А тем временем провинившиеся казаки уже сидели в автобусе с хмурыми лицами. Нас с Мнацаканяном усадили лицом к ним, как настоящих конвоиров, и через несколько минут мы уже мчались по шоссе вдоль Днестра.
Казаки
О казаках, воевавших в Приднестровье, говорили и писали много, забывая, правда, отличать местных, из Черноморского казачьего войска, от приехавших на помощь — донских, кубанских, уральских и даже сибирских. Местное казачество, естественно, как и все Приднестровье, было разноплеменным. Приезжие же не сразу разбирались в том, что здесь происходит, и провозглашали защиту русских. Не всем удавалось объяснить, куда они приехали. Поэтому, несмотря на любовь приднестровцев, а особенно дубоссарцев, к каждому, кто прибывал на их защиту, эксцессов с казаками хватало. То машину угонят, предварительно положив шофера лицом на асфальт, то в магазин с автоматами нагрянут да похватают с полок все, что приглянется. Иные приезжали героически помелькать, разжиться автоматом да и сказаться в нетях. Кстати, на другой стороне Днестра мне тоже удалось увидеть нескольких казаков. За какую идею они там воевали — уж и вовсе не понятно.
Роль приезжих казаков в приднестровской обороне сильно преувеличена. Ясно, что они привлекали повышенное внимание прессы экзотическим одеянием, но их количество составляло едва ли двадцатую, а то и тридцатую часть от количества приднестровских защитников. В вооруженные силы ПМР в тот момент входил ставший впоследствии знаменитым батальон “Днестр” численностью в 600 человек, полторы тысячи гвардейцев да столько же милиционеров. Резервные бойцы территориально-спасательных отрядов были практически безоружными. Картину дополнял отряд добровольцев из Гагаузии, не забывших помощь приднестровцев осенью 1990-го, небольшое количество местных ополченцев и несколько сотен казаков, из которых приезжими были не более двухсот человек.
Тем не менее многие из них воевали ловко, с выдумкой, порой отчаянно. Очень не любили окапываться и вести позиционный бой, рвались вперед. Донской походный атаман Ратиев, несмотря на категорический запрет командования влезать в Кошницкий “мешок”, умудрился на единственном тогда бронетранспортере ворваться в Кошницу с тыла, со стороны Вадулуй-Водского моста. Не ожидавшие такой наглости молдавские полицейские в панике начали разбегаться, а подготовленная к паромной переправе техника, поднимая пыль, умчалась назад, так и не достигнув левого берега.
Первый БТР молдавской армии взял в плен тот же Ратиев. Его казаки окружили машину в саду, но не знали, что с ней делать. Автоматы против брони и крупнокалиберных пулеметов никак не годились. Так и отпустили. Зато во второй раз подготовились получше. Наварили на лопату экскаватора броневую сталь, загнали новейший, еще даже не поступавший на вооружение Советской Армии БТР-80 в ловушку и этой лопатой его перевернули. Потом заменили экипаж — и в бой. Первые свои четыре БТРа Молдавия потеряла в бою под Кошницей. Три из них подбил малорослый донской казачок по имени Юра. Фамилию его никто не запомнил. Юру этого торжественно наградили красными казацкими шароварами и то ли путевкой на курорт, то ли еще чем — уже не помню.
По Приднестровью ходила легенда о том, как казаки запускали ракету “Алазань” прямо со спины. Ставили самого крепкого казака на карачки, клали ему на спину пару матрацев, на матрацы — два рельса, а на них уже — ракету. Потом ракету поджигали. Она летела в одну сторону, матрацы — в другую, а сам казак улетал дальше всех.
В те дни, когда с оружием были большие проблемы, приднестровская голь была на выдумки хитра особо. Сначала придумали “гранатомет”. Сделали большую рогатку и с ее помощью швыряли гранаты метров на сто. Потом изобрели минометы из водопроводных труб. Самосвалы превращали в мобильные ракетные установки. А группа самых талантливых придумала, как увеличить боевую мощность “Алазани”. Обыкновенными конскими вожжами привязали к ракете бомбу и так запустили. Конструкция взлетела, но стала кружить над головами изобретателей, угрожая разорвать их в клочья. От изобретения пришлось отказаться.
В конце концов в Приднестровье остались только те казаки, которые сообразили, что здесь защищают не какую-то конкретную нацию, а просто мирное население. Другие не прижились. Кого отправили, кто сам уехал. А иные стали совсем своими: женились тут и остались навсегда, сменив национальность на приднестровскую.
Косташ
В Кишиневе, между тем, происходили любопытные события. В самом конце мая президент Мирча Снегур под предлогом “обеспечения территориальной целостности” республики передал руководство Министерством внутренних дел и Министерством национальной безопасности министру обороны Иону Косташу. Таким образом твердокаменный “фронтист” Косташ получил в свои руки необъятную власть над всеми силовыми структурами Молдавии.
