ь ее на ключ. Вдруг за спиной послышался странный всхлип. В проеме соседней, тоже помеченной крестом двери стояла смуглая пожилая женщина, прижимая к себе ребенка лет пяти. Женщина смотрела на нас безумными глазами и повторяла окровавленным ртом: “Готыню! Готыню!” (“Боже! Боже!” — идиш).
Мы вышли в ночь. Было около одиннадцати вечера. Пройдя через двор, нижними улицами направились к рынку, возле которого располагалась автостанция. Автобусы еще ходили. Но подойдя к кассе, я ощутил какой-то испуг. Нет, я понимал, что кассиры и водители никакого отношения к беснующейся на площади толпе не имеют. И все же брать билеты до Тирасполя не рискнул. Береженого Бог бережет.
— Трей ла Бендер, — попросил я по-молдавски.
Минут через десять мы втроем уже ехали в Бендеры. А оттуда до Тирасполя было рукой подать.
Государство — это мы
Опыт демократии
А в Тирасполе в начале 1990 года царила хотя и несколько возбужденная, но вполне деловая атмосфера. Здесь готовились к выборам в местные советы и в Верховный Совет Молдавии. Для Объединенного Совета трудовых коллективов, который и так уже фактически полгода правил городом, наступал момент истины — он должен был получить всенародное признание на избирательных участках.
В небольшой комнате, где базировался ОСТК, двери не закрывались ни на минуту, а в самой комнате царила какая-то рыжая бестия с соответствующим именем Бетти. Она успевала одновременно говорить по телефону, что-то отвечать посетителям, выуживать из ей одной известных ящиков необходимые документы, успокаивать горячившихся, да еще и чаем угощать.
С Володей Рыляковым, заместителем председателя, мы поначалу пытались разговаривать в коридоре, но это было почти невозможно. Его отвлекали каждую минуту, потому что уже началось голосование и поступали первые результаты. Из разрозненных фраз я успел понять одно: выборы — промежуточный этап, нужно готовиться к серьезной политике, потому что Кишинев все равно не даст жить спокойно. А с этим как раз и проблема, потому что ОСТК — это, в основном, рабочие, а настоящих политиков и настоящих дипломатов в Тирасполе никогда не было.
Часа через два Бетти пригласила к себе домой на борщ Рылякова, будущего творца финансовой системы Приднестровья Славу Загрядского, кажется, еще Петра Заложкова и меня. Я же, в свою очередь, пригласил своего давнего приятеля Валеру Лицкая — историка, дипломата, испаниста и политика в одном лице. Лицкай как раз вернулся из Кишинева, где преподавал в университете и откуда был изгнан по национальному признаку. Правда, по какому из национальных признаков — он и сам не понял, потому что, как и в большинстве приднестровцев, в нем было намешано немало кровей. Кроме того, кто-то из волонтеров захватил его квартиру. Думаю, позже в Кишиневе не раз пожалели, что так обошлись с преподавателем университета, потому что впоследствии ни на одних переговорах Лицкая, ставшего Государственным секретарем и министром иностранных дел Приднестровской Республики, им, по-моему, переиграть не удалось.
А тогда все ели приготовленный Бетти вкусный борщ, острили и поминутно хватались за телефон. ОСТК побеждал на выборах триумфально.
Но новоиcпеченные депутаты от Приднестровья еще не знали, что их ожидает в Верховном Совете Молдавии, куда было избрано 87 процентов коммунистов, но руководил которым почему-то Народный Фронт. Впрочем, особой загадки тут нет. Председателем Верховного Совета был избран секретарь ЦК КПМ Снегур, а его заместителем — тоже коммунист Хадыркэ, который умудрялся быть одновременно и секретарем партийной организации Союза писателей, и председателем антикоммунистического Народного Фронта. Такими же коммунистами-националистами им удалось насытить все основные комитеты.
Каждый день депутаты шли на заседания сквозь строй “мандатной комиссии”, так приднестровцы прозвали бесновавшуюся у дверей толпу. По рации людям сообщали, кто именно в этот момент проходит по живому коридору. И если это были приднестровцы, в них начинали плевать и кидаться всем, что попадалось под руку. Толпа митинговала вокруг здания Верховного Совета постоянно, и создавалось впечатление, что именно она, а не Снегур, руководит работой парламента. Если Мирча Ион Снегур не мог протолкнуть какое-то решение, он сразу начинал ссылаться на мнение народа, которое выкрикивалось за стенами.
Рассуждали, в основном, о том, что Молдавия кормит весь Советский Союз (позабыв, видимо, что республика ежегодно получает в виде различного рода дотаций из Центра миллиард долларов!), призывали поставить на место “оккупантов” и “манкуртов”. Почему-то всем запомнился знаменитый актер из Бельц Михай Волонтир. Добрый, спокойный и мудрый исполнитель главной роли во всенародно любимом фильме “Цыган” в парламенте преображался. С буквально перекошенным от злобы лицом он не мог говорить ни о чем, кроме “проклятых русских оккупантов”. Провинциальные приднестровцы смотрели на него во все глаза, не позволяя себе поверить, что их кумир — их враг.
