— Чтобы обелить имя впутанной в это дело леди… — низким голосом перебил его Наварро.
Он подошел к Кэтрин и, взяв ее холодные пальцы, накрыл их своей рукой.
— Кэтрин это неинтересно. В том, что произошло, виноват только я — разумеется, после тебя, Маркус. Единственный недостаток Кэтрин — ее соблазнительная красота, что я и объяснил джентльменам, о которых ты упомянул. Смею надеяться, больше никто не станет в этом сомневаться.
В словах Наварро был вызов, но Маркус с горькой улыбкой отклонил его и кивнул в знак согласия. Однако как только Кэтрин повернулась, чтобы покорно идти следом за Наварро, она заметила выражение глаз Маркуса и вздрогнула от страха.
— Холодно? — спросил Наварро. — Кажется, у меня есть кое-что, способное согреть твою кровь.
Кэтрин искоса взглянула на него, подозревая в этих словах скрытый смысл, но не понимая, что конкретно он имеет в виду. Затем увидела, как распахнулась дверь ложи и вошел слуга в ливрее, неся поднос с наполненными до краев бокалами шампанского.
Когда все присутствующие взяли в руки бокалы, Наварро повернулся к ним лицом, одной рукой поднимая бокал, а другой сжимая пальцы Кэтрин. Ивонна Мэйфилд подошла и стала рядом с ними.
— Леди и джентльмены! За наше будущее и за юную леди, которая согласилась разделить со мной жизнь, — за мою невесту мадемуазель Кэтрин Мэйфилд!
Глава 7
«Я не выйду за тебя замуж, Наварро. Нет».
Кэтрин сумела сдерживать гнев до окончания представления, пока они не оказались вместе в его экипаже.
— Chérie? — произнес он тихим голосом, сидя в темноте рядом с ней. — Как думаешь, сможешь ли ты теперь называть меня Рафаэлем, раз уж мы собираемся стать мужем и женой?
— Мы не станем мужем и женой. Я говорила, что не выйду за тебя.
— Полагаю, для подобного упрямства имеется веская причина?
— Упрямства? — сдавленно воскликнула Кэтрин. — Ты самый надменный и самоуверенный человек, который, к несчастью, встретился мне на пути. Сначала ты заявляешь, что не женишься на мне, исчезаешь на три дня, а вернувшись, рассчитываешь, что я упаду в твои объятия и приму все твои возмутительные предложения?
— Звучит прелестно, — вздохнул он. — Но нет, скорее я ожидал, что ты будешь раздражена. Кстати, я ожидал, что ты станешь отрицать каждое слово там, в ложе, и придумал несколько приятных способов заставить твои губы молчать. Но ты сбила меня с толку, не сказав ни слова. Интересно почему?
Кэтрин метнула на него неприязненный взгляд.
— Я не хотела устраивать сцену. К тому же я наблюдала за твоей сестрой и ее ужасной дуэньей. Они были шокированы, не иначе.
— В самом деле? — спросил он. — Они так сказали?
— В этом не было необходимости. На их лицах застыло выражение гнева и отвращения, но больше всего сомнения.
— Ты должна запомнить, Кэтрин: нельзя позволять чувствам других людей влиять на твои собственные. Неважно, что они думают и чего хотят. Это их не касается.
— К тому же там была моя мать, — продолжала она, не обращая внимания на его слова. — Она стояла с таким видом, словно с ее плеч только что упала тяжелая ноша, то есть я.
— Мне кажется, ты к ней несправедлива, — спокойно заметил он. — Но какая разница? Я просил тебя стать моей женой не ради спокойствия твоей матери.
— Прости мне мою забывчивость, но я не помню, чтобы ты вообще об этом просил, — сказала Кэтрин.
— Ах, вот в чем дело! Ты чувствуешь себя обманутой, не получив официального предложения.
Смех в его голосе вывел ее из себя.
— Нет, это не так! Я не хочу, чтобы ты женился на мне из жалости или чувства долга — или того, что ты считаешь своей честью!
— Осторожно, милая Кэтрин, — сказал он спокойно. — Мое терпение не бесконечно.
— Не нужно мне угрожать. Я прекрасно понимаю, насколько большой урон ты можешь мне нанести! — закричала Кэтрин. — Неужели ты не видишь? Если мы поженимся сейчас, через такой промежуток времени, это будет значить, что мы подтверждаем слухи, которые о нас распускают, и действительно совершили все эти предосудительные поступки, о которых судачат в обществе.
Его голос снова стал спокойным, даже задумчивым, когда он ответил:
— Могу я отметить, что брак дарует прощение за… э-э… предыдущие слабости и узаконивает последующие?
— Я не нуждаюсь в прощении! — в сердцах бросила Кэтрин. — Я не сделала ничего, за что мне было бы стыдно.
— Браво, petite. Прекрасная позиция. Но я уверен, что мать и друзья сочтут тебя легкомысленной, если ты поселишься в моем доме без благословения священника.
Кэтрин повернулась так быстро, что заметила, как блеснули в темноте его зубы.
— Говори прямо, — сказала она резким голосом. — Что ты задумал?
— Я пощажу твою стыдливость, милая Кэтрин, и скажу только одно: или сегодня же ночью ты согласишься стать моей женой, или к утру будешь моей любовницей. Одно из двух. Решай. Сейчас.