Однако к лету 1992-го Косташ почувствовал, что ситуация в самой Молдавии может измениться настолько, что применить эту власть он не успеет. Бойцы второго батальона третьей бригады полиции, воевавшей как раз на Дубоссарском участке, неожиданно устроили забастовку. Они, тоже уже порядком измученные войной и потерями, заявили, что отказываются воевать до тех пор, пока им не дадут гарантии, что Молдавия... никогда не присоединится к Румынии. Подобного еще не бывало. Зашевелился и парламент. Многим депутатам стало ясно, что военное противостояние никаких результатов не принесло. Образовалась группа “умеренных”, которые считали, что ставку надо делать на разжигание внутренних конфликтов и противоречий в самом Приднестровье, на дискредитацию его руководства и финансово-экономическую блокаду. Когда 9 июня открылась очередная сессия, выяснилось, что “умеренные” и просто прагматики уже в большинстве. Они потребовали создать смешанную молдавско-приднестровскую комиссию для поиска компромисса и разведения вооруженных формирований. Тем более, что такой опыт уже был. Подобная комиссия работала в Бендерах, откуда были отведены войска, а молдавская полиция и приднестровская милиция патрулировали город совместно. То есть в городе базировались две правоохранительные структуры — приднестровская и молдавская. На одном пятачке. Позже это еще аукнется горожанам. Но тогда это казалось шагом к миру.
16 июня депутаты утвердили основные принципы мирного урегулирования вооруженного конфликта. А 18-го бурными аплодисментами приветствовали результаты работы смешанной комиссии. Им казалось, что мир близок, как никогда. Однако наивные депутаты, воодушевленные собственной миротворческой устремленностью, как-то легкомысленно отнеслись к довольно странному в такой момент выступлению Снегура. А он, между тем, сразу после того, как вице-премьер Костантин Оборок рассказал об успехе мирных переговоров, неожиданно заявил:
— Первоочередные задачи правительства — изгнать сепаратистов и водрузить триколор над примэриями.
В этот же день Снегур вызвал к себе группу бендерских полицейских. О чем они говорили — не известно. Но сразу же после встречи полицейским организовали пресс-конференцию, на которой заявили, что работать в Бендерах стало невозможно и нужно срочно наводить порядок. На площади собрались волонтеры, уже готовые к отправке на фронт. Перед ними выступил Косташ. В те самые минуты, когда депутаты еще аплодировали наступающему миру, он поклялся волонтерам, что порядок в Бендерах будет восстановлен в ближайшие дни. Для Косташа, Плугару и Анточа настал момент истины. Как и для Снегура. В условиях мира правительство войны теряло свою значимость.
В эти же часы поверившие мирному договору и уставшие от войны бендерчане продолжали разблокировать город. Гвардия и казаки уходили. Осталась милиция, несколько десятков гвардейцев и охрана горисполкома. Люди высыпали на улицу. Мир!
В расстрелянном городе.
— Возьми автомат! — орал на меня гвардеец.
— Не возьму, — уперся я.
— Возьми, дурак! Если они сюда ворвутся, разбираться не будут, кто журналист, а кто солдат.
— Не возьму. Если они сюда ворвутся, мне автомат не поможет, — проорал я в ответ.
В это время еще один тяжелый снаряд потряс стены, и гвардеец побежал куда-то наверх. Разрывы практически не затихали. По зданию били прямой наводкой, и было непонятно, как оно еще не рухнуло. После очередного грохота погасла тусклая лампочка. Стало совсем темно. Знобило. В подвале все-таки прохладно, а я в одной футболке. Или это не от холода? Темноту пробил луч фонарика. Двое гвардейцев принесли раненого и положили на мешки. Сидевшие у стены женщины кинулись к нему — бинтовать. Фонарь оставили, но он тускнел прямо на глазах — садились батарейки.
Я знал, что из подвала был выход на улицу — во дворы, в сторону Преображенского собора и рынка. Если бьют танки и бронетранспортеры, то, скорее всего, со стороны площади. Вылез. Точно — стрельба с другой стороны. Только перевалился через мешки с песком — на голову полетели сверху куски штукатурки и камней. Видимо, снаряды пробивают внутренние перегородки. Подождав несколько секунд, бросился бежать в темноту, к собору. Дверь оказалась открытой. Навстречу вышел человек в рясе — отец Леонид. Я уже знал его, заходил раньше.
— Быстрее, быстрее, пожалуйста, — попросил он. — Прикрывайте дверь.
Среди ночи в церкви он был не один. У стен, прямо на полу, сидело несколько женщин. На руках одной из них во сне всхлипывала девочка. Отец Леонид погладил ее по волосам. Женщина разрыдалась.
Тонкие свечи поминальным огнем выхватывали лики на стенах. Черные тени плясали под куполом в такт разрывам.
Механизированные колонны Национальной армии Молдавии ворвались в разблокированный и безоружный город сразу с нескольких сторон — из Варницы, Хаджимуса, по Кишиневской и Каушанской трассам. Почти без всякого сопротивления. Но перепуганные собственной смелостью экипажи танков и бронетранспортеров без всякой нужды заливали город свинцом, расстреливая по пути каждого, кто попадался на улице. Били по домам. Люди гибли в постелях, на кухнях, во дворах. БТРы въезжали в витрины магазинов и крушили все подряд — стекла, прилавки, хлеб, помидоры и людей, людей, л