительных водах Иртыша.
В начале девяностых Славка, вместе со всей советской молодёжью, пал жертвой новой моды. Многие тысячи кастрюль по всей стране были приведены в полную негодность, тонны отбеливателя и перекиси водорода ушли в небытие. И всё это — ради «правильных варёнок». А сколько было досады, злости и слёз, если эксперимент вдруг «шёл не в том направлении»… Ведь как ни крути, а хорошие джинсы тогда стоили немало. Да и не в деньгах было дело. Достать — вот была основная проблема.