Экипаж Наварро качнулся на рессорах, не издав ни скрипа, ни шума. Копыта запряженных гнедых негромко стучали по пыльной мостовой. Синий бархат на окнах и внутренняя обивка кареты заглушали шум улицы. Эта поездка отличалась от той, которую она совершила с этим мужчиной несколько дней назад, и все же она была такой же. Такой же пугающей.
— Я не люблю тебя, — заявила она.
— Правда? В таком случае, в столь важном вопросе мы схожи. Значит, начнем на равных.
— Тогда зачем? Почему ты это делаешь?
— Все просто: я хочу тебя. Скажем, я хочу тебя, как пробующий чудесное вино гурман желает заполучить весь урожай.
— Но ты же не хочешь иметь в качестве жены или любовницы женщину, которая к тебе равнодушна.
— Нет, — задумчиво согласился он. — Было бы интересно посмотреть, как долго ты будешь оставаться равнодушной.
— Ты… — начала она и умолкла, не в силах выразить словами свой гнев и досаду, замешательство и страх.
— Я знаю. Надменный, самодовольный и еще много чего, но ты будешь мне благодарна за то, что я хочу дать имя нашему ребенку, если он появится.
Кэтрин застыла от изумления. Она открыла рот, чтобы отвергнуть такую возможность, затем снова его закрыла. Что бы она сделала, если бы это оказалось правдой?
— Ну, Кэтрин? — спросил он через несколько секунд. — Нечего сказать?
— Я… Нахожу твое чувство ответственности просто удивительным.
— И не более того? Я бы сказал, фантастическим. Но время идет, ma chérie. Каким будет твой ответ?
Кэтрин с иронией вспомнила, как совсем недавно задумывалась о судьбе женщины легкого поведения. Казалось, это была вольная жизнь, без стеснения и ограничений, без соблюдения правил приличия; жизнь, которую она могла бы назвать личной, не подвластной никому. Сейчас же, когда ей предложили ступить на этот путь, он показался Кэтрин просто одиночеством без поддержки и покровительства, для удовольствия посторонних. Ответ мог быть только один.
Она устало откинулась на подушку и отвернулась.
— Я выйду за тебя замуж.
— Рафаэль, — напомнил он.
— Рафаэль, — прошептала она.
В следующее же воскресенье в кафедральном соборе огласили их имена. Их предстояло огласить еще дважды, а затем, в понедельник после последнего объявления, должна была состояться церемония венчания. В выборе даты столь скоропалительной свадьбы время было решающим фактором. На следующий день после торжества приходился Марди Гра[54], «жирный вторник», за которым шла Пепельная среда — первый из сорока дней Великого поста, когда верующие начинают поститься перед Пасхой и проводить время в молитвах. Вступать в брак в этот период было не принято, поскольку пришлось бы отказаться от привычного банкета и развлечений. Кроме того, это считалось дурной приметой: новобрачных якобы могут ожидать несчастья и бедность. Свадьба в воскресенье была слишком «распространенной», как выразилась мадам Мэйфилд, а сочетаться браком в понедельник было модно. Поэтому сошлись на понедельнике.
Кэтрин коротала время за выбором приданого. Это было не очень трудное занятие. Креольские девушки проводили юность за шитьем и вышиванием вещей, которые могли понадобиться им после замужества: дюжины простыней, наволочек, скатертей, салфеток, банных полотенец, утиральников для посуды и даже тряпок. Аккуратно переписывались кулинарные рецепты, целебные средства от болезней и для профилактики, руководства по уборке. Ночные сорочки и пеньюары, сшитые монахинями специально для невест, красиво и старательно вышивались белыми или кремовыми нитками по белому же полотну.
Верхняя одежда в приданое не входила. Свадебная поездка не планировалась. Вместо этого будет соблюден обычай «пяти дней» — пять бесконечных дней, которые по традиции следует провести вместе за закрытыми дверями спальни, не принимая посетителей и не посещая развлекательные мероприятия за пределами дома. Для некоторых пар это было долгожданным уединением после бесконечных ухаживаний в присутствии компаньонок. Кэтрин это казалось суровым испытанием.
Проходили недели, и Кэтрин была рада, что до свадьбы ей не требовалось оставаться с Наварро наедине. Соланж требовала, чтобы брат сопровождал ее и утром, и вечером, так как она носилась, сломя голову, то за какими-то ненужными покупками, то на различные торжества. Рафаэль не часто позволял Кэтрин отказываться от их общества, в результате чего они составляли вынужденный квартет с мадам Тиби. Порой, если Кэтрин чувствовала, что больше не в силах выносить дружного неодобрения обеих женщин, к ним присоединялась ее мать, очаровывая всех своей искренней улыбкой.
Постепенно Кэтрин привыкла появляться в обществе под руку с Рафаэлем. Она вынуждена была признать, что они составляли изумительную, очаровательную пару. И хотя она так и не смогла научиться получать удовольствие от производимого ими фурора, по крайней мере, стала воспринимать его как неизбежность.
Déjeuner de fiançailles, завтрак в честь помолвки, нельзя было назвать удачным. Он считался семейным мероприятием, но семейства Наварро и Виллере были большими, и нельзя было упустить ни единого человека, от двоюродного дедушки Проспера до двоюродной племянницы Тины. Пока Кэтрин писала приглашения и складывала в корзину, чтобы слуга разнес их по адресам, она искренне надеялась, что некоторые из приглашенных, извинившись, ответят отказом. Но ее надежды быстро растаяли. Семьи, казалось, чувствовали, что это прекрасная возможность сплотиться, и превратили