С каждым днем становилось яснее, что заседать в одном парламенте приднестровцы и “фронтисты” не могут. Это было не просто бесполезно — небезопасно. 22 мая 1990 года, когда приднестровские депутаты выходили после заседания из здания парламента, их стали избивать. Однако откуда-то из недр парламента последовала команда “Отставить!”. Кто-то сообразил, что избиение народных избранников не очень вяжется с теми демократическими лозунгами, при помощи которых Молдавия собиралась проникнуть в семью западных государств. И толпа, как по команде, успокоилась и отступила. Видимо, актеры подчинялись своим режиссерам беспрекословно.
Эта акция оказалась последней каплей в чаше терпения левого берега. Было принято решение бойкотировать заседания парламента.
Рождение республики
В мае 90-го в Бендерах прошло собрание представителей городов и районов Левобережья и Бендер. Решали, что делать, если Молдавия действительно объединится с Румынией. И решили, что в таком случае надо как-то оставаться в составе Союза. Как? Этого еще не понимали. Однако в воздухе уже давно витала идея создания собственной экономической зоны. До сих пор крупный промышленный район 90 процентов своей прибыли был вынужден перечислять в Кишинев, в результате чего столица строилась и развивалась стремительно, на глазах, а Тирасполю, Бендерам и прочим городам и селам Приднестровья оставались крохи с барского стола, что и было заметно невооруженным глазом.
2 июня в Доме культуры болгарского села Парканы, что расположено на левом берегу, как раз напротив Бендер, собрались приднестровские депутаты всех уровней. Они назвали себя съездом и приняли декларацию “О социально-экономическом развитии Приднестровья”. Правовой основой для декларации и для избранного здесь же Координационного Совета, который возглавил Игорь Смирнов, послужили статьи Закона СССР “Об общих началах местного самоуправления и местного хозяйства в СССР”. Из этого Закона, во-первых, следовало, что “сельские населенные пункты, поселки, города в целях более эффективного осуществления своих прав и интересов могут объединяться в ассоциации”, а во-вторых, что “...местные Советы народных депутатов вправе образовывать территориальные и межтерриториальные органы управления, утверждать их структуру и штаты”. То есть все было в рамках Закона, о чем и было доложено Михаилу Горбачеву. Кроме того, Горбачева попросили прислать комиссию, состоящую из членов Президентского Совета и Комитета Конституционного надзора СССР, чтобы рассмотреть вопрос о нарушении конституционных норм Верховным Советом Молдавии.
Горбачев отмолчался. В Кишиневе это было воспринято как сигнал к действию. Против участников съезда (заметим себе, депутатов, пользовавшихся юридической неприкосновенностью) были возбуждены уголовные дела. По каким статьям — непонятно, потому что никаких законов приднестровцы не нарушали. Считать создание свободной экономической зоны в рамках Молдавской ССР сепаратизмом тоже язык не поворачивается. То есть Кишинев попытался наказать приднестровцев за строгое соблюдение законов СССР и МССР.
Но уже через двадцать дней все изменилось в корне. 23 июня Верховный Совет Молдавии принял Декларацию о суверенитете, а заодно денонсировал пакт Молотова—Риббентропа, после чего по идее должен был отпустить Приднестровье на все четыре стороны, поскольку до заключения пакта оно не принадлежало ни Молдавии, ни Румынии. Но эта мысль горячие головы новых правителей Молдавии не посетила. Они так и не поняли, что собственными руками подготовили юридическую базу для создания Приднестровской Молдавской Республики. Гагаузы первыми откликнулись на решение молдавского парламента и 19 августа 1990 года провозгласили свою республику Гагауз Ери. Теперь очередь была за приднестровцами.
2 сентября 1990 года там же, в Парканах, второй съезд депутатов всех уровней Приднестровья, включая представителей присоединившихся к Приднестровью правобережных Бендер, постановил: “Образовать Приднестровскую Молдавскую Советскую Социалистическую Республику в составе Союза ССР. (Через год это название будет изменено и регион получит новое имя — Приднестровская Молдавская Республика). В состав Приднестровской МССР включить: Григориопольский, Дубоссарский (левобережная часть), Каменский (левобережная часть), Рыбницкий, Слободзейский (в том числе правобережная часть) районы; города: Бендеры, Дубоссары, Рыбница и Тирасполь. В срок до 1 ноября 1990 года провести референдумы на территории Советов, где население еще не выразило свою волю”.
Вот так и было образовано государство. В общем-то — от безысходности. Но при этом не был нарушен ни один закон ни бывшего Советского Союза, ни Молдавской ССР. Наоборот, тогдашние законы нарушал молдавский парламент. Приднестровцы были свято убеждены в том, что, приняв Акт о независимости, Молдавия встала на путь сепаратизма и разрушения единого государства. Поэтому для них было единственным выходом — отмежеваться от сепаратистов, возродив собственную автономию в рамках Советского Союза. А если уж